– Мне нужно убрать все вот это. – Кэм кивнул в сторону полок, заставленных бутылками и стаканами. – Двигаться вперед, не отставать от времени. Мы должны стать динамичной, передовой фирмой. – Он скривился, словно от боли.

– Все правильно, – кивнула Гвен. – Расскажешь мне об этом по дороге, ладно?

Машина Гарри стояла неподалеку от дома. По пути к Эндхаузу Кэм смотрел в окно и молчал.

Потом, съев по настоянию Гвен несколько тостов и выпив чаю, Кэм спросил, можно ли ему остаться.

– Конечно.

– Как глупо, – сказал он наконец. – Я не был таким, когда умер мой отец. – Гвен отвернулась, дав ему возможность раздеться и лечь в постель. Потом присела на краешек кровати.

– Каким был твой отец? Ты никогда о нем не говоришь.

– Я так злился, когда он умер. – Кэм закрыл глаза. – Так, черт возьми, злился. Даже не помню, чувствовал ли я что-то еще. Это ведь нехорошо, да? Неправильно.

– Не знаю.

– Нет, мне, конечно, было грустно, но столько всего прочего навалилось. Я понимал, что моя жизнь кончилась. С его смертью. – Кэм горько усмехнулся. – Звучит, наверно, немного драматически, но я знал, что это так. Что выбора больше нет. Не будет музыки. Не будет Лондона.

– Тогда ты и решил изучать юриспруденцию?

– Решил – не то слово. – Кэм поморщился. – Тогда-то я и почувствовал, как тяжелый меч семейных обязательств упал прямо мне на голову. Мне ничего не оставалось, как только занять место отца. Я всегда это знал, но думал, что время еще есть или что-то случится, и все изменится. Вот так.

– Понятно, почему ты злился. Чувствовал себя так, словно попал в западню.

Кэм посмотрел на нее.

– Я и попал в западню. И ненавидел за это отца.

Гвен взяла его руку, крепко сжала пальцы. Уж она-то прекрасно знала, что значит принять в наследство то, чего не хотел и не просил. Ей было знакомо это ощущение безысходности, тупика.

– У тебя есть все основания гордиться собой. Ты взял на себя ответственность за семью. А если злишься сейчас, то…

Кэм моргнул.

– Спасибо. – Он провел ладонью по лицу и с удивлением увидел, что она мокрая. – Даже не знаю, почему плачу. Не могу сказать, что дедушка как-то особенно мне нравился. К тому же он был такой старый. В общем-то, никакой трагедии нет.

– Скорбь не проявляется так просто.

– Я к тому, что и не должен скорбеть.

Гвен пожала плечами.

– Эмоции не поддаются логике.

Кэм высморкался и откинулся на подушку.

– Я и впрямь устал. Ничего, если посплю? Недолго.

– Конечно. – Гвен поднялась.

– Останешься со мной? Ляг рядом. – Он откинул одеяло и похлопал по матрасу. – Обещаю рукам воли не давать. – По его губам скользнула знакомая, хотя и бледная, улыбка.

– Конечно. – Гвен сняла кардиган и джинсы и забралась под одеяло. Некоторое время она лежала в полутьме, вслушиваясь в его дыхание, а когда уже решила, что Кэм уснул, он повернулся набок, лицом к ней.

– Я не могу сказать, каким был отец. Я не знал его по-настоящему.

И что ей делать? Посочувствовать?

– Спи. Утром будет легче.

Утро Кэм встретил в своем обычном состоянии. В течение следующих двух дней он держал Гвен в курсе всех кошмарных деталей похоронных мероприятий. Каждый вечер он приезжал в Эндхауз, измотанный встречами с обеспокоенными клиентами и организационными проблемами.

– Слава богу, ты здесь. – Кэм прижался лицом к ее волосам.

Они лежали вместе, и Гвен знала, что время сейчас неподходящее, но ее переполняло острое ощущение счастья. Она знала, что они прошли важный поворотный пункт. Кэм возвращался к ней за покоем и уютом. А это кое-что значило.

Гвен убрала упавшие на глаза волосы и снова склонилась над формой для выпечки. Она готовила каннеллони, и заполнение трубочек превратилось в бесконечный изматывающий процесс. Первые три партии загадочным образом подгорели, но при этом начинка не пропеклась должным образом. С четвертой попытки все должно было получиться идеально, даже если придется открывать духовку каждые две минуты. Уставившись на каннеллони, Гвен строго произнесла:

– Только не в мою смену. Хватит.

– Тук-тук. – Дверь открыл Кэм. – Что, не вовремя?

– Вовсе нет. – Гвен постаралась не показать, как рада видеть его. Последнее, чего не хватало сейчас Кэму, это новые проблемы. – Ты слышал, как я разговаривала с каннеллони?

– Немножко.

Краска смущения бросилась в лицо, и Гвен спасло только то, что ее щеки уже раскраснелись от жара готовки.

– Входи.

Кэм расшнуровал и снял ботинки и поморщился, уловив запах подгоревшей пасты.

– Знаю, знаю. – Гвен нахмурилась. – У меня ничего больше не получается как надо. А ведь я была такой хорошей кухаркой. – Похоже, кто-то проклял мою духовку.

– Что происходит?

Гвен отвернулась.

– Я просто отвлеклась. – Не рассказывать же Кэму о фантазмах и проклятых приборах. Он точно отправит ее в психлечебницу.

– А это никак не связано с теми твоими колдовскими силами?

– С колдовскими силами, в которые ты не веришь?

– С ними.

Гвен помолчала.

– Нет.

– Ты лжешь. – Кэм пересек кухню, перешагнув по пути через Кота, и подошел вплотную к Гвен. Она попыталась отступить, но натолкнулась спиной на край стола. – Гвен Харпер, скажите мне, что здесь происходит. – Он наклонился и заглянул ей в глаза. – Пожалуйста.

Вот это пожалуйста все и решило. Гвен аккуратно отступила в сторону.

– Мне надо вернуться к моим каннеллони. – Она не собиралась рассказывать ему ни о Лили Томас, ни о записях Айрис, ни о людях, обращающихся за помощью, которую она не могла оказать. Нет, она не станет еще одним бременем, еще одной проблемой, решать которую придется Кэму.

На его лице лежала печать усталости, тревоги и печали. Она протянула руку и погладила его по щеке.

– Ты хотел чего-то еще?

Он обнял ее за талию.

– Ты не оставляешь мне выбора.

– Я… – начала Гвен, но закончить не смогла. Его губы мягко коснулись ее губ, и все мысли полетели кувырком. Больше, чем чего-либо еще, ей хотелось погрузиться в него, проникнуться его твердостью, уверенностью, чудесным запахом. Но вместо этого она собралась с силами и отстранилась. Кэм снова притянул ее к себе. Поцеловал еще раз.

– Нет. Мне нужно закончить с пастой.

– К черту пасту.

Гвен рассмеялась и поцеловала его в ответ.

– И вот что будет дальше. – Он сжал ее в объятьях. – Мы поднимемся наверх, разденемся, и примем горизонтальное положение, и будем счастливы.

Лицо горело так, что Гвен испугалась, как бы не вспыхнули волосы.

– А потом ты поговоришь со мной. Расскажешь, что происходит, а я тебе помогу.

Гвен открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что сказать абсолютно нечего, и промолчала.

Потом она лежала, прижавшись к Кэму и вдыхая его запах, а он гладил ее по волосам.

– Разве нам не нужно поговорить?

– О птичках и пчелках я уже знаю. – Гвен услышала улыбку в его голосе.

– Еще бы. – Она прижалась еще теснее. – Нет. О наших бывших. О прошлых отношениях.

– Нет уж, спасибо.

Гвен подняла голову и посмотрела на него.

– Я не в том смысле, чтобы обмениваться ударами и вести счет.

– Уже хорошо. – Кэм вскинул бровь.

Гвен ласково его укусила.

– Нет, серьезно. Не думаешь, что нам надо поговорить о важных событиях в твоей и моей жизни за последние тринадцать лет? О людях, с которыми мы встречались и которые как-то на нас повлияли.

– Нет.

– На самом деле? – Гвен подтянулась повыше и села.

– Я отвечу на любой твой вопрос о женщинах, которых любил.

Ее больно царапнуло это слово – любил.

– Но о твоих знать ничего не желаю.

– Да? – Гвен постаралась не обидеться. – А разве тебе не любопытно? Хотя бы чуточку, а?

– Нет. – Кэм помолчал. – Хотя это не совсем так. Но тут вот какая штука. Рассудком я понимаю и принимаю тот факт, что мы долго были в разлуке и что у тебя были отношения с другими мужчинами. Но детали мне совсем не нужны.

Гвен притихла, пораженная и даже напуганная его самообладанием.

– Но вот что я тебе скажу. – Кэм протянул руку и погладил ее по щеке. – Я жил своей жизнью, был, как мне казалось, доволен и счастлив, насколько это возможно, но вот теперь ты вернулась, и я понимаю, что ошибался. То была бледная имитация счастья. Ничего подобного в отношении кого-либо другого я не испытывал. Никогда.

– О…

– Этого достаточно?

Гвен молча кивнула.

– Хорошо. – Он похлопал по матрасу. – А теперь иди сюда.

Много позже, после того как она уснула и проснулась и они начали все снова, Гвен потянулась и выбралась из постели.

– Не уходи. – Кэм потянулся за ней.

– Я ненадолго. Мне правда нужно закончить с каннеллони. Будешь вести себя хорошо, получишь чашку чаю в постель.

Кэм откинулся на подушку.

– О’кей. После всех этих упражнений у меня вполне может случиться обезвоживание.

– Вот именно.

Одеваясь, Гвен чувствовала на себе его взгляд. Белье пришлось собирать – бюстгальтер обнаружился под окном, носки на туалетном столике. Хорошая бросковая рука.

– А откуда, кстати, эта одержимость пастой? – поинтересовался Кэм.

Гвен натянула через голову футболку.

– Это на поминки по твоему дедушке. Знаю, твоя мать, скорее всего, обойдется кейтерингом, но прийти с пустыми руками было бы неправильно и неприлично. – Она подобрала джинсы. – А какие заказать цветы, это ты мне должен сказать. Если только он не хотел сделать пожертвование на благотворительность. – Лицо Кэма вдруг как будто окаменело. – Что?

– Похороны сегодня.

– Ох… – На мгновение у нее похолодело в груди. Но оцепенение тут же пробила ясная, точно оформленная мысль: и все равно он не просит меня стать частью его мира.

Сражаясь с одеялом, Кэм выбирался из постели.

– Я не упомянул об этом, потому что подумал, что ты в любом случае не захочешь пойти.

– Верно. – Гвен отвернулась. – Ты прав. – Кэм переживает тяжелую утрату, сказала она себе. В любом случае сейчас не время для разборок.

Он схватил рубашку и стал торопливо одеваться. Растерянность сменилась уверенностью.

– Не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной.

Это было уже слишком.

– Чушь, – не выдержала Гвен. – Ты не пригласил меня, потому что стесняешься показаться со мной. Не хочешь, чтобы нас видели вместе. Я не принадлежу к твоему кругу.

– Бога ради. Это же похороны, а не вечеринка, – отмахнулся Кэм.

– Перестань изображать из себя Повелителя Вселенной, – бросила Гвен. – Почему просто не сказать «извини», как сделал бы любой нормальный человек? Вовсе не обязательно постоянно быть правым.

– Но я прав. Это семейное дело. Похороны. К тебе оно не имело ровным счетом никакого отношения… – Он осекся. – То есть… я хочу сказать…

– Я прекрасно знаю, что именно ты хочешь сказать, – перебила его Гвен. – Ты считаешь, что я недостаточно хороша, чтобы быть частью твоей жизни. Что я не соответствую. Тебе нравится приходить сюда вечерком, не привлекая внимания, но ты никогда не пригласишь меня пообедать в городе, не рискнешь появиться со мной. И на эту чертову рождественскую вечеринку, которую устраивает твоя мать, меня никогда не пригласят.

– О чем ты говоришь?

– Я ведь не Фелисити, да?

– Нет, – раздраженно буркнул Кэм. – У меня с Фелисити ничего нет. Мне нужна ты.

– Так вот, меня ты не получишь. – Слезы уже текли по ее щекам. – Я заслуживаю того, чтобы быть с человеком, который не стыдится быть со мной. Я заслуживаю человека, который примет меня такой, какая я есть. – Гвен изо всех сил старалась не заплакать, и оттого голос звучал хрипло и ломко. Кэм смотрел на нее, как на сумасшедшую, и в какой-то момент она поняла, что ей наплевать. Последний раз она оставила Кэма, не простившись, потому что побоялась быть с ним откровенной. Повторять ту ошибку Гвен не собиралась. – Я заслуживаю быть с тем, кто на моей стороне. Для меня не важно, что ты не веришь в магию, но важно, что ты не веришь мне.

– Мы поговорим об этом позже, когда ты успокоишься. – Кэм зашнуровал ботинки и взял пиджак.

– Нет. – Гвен покачала головой. – Вот это. То, что есть сейчас между нами. Что бы это ни было. Этому конец.

Лицо его привычно замкнулось.

– Ладно, – сердито сказал он. – Если ты так хочешь.

У нее перехватило горло. Совсем недавно она испытала ощущение триумфа после разговора с Элейн Лэнг. Думала, что все изменится, как только Элейн перестанет вливать яд в ухо сыну.

– Я не хочу половинных отношений. Не хочу быть твоим маленьким грязным секретом.

Кэм покачал головой.

– Мне приходится быть практичным. Благоразумным. Люди доверяют мне, полагаются на меня. Ты понятия не имеешь, что это такое.

Гвен хватило сил на мрачную усмешку.