— Что ты с ним сделал?

— Ничего особенного. С ним все будет в порядке, — Джо встал. — У нас есть пять минут до того, как он очнется. И мы должны решить, что нам с ним делать.

— Что с ним делать?

— Он ведь сразу пойдет в полицию. В таком случае у нас нет времени. Мы должны держать парня при себе. Удовлетворена?

— Держать при себе? — я покачала головой. Моя головная боль превратилась в тупой стук.

— Хватит повторять за мной, — нетерпеливо воскликнул Джо. — Мы можем задержать его.

Это даст нам время.

Он направился в спальню и вернулся с нейлоновым шарфом. Тот оказался влажным. Джо тонко скрутил его, опустился на колени рядом с Тедом, перевернул бесчувственное тело и связал руки поверженного противника за спиной. Затем он пригнулся к полу, взвалил Теда на себя и одним движением поднялся на ноги. Голова парня висела за спиной Джо, ботинки били его по коленям при каждом шаге. Джо выругался, бросил Теда на кровать в соседней комнате и вернулся в гостиную.

— Еще пару часов он сможет говорить только шепотом. Думаю, он будет вести себя хорошо. Джо сел на кушетку и опять посмотрел на свои руки.

— Дай мне бинт, — попросил он. Я встала и пошла в ванную. Там была маленькая аптечка, в которой лежал неакуратно сложенный грязноватый бинт. Я взяла его, вернулась к Джо и стала перевязывать ему руки. Все это время мне казалось, будто передо мной не Джо Вито, не тот человек, с которым я собираюсь сбежать. Во время схватки, сразу после нее он изменился так сильно, так легко, что я испугалась.

Пока я его перевязывала, он монотонно говорил.

— Это армейский трюк, детка, если ты не знаешь. Найти два мягких места и нажать покрепче, подержать так подольше, и тогда сожмешь дыхательные пути. Слизистая оболочка склеивает их. Расклеиваются они в течение двух минут, твой парень быстро оправится от нехватки кислорода. Главное, не давить слишком долго или слишком сильно. Можно повредить гортань.

Впервые Джо сказал мне, что он был в армии. Я закончила перевязку.

— Ты рассердился?

— Нет, — задумчиво ответил он. — Я — нет. Сейчас не время сердиться. Мы должны уезжать, прямо сейчас. И должны решить, что делать с нашим гостем.

В этот момент у меня наступила разрядка. Я начала плакать, громко, безнадежно. Рыдания рвали мое горло, руки тряслись. Тед без сознания лежал в комнате. Руки Джо все еще кровоточили под грязными бинтами. И во всем этом была виновата я. Это было слишком, слишком, и мне хотелось уехать куда-нибудь, хотелось к маме, очень хотелось. Я не любила Джо. Никого не любила. Я испугалась созданного самой для себя тупика, испугалась своей вины. Ужасное ощущение. И теперь все пропало.

— Ты не можешь сейчас плакать, девочка, — нежно произнес Джо и погладил меня по голове. — Плакать поздно, дорогая. Мы должны повзрослеть, оба. Должны подумать.

Через несколько минут я перестала плакать. Что-то во мне дрогнуло, перевернулось и снова утихло, умерло. Не знаю, что это было, как это назвать, но оно являлось важным. Рано или поздно я должна была все узнать.

Я ничего не чувствовала и просто встала с колен. Джо задвигался на кушетке. Раздался глухой стук. Один из конвертов упал на пол. Мы оба молча посмотрели на него и вдруг начали смеяться (Тед застонал на кровати в соседней комнате), потому что они лежали там — ответ на все наши страхи, причина наших волнений. А мы о них совсем забыли.

— Там могут оказаться обрывки газет, — сказал Джо. — Я конверты не открывал. Хотел сделать это вместе с тобой.

Я подняла конверт и посмотрела на него. Даже сейчас я волновалась, была очарована и любопытна. Думаю, я открывала его с ножом в сердце, и на это ушло секунд десять.

Клапан оказался тщательно заклеенным скочем. Я узнала почерк Эллиота, разорвала конверт, и через секунду мои пальцы скользнули под прозрачную ленту и сорвали ее. Клапан, словно пружина, отскочил назад.

Они лежали там. Пачка купюр. Так много денег я никогда не видела. Я передала конверт Джо и открыла второй. То же самое. Джо бросил несколько купюр на кушетку. Из-под бумажной полоски выскользнули грязные десятки и двадцатки. Здесь были и пятидесятидолларовые купюры, довольно много, хотя это не соответствовало нашим требованиям. Они выглядели достаточно старыми, в пятнах. Некоторые были помяты и даже надорваны. Джо развернул записку, молча прочитал и протянул ее мне. «Уважаемая мадам, (я узнала угловатый почерк Эллиота) мы выполнили все ваши условия, изложенные в вашем письме (подчеркнуто). Полиции ничего не известно. Никто ничего не знает. Банкноты (подчеркнуто) не помечены. Мой бизнес предоставляет мне некоторые привилегии, и проследить путь данных денег невозможно.

(Даже сейчас, подумала я, Эллиот не мог забыть, кто он, и должен был сообщить об этом корреспонденту… даже если тот являлся похитителем). Я подозреваю, что вы звонили нам вчера. Пожалуйста, отпустите мою дочь. Ваши требования выполнены. Рассчитываю на вашу честность и чувство справедливости (Боже мой, мысленно воскликнула я) в данной сделке. Моя жена серьезно больна из-за беспокойства. Пожалуйста, отправьте нашу девочку домой.»

Внизу слабые, неровные паучьи каракули мамы: «Пожалуйста, миссис похитительница, верните Джоанни домой, чтобы я могла позаботиться о ней…»

Строка спускалась круто вниз в самом конце страницы.

— Все верно, — заметил Джо. — Они не сказали никому ни слова, — он заколебался. — Вчера вечером там был доктор. Я видел его из машины. К твоей маме, я думаю.

— О, — вздохнула я и вдруг увидела все дело с совершенно другой точки зрения. Картина мне не понравилась, совсем не понравилась. Я увидела маму, поникшую от постоянного ожидания, стойко выносящую ругань Эллиота (он всегда ругался на нее, когда был испуган или несчастен), и все больше слабеющую, и в конце концов приехала машина врача. Эллиот не верил в ее болезни — они раздражали и злили его больше обычного. Нездоровье кого-нибудь из членов его семьи всегда воспринималось им как жестокое оскорбление, направленное против него. Очевидно, мама серьезно заболела, иначе Эллиот никогда не вызвал бы доктора.

— Зеленый «форд»? — глупо спросила я. Джо пожал плечами.

— Нет, «кадиллак». Вероятно, это доктор Фортсскью, подумала я.

Или Г.П. Уэлл.

— Все сработало, — мягко произнес Джо, — так, как мы запланировали, дьяволенок. Около дома никого не было. Сегодня я все приготовил для Марии. Она думает, что едет путешествовать. Они будут ждать ее, но я должен выслать деньги. Тысячу долларов.

— Да, — сказала я. Теперь это было реальностью, приобрело перед моими глазами форму (в виде массы разбросанных банкнот), и я снова почувствовала возбуждение. — Мы сделали это. Действительно, сделали.

— Я оплачу все свои долги, — пробормотал Джо, вдруг умолк и задумался. Он говорил тоном удивленного ребенка. — А зачем их оплачивать? Мы никогда не вернемся в эту страну. Совершенно точно.

Слова эти эхом отдались у меня в голове.

— Правда, — согласилась я.

Наша беседа походила на ту, какую вы могли видеть в полусне под самое утро, когда сон уже улетел, а реальность доходит до вас фильтрованной, искривленной, рассыпавшейся на кошмарные формы, измененная нематериальным занавесом вашего сознания.

Помню, в такие моменты я пыталась проснуться, но не могла. Еще помню свои огромные, нечеловеческие усилия, пот на лице, прижатые к бокам руки, страшные картины, продолжавшие автоматически меняться под моими закрытыми каменными веками, и как внутри меня раздавался крик…

Только сейчас нельзя было проснуться. Все происходило наяву.

Я осознавала, что это была правда. Глядя на Джо, я понимала, что он испытывает такие же чувства. Джо приспособил беду к реальности.

Банкноты валялись на кушетке, обыкновенные листки бумаги, не помеченные ничем, кроме нашего смущения и страха.

Тогда мы еще не до конца осознали, что страдали от жестокого приступа реальности.

Мы оба забыли о Теде, но его стоны становились все громче.

Джо оглянулся на него, затем встал и направился к кровати. Я пошла за ним. Тед лежал на боку, хрипло дыша.

— Извини, парень, — сказал Джо. — Я должен был сделать это.

Тот повернул голову и взглянул не на своего недавнего противника, а на меня таким взглядом! Я вспыхнула. Никогда еще ребята не смотрели на меня так, холодно, с осуждающей неприязнью, с отвращением, которое проникало в самую душу. Я отвернулась.

— Думаю, тебе придется составить нам компанию на некоторое время, — заявил Джо. — Пока мы не решим, что с тобой делать. Ты можешь идти?

— Могу, — прошептал Тед.

— Хорошо, — отозвался Джо. — Я подгоню машину. Ты идешь со мной, — он повернулся ко мне. — Тебе лучше остаться здесь. Я позвоню тебе снизу.

Джо повернулся к Теду и сделал ему знак рукой. Тот попытался подняться, затем поднес руки к горлу и бросился в ванную. Дверь за ним захлопнулась, и мы услышали, как его рвет.

Джо схватил меня за плечи.

— Теперь, — сказал он, — у нас неприятности. Они становятся все серьезнее с каждой минутой. Мы должны избавиться от Теда.

Я промолчала.

— Я не шучу, — неожиданно резко проговорил Джо. — Я очень серьезно, Джоан.

Он говорил, как мальчик, пытающийся доказать свою правоту.

Вдруг Джо полез в карман и достал оттуда пистолет. Маленький, похожий на плохую детскую игрушку, он блеснул на его ладони.

Я расхохоталась.

В ванной Теда продолжало рвать.

— Ты же не собираешься никого убивать! — сказала я. Слезы катились у меня из глаз, в животе все переворачивалось. Я не знала, настоящий у меня смех или нет.

— Боюсь, что собираюсь, — ответил Джо равнодушно. Я посмотрела ему в лицо. Черты и тени, которые были мне хорошо знакомы, казалось, изменились в сверкающем свете люстры. Это лицо не выглядело лицом чужого человека. Скорее, просто у меня открылись глаза, словно я раньше видела Джо в дешевом зеркале и теперь увидела неискаженным, живым, реальным и ужасным. Тед вышел из ванной и увидел пистолет Джо. Его губы сжались, и я заметила уголках его глаз слезы.

— Он не собирается причинять тебе вред, — успокоила я парня. — Честно.

Я словно умерла для него. Он прошел мимо меня, и его лицо даже не дрогнуло. Я буквально взбесилась.

— Не знаю, чего ты на меня злишься, — сказала я. — Ты сам виноват. Думал, нам понравится все это?

— Пожалуйста, — попросил Джо, — помолчи. — Он убрал пистолет в карман и приказал Теду:

— Пойдешь впереди меня. В машину мы сядем перед отелем. Внизу я оплачу счет. Ты встанешь слева от меня и будешь молчать. И никаких штучек с глазами и губами. — Многозначительная пауза. — Мне терять нечего. Совсем нечего. Ты понимаешь?

— Да, — все еще шепотом отозвался Тед и потер рукой горло. — Я все сделаю, как вы хотите.

Джо повернулся ко мне.

— Когда я позвоню снизу дважды, спускайся с сумкой.

Он кивнул в сторону денег.

— Конверты у тебя.

Тед прошептал у него за спиной:

— Вы любите ее? Джо обернулся.

— Да, — решительно заявил он. — Я очень люблю ее.

Тед медленно покачал головой и прошел мимо меня. Я по-прежнему для него не существовала.

— Хорошо, — сказал Джо и направился вслед за Тедом. — Открой дверь.

Парень выполнил приказ. Джо встал рядом с ним и выглянул в коридор.

— Пошли.

Они скрылись за дверью, и Джо закрыл ее за собой.

Я собрала деньги, запихнула их обратно в конверты. Я не знала, что сделать со своей грязной одеждой, в конце концов затолкала ее в сумку, затем прошла в ванную и остановилась там, глядя на страшный беспорядок. Я вдруг зачем-то принялась убирать все, стараясь продлить свою отвратительную работу.

Телефон дважды резко позвонил, когда я заканчивала уборку. Я взяла конверты, повесила сумку на плечо и вышла из номера. Дверь за мной резко захлопнулась.

Внизу никого не оказалось. Я в последний раз быстро прошла через пустое фойе и вышла на улицу. Машина Джо стояла неподалеку.

Я быстро направилась к ней, открыла дверцу и забралась на сиденье. Джо и Тед сидели впереди. Я устроилась и обнаружила, что мне в бок что-то уткнулось.

— Там палка, — пояснил Джо и осторожно тронулся вперед, внимательно следя за дорогой. — На случай, если Тед зашевелится. Если он не будет сидеть тихо, ты ударишь его ею по голове. Изо всех сил.

Я молчала.

— Вы оба больны, — прошептал Тед. Он сидел неподвижно и смотрел вперед.

Я хотела объясниться, запротестовать, сказать, что тут нет ни моей вины, ни вины Джо, что мы попали в какую-то переделку, из которой не можем выбраться. Я хотела сказать Теду, что никогда не смогу ударить его. Но боялась. Джо. Этого сжавшегося незнакомца со спокойным голосом, ворвавшегося в мою жизнь и превратившего ее в кошмар.