Так и не выяснив, что пыталась найти, Екатерина собралась спать, как происшествие с фавориткой получило продолжение – Елизавета Воронцова просила принять ее, потому что получила высочайшее разрешение покинуть двор.

– Ой-ля-ля! – смогла выразить удивление Екатерина и послала передать фаворитке, что примет ее. Двери в передней оказались открыты, и она увидела большое оживление: Мельгунов и Нарышкин наперегонки бегали из комнат государя в покои фаворитки. Эти перемещения были настолько забавны, вызывали кучу вопросов, что Екатерина решила дождаться окончания суматохи и постараться полностью выяснить, чем все закончится.

Закончилось все прозаически – к фаворитке направился Петр Федорович, да там и остался. Из-за стены доносились некоторое время крики и топот, но посуду не били и скоро угомонились, дав Екатерине возможность выспаться.

Елизавета Воронцова осталась при дворе.

Друг Левочка пытался выяснить, что же помешало Екатерине настроить Петра Федоровича против фаворитки. Он искренне не понимал, почему, имея возможность изгнать Елизавету Воронцову, Екатерина проявила участие; она отшучивалась, уходила от прямых ответов, весело смеялась, но не открылась.


С большой осторожностью Орлов все же смог проникнуть в покои Екатерины, которая приказала Шкурину наставить ширм в спальне, вдруг кто войдет, будет куда гвардейца спрятать.

Орлов вошел, скинул плащ на кресло у камина, чтобы просох, – на улице шел снег, и осмотрелся. Екатерина мелкими шажками подошла к любовнику и обняла его.

– Думала, не дождусь никогда… Соскучилась за тобою, Григорий…

– Лучше бы ко мне приехала. Спокойнее было бы. Я теперь как на муравейнике голым задом сижу, никакого настроения…

– Знаю. Сложно и опасно, но выйти не могла. Да и пока государыню не похороним, долго еще не смогу к тебе бегать. Чай, не фрейлина, должен понимать! – обиделась на холодность Орлова Екатерина и отошла, но потом не выдержала и вновь прижалась к нему. Он присел на диван, усадил ее к себе на колени. Дергаться и трусить не привык, но не было приятного в осознании, что через несколько стен находится государь, простой бы вельможа… Тепло от камина обогрело, да тело Екатерины уже плавилось в его руках, все теснее прижимаясь и ласкаясь. Руки сами пошли путешествовать… Губы ответили на зов, смелый и жадный, что пронял и выдернул из оков благоразумия. Опять есть только он и она, и пусть летят в тартарары империя и император, дворцы и палаты, но ему уже безразлично, где он: на соломе в конюшне или на простынях, небо над ними или балдахин с золотыми кистями, что в такт качаются.

– Округлилась ты, матушка, похорошела, – Орлов нежно провел рукой по ее животу. – Что делать думаешь? Ладно, пока юбками и хитростями скроешь, а рожать как – через стену Лизавета, через коридор – государь, боюсь за тебя, как подумаю.

– Не знала, не ведала, что так выйдет, – вздохнула Екатерина, прижимаясь к любовнику. – Придумаю. Только ребенка рядом оставить не смогу – Петру никак не докажешь, что он отец: не был у меня, не подгадала я, да и время другое. Нет у меня больше власти над ним, не заставлю. А как прознает про беременность, точно развод сделает. Нет теперь моей защитницы – Елизаветы Петровны. Я уж все варианты перебрала, ничего на ум не идет. Кругом одни политические партии, каждый норовит влезть в доверие к государю, другого утопить. А я в стороне стою… не вмешиваюсь.

– Эх, Катерина! Что ж ты за женщина?! Плачешься-жалишься, а про меня и не подумала.

– Да что мне, Гришенька, думать, чем ты помочь можешь? – рассмеялась Екатерина, заглядывая в глаза. – Мне остается только самой и выкручиваться!

– Отчего это ты меня метелкой выметаешь? – отстранился и сел на кровати Орлов, не обиделся, не рассердился, скорее удивился. – Я в вельможи не лезу, да и не выгоден буду тебе в роли сей.

– Чем же ты мне сейчас можешь помочь?

– Вспомни покойную Елизавету, как она на престол взошла? С чьей помощью?

– Сравнил! Она дочь государя, а я?

– А ты мать наследника престола. Чую, государь наш еще наворотит дел. Уже сейчас гвардия его не жалует. Об тебе слова плохого не слыхал. Подговорю солдат, офицеров, тихо, осторожно… Много ума не нужно: там недовольные, тут. У меня и четверо братьев есть, они в полках своих разговоры поведут.

– Не дело ты, Григорий, предлагаешь! Разговоры ваши в Тайную канцелярию вас прямой дорогой и приведут!

– Значит, судьба такая. А ты подумай, Катя, хорошо подумай, потом скажешь, что решила. На меня и братьев можешь рассчитывать. Мы слов на ветер не бросаем. Сказал – сделаю. Только надоело мне тайком тебя любить. Думай!

И Екатерина, смущаясь, ибо не могла ответить – куда Петра Федоровича девать при таком раскладе, думала и рассуждала. В ней теплилась надежда, что с Петром удастся договориться, отношения будут ровными – вон сколько венценосных особ без любви живут, а они с Петром чем хуже, только бы с беременностью удалось все решить тихо. Да и заветную императорскую корону очень из рук выпускать не хотелось – столько пришлось перетерпеть.


После похорон императрицы некоторое время двор погрузился в тишину – не было скандалов, ссор, куда-то исчезли интриганы и сплетники. Екатерина наслаждалась покоем и была удивлена, когда к ней потянулись вельможи, которые раньше старались ее не замечать. Первым посетителем оказался Никита Панин. Сначала Екатерина думала, что возникли вопросы по воспитанию наследника – Павла Петровича, но Никита Иванович положил перед Екатериной пачку исписанных листов и попросил найти время для изучения документа.

– Почему мне? Почему не Его Величеству? – поинтересовалась Екатерина. – Не считаете ли, Никита Иванович, что у меня есть хоть крупица той власти, чтобы влиять на продвижение вашего проекта? Уверяю – это не так. Тут уж лучше к другой родственнице обратиться – Елизавете Романовне, уж она лучше поспособствует продвижению вашего проекта.

– Ваше Императорское Высочество, моему проекту нужен чтец умный, далеко вперед смотрящий, вопросы, что здесь изложены, касаются больше будущего России, а я его, простите мою дерзость, связываю с вами, – поклонился Панин, умело замаскировав приверженность к ее персоне.

– Приятно льстите, Никита Иванович, скажите коротко, о чем писано в бумагах?

– Коротко не получится, Ваше Императорское Высочество, вчитываться и обдумывать нужно.

– И кто надоумил ко мне обратиться? – подошла с другого бока Екатерина, она никак не могла понять, что же вельможе от нее нужно. Верить вот так, запросто, она не спешила – научена.

– Недавний долгий разговор с племянницей моей – Екатериной Романовной Дашковой, как многие утверждают, Вашим искренним и верным другом.

– Я внимательно прочту ваши предложения, – улыбнулась Екатерина. Теперь обращение к ней Панина выглядело как консолидация и расширение небольшого круга лиц, принадлежащих к высшему сословию дворян. Если Панин голову склонил и признал, знак: он не юная девица Дашкова, он серьезный политик, к его словам могут прислушаться.

«А Дашкова-то не обманула, разговоры ведет, мнение не изменила. Если ей удастся всех первых лиц государства вокруг меня организовать, то дело может положительно устроиться, вот только б Петр не упрямился, да и Тайная канцелярия не прознала, а то планы и разговоры всех на плаху приведут».

Вечерами Екатерина читала и перечитывала документы Панина. Многое ей не нравилось, кроме одного – в его планах не было Петра Федоровича. Ей отводилась роль регента при малолетнем сыне-наследнике. Но никто же не заставляет ее говорить и спорить, «потемнит», мнение пока говорить не будет, важное уже свершилось – ее во власти видят фигуры знатные в России, как оно дальше сложится, потом увидит. Есть у нее верный Григорий, о ком она никому из заговорщиков говорить не будет. А в нужный момент посмотрит, устроит ее регентство при наследнике Павле, или что другое получится.


После похорон Елизаветы Петр развил бурную деятельность. Екатерина диву давалась, откуда такая прыть взялась. С утра государь сиживал в кабинете и писал указы, приказы, готовил манифесты, принимал кучу народу, потом ехал в Сенат, легкомысленно и без охраны. Первым делом Петр снизил налог на соль и отменил таможенные пошлины.

Это приветствовали все граждане империи.

Роспуск Тайной канцелярии и запрет пыток изначально вверг общество в шоковое состояние, а потом – повсеместное ликование.

Имя Петра Федоровича славили и благословляли.

Лишь Екатерина оказалась недовольна, немедленно отправившись к супругу за разъяснениями.

– Почему вы отменили Тайную канцелярию? Кто теперь будет защищать вас и вашу семью?! – от порога начала она.

– Я думал, вы обрадуетесь, – удивился Петр. – Одно напоминание о притеснениях и слежке за нашей жизнью в прошлом должно было заставить вас радоваться, ликовать! Одно напоминание о Шувалове, об их всевластии, и меня бросает в дрожь! Человек должен быть свободен! Никаких пыток, никаких розог! Уважение человеческого достоинства должно стать повсеместно!

– Мне нет дела, пытают ли преступника, мне есть дело до более важных вещей: кто позаботится о нашей безопасности? О безопасности самого существования династии! Кто будет отслеживать заговорщиков?! Уж не хотите ли сказать, что враз исчезли люди со злым умыслом? Что нам нечего бояться? Вы смешны в своей наивности, Петр Федорович! – выпалила, не сдерживаясь, Екатерина и тут же поняла выгодность создавшейся ситуации. Нет слежки – так просто заговор или мятеж не откроешь.

«Получается, если Орлов не обманывает, начнет вести разговоры среди гвардейцев, то донести на него будет некому?»

– А мне нет дела до ваших вредностей, мадам! Прошу простить меня, но я занят, ступайте к себе, – побледнел обиженный непониманием Петр и указал Екатерине на дверь.

Екатерина в свою очередь тоже спала с лица, такого еще не было – ее выставляли за дверь. Переменился Петр Федорович, ой переменился…


Новшества на этом не закончились, Екатерине казалось, что еще немного, и Петр отменит вообще все границы, но пока что он издал «Манифест о даровании вольности и свободы российскому дворянству».

Его восприняли с радостью и ликованием, но не Екатерина.

– Можно подумать, дворяне – это крепостные! Вы смешите весь мир, Ваше Величество! Вы как маленький ребенок, которому в руки попалась долгожданная игрушка!

– Я всегда считал вас просвещенной женщиной, не ожидал такой странной оценки моему достойному труду!

– И кто ж теперь в армии останется? Кто государство защищать будет, все по заграницам разбегутся, в имениях осядут!

– Дворянин вправе выбирать сам: идти ему на государственную службу или на военную! – защищался Петр. – Читайте внимательно документы, мадам! Это лучшее, что я создал и смог подарить своему народу! Идите и молчите, мадам, и не вмешивайтесь в дела, в коих ничего не понимаете!

А Екатерина удивлялась – раньше они понимали друг друга в делах, сейчас же полный разлад.

– Не спешите меня выставлять за дверь, я не «Мадам Помпадур»!

– Тогда куда исчез ваш ум, мадам?! По какому праву вы мне указываете, без моего на то соизволения, что и как я должен делать?! Оставьте меня!

Все эти «воли и свободы» ничто по сравнению с реальной опасностью, которая нависла над императорским домом Романовых, Екатерина ее чувствовала. Она о ней знала, ибо сама уже дала толчок к разрушению.

Стоило Петру Федоровичу намекнуть на подготовку к секуляризации церковных земель – война с Пруссией требовала огромных средств, как Екатерина вновь восстала. Она яростно доказывала супругу, что эти действия, совместно с запретом на гонение старообрядцев и позволением вернуться им в Россию, наносят непоправимый вред его правлению; указание, чтобы священники получали жалованье, подобно протестантским пасторам, вообще может вызвать бунт церкви, причем вполне заслуженный.

– Вы не хотите понять страну, ее уклад и быт! Это не Европа, вы, в конце концов, правите Россией или немецким княжеством?! – не подбирала слова Екатерина и получала в ответ надутые губы и сердитые взгляды от государя.

– Я продолжаю дело своего деда Великого Петра! Тетушка тоже предпринимала шаги в этом направлении! Что вы, мадам, вешаете на меня всех дохлых кошек?! Я стремлюсь сделать Россию современной страной!

– Да, а к чему тогда вы тащите всю немецкую родню в Россию? Вы повторяете ошибки прежних государей! Для чего в Петербург пригласили голштинских родственников: принцев Георга Гольштейн-Готторпского и Петра Гольштейн-Бекского, да еще обоих произвели в генерал-фельдмаршалы?! За какие военные заслуги перед государством?!

– Я планирую воевать свое наследство у Дании! Невозможно оставлять столь важный Шлезвиг в руках противника!

– Но позвольте, у нас уже несколько лет идет война с Фридрихом, а вы собираетесь развязать новую, с бывшим союзником?!

– Повторяю, Шлезвиг необходим России, если вы ничего не смыслите в военных и политических делах, не вмешивайтесь, мадам! У меня есть советники более искусные, чем вы!