– Вы, я вижу, моему непослушанию дивитесь? Матушка простит, я в семье шалый, все уже привыкли. Брат мой Николай – воплощенное приличие, а я – чудить люблю. Вы и вообразить не можете, какой я чудило! Вот я вам расскажу. У нас тут, в горах, очень хорошая охота на лосей. Я бы вас пригласил, но это мужская забава, грубая. Братьям вашим понравится, наверное, когда подрастут, а вам… – И поглядел на меня лукаво. – Словом, среди наших охотничьих гостей однажды был эмир Бухарский. После вернулись домой, отобедали, подали кофе, ликеры, сигары… Только закурили – вдруг пальба со всех сторон! Все решили, что это покушение на эмира. Его охрана в панике! Не поймут, откуда стрельба! А я со смеху помирал: ведь эти сигары с сюрпризом я незадолго привез из Парижа! Увидел отец, что я хохочу, и сразу понял, что, как всегда, я виноват. И досталось же мне! Однако эмиру Бухарскому понравилась моя шутка: несколько дней спустя он пожаловал мне брильянтово-рубиновую звезду, какую-то их бухарскую награду, сфотографироваться со мной захотел, ну и вообще, как все…

Тут Феликс как-то странно усмехнулся. Я тогда значения этой усмешки и тем более этих слов не поняла. Как все! Что значит – как все?! Потом-то я узнала, как мужчины его вожделели, особенно такие, вроде этого эмира, человека восточного, для которого мужеложество было обыкновением. Но тогда, повторяю, ни о каких пристрастиях и грехах Феликса я еще не была осведомлена, да и слишком волновалась и тем, что он так был поражен, мой рисунок посмотрев, и тем, что я иду с ним рядом, как будто не два дня его знаю, а всю жизнь…

Мы пришли в библиотеку – меня, помнится, количество книг удивило, а Феликс небрежно сообщил:

– Мы всегда новые книги заказываем по несколько экземпляров: в каждое из наших имений, чтобы под рукой были. Но есть, конечно, у всех свои любимые книги, которые с нами путешествуют, со мной таких несколько, а среди них, конечно, вот эта.

И он подал мне небольшую, довольно уже потрепанную книжку в зеленоватом кожаном переплете и с российским гербом на нем. Я спросила:

– Это какие-то законы?

И тут же думаю, ну что за глупость я несу? С чего ему возить с собой сборник законов?!

Феликс был первым человеком, рядом с которым я чувствовала, что все не так делаю, чувствовала, что во мне великое множество недостатков…

Сейчас, думаю, начнет хохотать, он же слова не мог сказать, чтобы не усмехнуться!

Но он открыл книгу, и я прочла: «О роде князей Юсуповых собрание жизнеописаний их, грамот о них и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг, с присовокуплением пофамильной росписи предков князей Юсуповых с XIV века».

Оказывается, это было знаменитое сочинение князя Николая Юсупова о своем роде. Так я впервые познакомилась с этой «святой» для Юсуповых книгой. На титульном листе стояли эпиграфом следующие слова: «На сем свете не умрет и не минется слава добрая. Слова Юсуфа с грамоте к царю Иоанну Васильевичу».

– Этот Юсуф – один из наших предков, по имени которого стал называться весь наш род, – пояснил Феликс, хотя я уже и сама догадалась. – У него была дочь – не кто иная, как Сююмбике, царица Казанская.

И посмотрел на меня значительно.

Я отвела глаза, вновь почувствовав себя чрезвычайно глупо. Ни про какую Сююмбике я никогда не слышала. Возможно, она была историческая знаменитость, возможно, про нее было написано в каком-нибудь учебнике, но либо мы этого на моих уроках еще не проходили, либо рассказывали мне о ней на том уроке, на котором я, по обыкновению своему, ленилась и все нарочно пропускала мимо ушей.

Феликс, впрочем, кивнул понимающе:

– Да что за беда не знать дочери какого-то ногайского князька! Юсуф был не татарин даже, а ногаец, а Сююмбике за красоту взял в жены казанский хан Джан-Али. Но вскоре собственные вельможи зарезали Джан-Али ночью в спальне – как говорили, с согласия царицы, которая хотела другого мужа. Это был крымский хан Сафа-Гирей, который и получил казанский престол. Сююмбике родила ему сына Утямыша. А после смерти хана сделалась полновластной правительницей Казани: при своем трехлетнем сыне она была регентшей. Потом казанцы выдали Сююмбике Ивану Грозному, и некоторое время она жила при русском дворе. Сююмбике упорно отказывалась принять православную веру и надеялась на помощь своего отца Юсуфа, который вел с царем переговоры, прося вернуть ему дочь. Впрочем, не слишком настаивал, потому что ссориться с всесильным Иоанном опасался. А тот насильно выдал Сююмбике за Шах-Али, касимовского хана, хотя, как пишут историки, и хан «не любил ее, несмотря на ее красоту, и жила она у него запертая, в отдельной и несветлой комнате, словно в темнице, и не сходился он с нею спать…» Несколько лет Сююмбике влачила тоскливое существование… сын ее, оставленный при московском дворе и окрещенный Александром, умер, а вскоре умерла и она. Где-то в Касимове, в заброшенном ханском мавзолее, князь Николай видел плиту с почти затертой цифрой 37. Считается, что в этом возрасте Сююмбике и скончалась, хотя никто точно этого не знает. Зато известно другое. При ней была в Казани построена некая башня… Князь Николай вот что пишет: «Еще и поныне в кремле в Казани высится огромная семиярусная башня, удивляющая прочностью постройки. Эту башню именуют Сумбекиной». Так, по-старинному, Сумбека, именует ее князь Николай Юсупов. Но со временем башня покосилась, теперь стоит несколько наклонена…

Феликс посмотрел на меня почти умоляюще:

– Ну Ирина Александровна! Ну теперь-то вы понимаете, что нарисовали?!

– Не понимаю, как можно нарисовать то, о чем в жизни не слышала, чего никогда не видела, – возразила я упрямо, хотя голос у меня невольно задрожал от волнения.

– Вы видели во сне именно Сююмбике, – непререкаемым тоном возразил Феликс. – Все тому доказательство! И видели вы ее в тот самый миг, когда она проклинала своего отца Юсуфа и его потомков.

Я вспомнила женщину из сна. Да, она проклинала… похоже на то!

– За что же она проклинала отца? – пролепетала я, все еще вне себя от того, каким смыслом оказался наполнен этот случайный сон.

– Да бог весть, – пожал плечами Феликс. – Очевидно, что не смог избавить ее от ненавистного брака с Шах-Али, не освободил от касимовского заточения, что добрые отношения с русским царем предпочел жизни дочери. Кто-то из историков полагает, будто наш род был проклят какой-то неизвестной ногайской колдуньей уже при Алексее Михайловиче Тишайшем, но я склонен думать, что это дело рук именно Сююмбике, что тут два персонажа слиты в одно. Она ведь в самом деле была ногайской колдуньей.

Феликс перелистнул несколько страниц книги своего предка и прочел – несколько нараспев, как читают стихи:

– «При всех волнениях жизни Сумбека была до такой степени очаровательна, что в молве русской народной почиталась волшебницей, а самые неудачи русских при осаде Казани приписывались ее чародейству». Вот какова была Сююмбике, моя дальняя родственница!

– Вот уж не понимаю, с чего бы мне видеть во сне вашу дальнюю родственницу, человека мне совершенно постороннего, – пробормотала я, и глаза Феликса хищно блеснули:

– Возможно, это некий знак… Возможно, она вам не столь уж посторонняя.

В его словах был какой-то смысл, угадать который мне и хотелось, и страшно было, и я сказала:

– Так погодите… если ваш род проклят, в чем же суть этого проклятия?

– Только один из сыновей и дочерей в каждом поколении доживет до 26 лет, – сказал Феликс нарочито небрежно. – Этот рубеж роковой.

Я быстро подумала: сколько ему сейчас лет?.. До двадцати шести еще далеко или нет?

– Мне двадцать, – так же небрежно сказал Феликс, и я ощутила, что у меня горит шея: я начала краснеть от того, что он так угадал мои мысли. – Но брату моему двадцать пять… И вообще, если написать нашу фамилию, – он схватил с небольшого бюро, стоявшего в углу библиотеки, листок бумаги, карандаш и быстро-быстро написал: Юсуповы Сумароковы-Эльстонъ, – получается как раз 26 букв. Странное совпадение, верно?

Я по-девчоночьи испуганно ахнула и завороженно кивнула.

– У моей матери было двое детей до нас, но они умерли во младенчестве. – Феликс перекрестился и весело добавил: – Будем надеяться, что роковую дань мы уже заплатили. Впрочем, никто из нас особенно не верит в эти россказни. Я так и забыл бы про них, когда бы не увидел ваш рисунок… и эту цифру 26, которую вы изобразили за спиной царицы.

– Я точно не помню, какая там была цифра, – пробормотала я. – Неясно видно было. То ли 26, то ли 23, а может быть, и 25… Но отчего именно 26? Отчего именно этот возраст?

– Бог весть, – пожал плечами Феликс. – Никому сие неведомо. Быть может, она проклинала отца в 26-й день какого-то месяца. А может быть… Вы верите в нумерологию?

У меня уже не только шея горела – я вся пятнами шла, у меня слезы на глаза наворачивались, потому что я устала чувствовать себя дура дурой. Что еще за нумерология такая?!

– Говорят, это очень древняя наука, она придает огромное значение цифрам, – пояснил Феликс. – Мистическое значение! Будто бы у каждого человека есть свое число, и оно влияет на его жизнь подобно тому, как звезды зодиака на эту жизнь влияют. Конечно, можно сказать, что это чепуха, но ведь про все на свете можно сказать, что это чепуха! Нумерологические игры иной раз бывают очень любопытны. Сколько букв в нашей фамилии, вы уже видели. А если сложить слова: Сююмбике, Утямышъ, Юсуфъ, Казань – роковые слова для этой женщины! – тоже получится как раз 26 букв. Конечно, это я выдумываю некую зависимость, но, например, у нас с братом равное число букв получается, если сложить наши имена, отчества и фамилию. Вот поглядите: Феликсъ Феликсовичъ Юсуповъ. А потом – Николай Феликсовичъ Юсуповъ. Видите? Вот сами посчитайте.

Я посчитала. Оба раза получилось 25.

– А в вашем имени сколько букв? – спросил Феликс.

Написали – Ирина Александровна Романова. Посчитали. Вышло – 26.

Я даже вздрогнула. Но сама не могла понять, то ли от испуга – 26, роковое число! – то ли от огорчения, что количество букв не совпадает с тем, какое у Феликса. Лучше было бы, чтоб на одну меньше…

Феликс посмотрел на меня очень внимательно и сказал, словно опять мои мысли читал:

– Впрочем, это можно исправить.

Потом, уже накануне нашей свадьбы, когда мы этот день вспоминали, выяснилось, что мы оба одновременно об одном и том же подумали: чтобы моя фамилия сделалась короче на одну букву, она должна быть – Юсупова… Тогда получалось 25, совершенно точно! Феликс уверял, что именно в ту минуту решил на мне жениться, понял, что я его судьба, хотя до нашей женитьбы прошли еще годы и годы.

Но то число букв в моем имени – 26 – я запомнила, и оно тоже сыграло потом роковую роль – и для меня, и для всей России! Во всяком случае отчасти именно этим объясняется та маниакальная настойчивость, с которой меня преследовал Г.Р., непоколебимо веривший, что мы с ним предназначены друг для друга.

Вот так мы стояли с Феликсом, глядя друг на друга и думая об одном и том же, когда появился сконфуженный Мустафа и сообщил, что все сидят за столом, но не кушают, потому что нас дожидаются.

Феликс комически перепугался, схватил меня за руку, мы ну бежать в столовую! По пути моя рыжая лиса с меня свалилась, да я не стала поднимать: до сих пор вся горела, жарко было до невозможности в скользком, липнущем к телу золотом платье Зинаиды Николаевны. И страшно было – вот мне сейчас устроит maman сцену при всех… Но она, как это ни странно, ничего не сказала, только поглядела так странно и потом, когда я уже села подле нее (с другой стороны сидел Николай, а Феликс поместился напротив), только пробормотала:

– Ну что ж, может быть, это даже и неплохо.

Я, конечно, тогда не поняла, о чем она говорит, а она подумала о том же самом, о чем мы с Феликсом…


Теперь, на склоне лет, я весьма скептически настроена по отношению ко всей на свете нумерологии и вообще любой каббалистике. В Бога нашего православного только и верю, а все эти забавы суеверных умов, гороскопы, нумерология, хиромантия – все это меня лишь раздражает, никакого смысла я в этом не нахожу. Все это совпадения, раздутые до нужных пределов теми, кто ищет в них выгоды или успокоения. Игры изощренного ума! Но тогда, когда я была девочкой, на меня, конечно, эта история о проклятии рода Юсуповых произвела очень сильное впечатление. Сон о Сююмбике… Я уже почти уверилась, что она изобразила на песке именно цифру 26… Юная душа моя была потрясена. Тем более что на другой год погиб на дуэли Николай Юсупов – не дожив до своего двадцатишестилетия.

Потом, когда я вошла в семью Юсуповых, я эту историю его гибели не раз слышала именно как подтверждение роковому совпадению. А между тем это была всего лишь история неудачной страсти, каких множество на свете…