Ляна Зелинская - Южная роза

— Вы знакомы?

— С Форстером? О да! Я целых два года провел в окрестностях Волхарда, гоняя отряды бунтовщиков по окрестным горам и лесам. А Форстер прятал их у себя, — ответил Корнелли. — Эти горцы — сущие бестии. Безжалостные и дикие. Там полегло немало наших солдат…

— Форстер прятал их у себя? Но… он же королевский офицер? Я слышала, он служил в Бурдасе, зачем ему помогать повстанцам? — спросила Габриэль с сомнением.

— Дурное дело не хитрое, синьорина. Вы знаете, что его отец участвовал в Восстании Зеленых плащей? И его дядя до сих пор прячется где-то там, в горах, с остатками бунтовщиков — устраивает засады и налёты на наши гарнизоны. И, кстати, Форстер давно уже не королевский офицер — его разжаловали.

— Его отец был повстанцем? — удивилась Габриэль. — А сын воевал за короля? Но как такое возможно в одной семье?

— Да, это так. Его отца — старого Форстера, как раз и вздернули на виселице за это, простите синьорина, что приходится говорить вам такое, — произнес задумчиво капитан Корнелли, — потому мне было странно увидеть его здесь. Видимо он крепко наступил на горло своей гордости. Но знаете, как говорят про таких: «Утренняя молитва — овцам, вечерняя — волкам». Вот и Форстер, похоже, из таких приспособленцев. Все эти Форстеры — волки в овечьей шкуре, как бы они ни притворялись, что присягнули королю — всё равно, смотрят в лес и проповедуют свою богомерзкую магию. Ну и готовят восстания, конечно.

— Магию? Расскажите, капитан, это жутко интересно! Вы, наверное, видели столько всего необычного, пока служили там! — спросила Габриэль с восторгом.

Восторга она на самом деле не испытывала, но мужчины любят, когда женщины восторгаются чем-нибудь, в чем те преуспели, а Габриэль любопытно было узнать кое-что о Форстере.

— Все эти гроу — дикари, синьорина, — ответил капитан, которому было приятно такое внезапное внимание со стороны красивой девушки, — они живут кланами в своих замках и поклоняются духам гор. У каждого клана есть свой родовой дух — какой-нибудь зверь или птица. Волк, медведь, олень… Да кто угодно, вон у Форстеров это беркут — большой горный орёл. У них есть заповедные места, какие-то священные рощи или скалы, всякие суеверия, приметы, капища с идолами, и они могут вселять свой дух в любого зверя, или зверь может вселяться в них.

— Вселяться в зверя? — удивилась Габриэль. — Разве такое возможно?

— Я не хочу пугать вас, синьорина, всякими страшилками о местных поверьях, но там, и правда, происходят иногда странные вещи. А горцы верят в это всё свято, я же говорю вам — дикари. Знали бы вы, сколько мы сожгли их жутких идолов и священных мест! Вон у того же Форстера на заднем дворе растёт огромный дуб. Поверите ли вы, синьорина, что его люди молятся этому дубу? Но, надеюсь, скоро всё это закончится. Как только примут закон об экспроприации, мой отец поставит наместников в каждый клан, земли отойдут короне и мы, наконец, избавимся от этой дремучей ереси и бунтовщиков.

Габриэль и раньше слышала, в основном из разговоров отца с его университетскими коллегами, об интересных обычаях горцев, о том, что они очень близки к природе и понимают в жизни животных, растений и птиц больше, чем южане. Но отец не считал это магией, он считал это лишь результатом уединенного образа жизни и наблюдений за природой. А вот сейчас, после этого рассказа, Габриэль готова была поклясться, что в Форстере есть что-то от хищной птицы. Или ей стало так казаться, потому что капитан говорил очень уж проникновенно?

— Вы сказали, что Форстера… разжаловали? — спросила Габриэль. — За что?

— Он застрелил одного из офицеров гарнизона. Но это было уже довольно давно, я только начал служить там, — ответил Корнелли неохотно.

— Застрелил? Но… за что?

— Горцы очень трепетно относятся ко всему, что касается чести…. Но не думаю, что вам стоит знать подробности этой истории. Она произошла из-за женщины, и мне бы не хотелось говорить об этом. Лучше давайте поговорим о вас, — Корнелли посмотрел на Габриэль с улыбкой.

…Пречистая Дева! Вот уж точно сущее неприличие — быть разжалованным из-за женщины! Наверное, это и правда, мерзкая история. Хотя, чего она вообще ожидала от этого гроу?

Но во всем этом была и положительная сторона. Мессир Форстер и капитан Корнелли явно недолюбливали друг друга. И Габриэль поняла, что пока она находится рядом с капитаном, "этот гроу" едва ли осмелится подойти к ней с разговорами или приглашениями на вальс. И этим стоило воспользоваться.

Мессир Форстер и в самом деле держался в стороне — проводил время в обществе других девушек, а особенно Джованны Домазо и Паолы Бруно. Но его присутствие всё равно отравило ощущение праздника. Куда бы она ни пошла, с кем бы ни танцевала, Габриэль чувствовала, как наблюдает за ней наблюдают его пронзительные синие глаза, и как бы ни хотела его не замечать, но их взгляды то и дело пересекались, словно притянутые невидимым магнитом.

Этим вечером лёжа в кровати в одной из комнат виллы «Роза Боско» и глядя в темноту, Габриэль вспоминала прошедший день, и как обычно перед сном, перебирала воспоминания о том, что случилось с ней, хорошее или плохое.

Она вспоминала серые глаза капитана Корнелли, и те слова, что он ей говорил, и улыбалась. Капитан оказался очень милым и приятным собеседником, он хорошо танцевал и был исключительно внимателен. Провожая её к комнате, он остановился на лестнице, и поцеловав на прощание руку, произнёс:

— Мне очень понравился сегодняшний день, синьорина Миранди. Могу ли я рассчитывать на то, что завтра он повторится?

И она, разумеется, ответила «Да».

Фрэн что-то щебетала о завтрашнем карнавале, но Габриэль её не слушала, думая об Энцо Корнелли, и уже собиралась заснуть, когда из сладкой дрёмы мечтаний и полусна, её вырвал голос кузины:

— Элла? Ты не спишь? А ты знаешь, что Паола Бруно без ума от «этого гроу»? Вот уж кто бы мог подумать, она буквально висла на нём весь вечер. Как и Джованна Домазо.

— Джованна ещё слишком мала, чтобы что-то понимать в мужчинах. Он годится ей наверное в … деды, — усмехнулась Габриэль, — да и к тому же, все понимают, что подобный мезальянс не приснится её отцу даже в страшном сне. А что касается Паолы… сомневаюсь, чтобы этот заносчивый Форстер имел на неё серьёзные виды. Все же знают, что у неё за характер.

— А ещё он понравился Лучиане, — произнесла Фрэн и добавила шепотом, — и они с Паолой заигрывали с ним, как дурочки и чуть не подрались.

— И вот зачем ты мне это говоришь? Так, как будто ты рада за него.

— Затем, что я только сейчас перестала с ужасом думать о том, как бестактно мы поступили, едва не высмеяв его сегодня перед всеми. А представь, что ты бы со сцены сказала: «Овечий король» и все бы поняли! А он увидел! Я даже подумать боюсь, что он мог бы с нами сделать! — Фрэн снова перешла на шёпот.

-Да ничего бы он с нами не сделал! И вообще, ты столько о нём думаешь — слишком много чести для какого-то гроу! Или может он и тебе понравился, как Паоле? — спросила Габриэль лукаво.

— Мне? О нет! Если честно, — голос Фрэн понизился до шёпота, — я его просто боюсь. Правда, боюсь. Иногда он так смотрит, словно… ну не знаю, даже сердце в пятки уходит. А понравился мне кое-кто другой, и если бы ты не утащила меня тогда из шатра Сингары, я уверена, она сказала бы и мне про капитана!

И дальше Фрэн пустилась на все лады расхваливать, какой же умница этот капитан Моритт, как метко он стреляет, хорошо держится в седле, сколько у него наград и как ему идёт синий мундир. Откуда она узнала, как капитан стреляет и держится в седле осталось для Габриэль загадкой, но она кузину почти не слушала — лежала, думая о том, что где-то в глубине души она тоже немного боится Форстера. Особенно, после рассказа капитана Корнелли о магии горцев. И ей всё ещё очень и очень стыдно. Сейчас она ужасно хотела забыть эту игру в шарады или повернуть время вспять, чтобы всё исправить.

Да, он ей не нравится. Да, он невоспитан и самонадеян. Но ей, наоборот, в этой ситуации стоило бы показать безупречное воспитание южанки. Стоило бы вспомнить наставления матери и вечером сходить в храм — попросить у Богов смирения. И, пожалуй, было бы правильно извиниться перед этим Форстером. Хотя это будет очень неприятно с одной стороны, но с другой — это выбьет из его рук любое оружие против неё. Именно холодность, вежливость и хорошие манеры ей стоило демонстрировать с самого начала. Тогда у него не было бы повода насмехаться над ней. А она повела себя глупо, высказывая ему свои обиды. И эта игра в шарады, это же так по-детски…

…Пречистая Дева, как ей только в голову взбрело его разыграть?

…Нет, она больше не будет говорить этому Форстеру, что вздумается. Она будет вежливой и холодной. А завтра она попросит у него прощения. Это будет правильно и благородно. И ему ничего не останется, как оставить её в покое.

И, заключив эту сделку со своей совестью, Габриэль уснула с мыслью, что завтра с утра именно так и поступит.

— А вы что думаете, мессир Форстер? Вы же деловой человек, по-вашему, стоит ли держать эти облигации? Или лучше продать и вложить деньги в сандарское пароходство? — спросил синьор Миранди, разглядывая карты на столе.

Они играли в квинту на большой летней веранде синьора Таливерда. Ночь уже спустилась в сад, танцы закончились, и гости в основном разошлись. Мягкие сумерки разбавлял свет жёлтых фонарей, воздух стал прохладным и в саду, наконец, наступила тишина. Синьор Грассо сидел возле Форстера, сейчас они играли пара на пару против племянников синьора Домазо, и негромко разговаривали между собой.

— Сандарское пароходство, без сомнения, выгодное вложение — ведь за пароходами будущее. Но это долгие деньги, Витторио. Проценты растут медленно. А если хотите быстрых денег, то, несомненно, стоит вложиться в южную рокаду. Это строительство — большой мыльный пузырь, — ответил Форстер, беря очередную карту, — но если бы я хотел получить больший процент, то, разумеется, купил бы эти облигации сейчас и продал их зимой. Разница в цене, я думаю, будет неплохой. Во всяком случае, точно выше, чем процент, который даст вам банк за это же время. Я бы рискнул. А уж потом вложил их в пароходство.

— А что вы думаете, синьор Грассо? — спросил синьор Миранди.

— Я не слишком разбираюсь в облигациях, у меня для этого есть маклер. Но если Алекс говорит, что дело стоящее — я бы ему поверил. Уж в вопросах зарабатывания денег он точно даст мне фору, — усмехнулся Винсент.

Синьор Миранди уже давно вышел из игры, едва только ставки поднялись выше ста сольдо, но он ещё некоторое время сидел за столом, расспрашивая Форстера о выгоде некоторых вложений. А когда он наконец ушёл, Винсент вернулся к прерванному с его появлением разговору.

— Так значит, она тебя разыграла? И поделом тебе! Говорил же — не лезь! И готовь ящик вина, мой друг — ты почти проиграл, — он с усмешкой бросил карту метким движением, а затем добавил негромко, глядя на задумчивое лицо Форстера. — Между прочим, у меня три тройки, если ты вообще замечаешь, что происходит за столом.

— А ты, как я вижу, доволен? Не рано ли сбросил меня со счетов? — ответил Форстер с сарказмом беря из колоды две карты. — Ещё один день, Винс. У меня есть ещё один день. Хотя… в последний момент она все-таки струсила, эта синьорина Миранди. Так и не сказала, что это был «Овечий король». А я думал — она смелее.

— Ну, видишь, зато твоя честь не пострадала. Никто же не понял.

— Пострадало самолюбие, Винс. Видел бы ты лицо Корнелли… Щенок просто лоснился от превосходства.

— Забудь. Ты же помнишь, о чём я предупреждал тебя в первый день?

— «Просто терпи их презрение молча и всё получится»? Ты об этом? — спросил Форстер тихо, чтобы не услышали остальные, и положил четвёртую карту. — Как же, помню! Я и терпел, всё, как ты просил. И я не в претензии к синьорине Миранди, хотя она меня невзлюбила — это факт. Но с ней мы ещё подружимся — даю слово. А вот щенку Корнелли ногу я всё-таки прострелю.

— Подружитесь? Бог с тобой, Алекс! Не испорти всё. Я ведь тебя предупреждал — держись подальше от этой синьорины.

— Да, я же не спорю. Что поделать раз я не в её вкусе. Хотя, ты рано списал меня со счетов, а ну как завтра мне удастся растопить её сердце?

— Боюсь, как бы она совсем не растопила твоё, Алекс! — усмехнулся Винсент.

— Ты шутишь? — Форстер коротко рассмеялся. — Если бы не ящик вина, Винс, я бы уже и думать о ней забыл.

— Уж я надеюсь, — произнёс Винсент без всякого оптимизма в голосе, — и мой тебе совет — Корнелли трогать и вовсе не думай! Его отец нынче в большом фаворе при дворе.