Ляна Зелинская - Южная роза

Кусок не очень хорошей говядины, слишком старой, чтобы годиться на что-то кроме бульона, пять кривых морковок, три луковицы, капуста…

— Идёмте, — Форстер решительно отворил дверь, пропуская Габриэль вперед.

Спорить было глупо, да и из аптекарской лавки на них уже уставились три пары любопытных глаз — студенты жадно разглядывали модный экипаж и элегантного мужчину рядом с профессорской дочкой. И их довольные ухмылки словно восклицали — а она не такая уж и скромница! Вот, теперь она опять станет объектом досужих сплетен как минимум на пару дней.

Габриэль скользнула в коридор и стала спешно подниматься по лестнице. Ей не хотелось приглашать навязчивого гостя внутрь, но отделаться от него у двери не получилось, а отказывать в грубой форме было бы слишком невежливо. К тому же Кармэла, с её донельзя чутким слухом, уже караулила на входе. Увидев Форстера, она тут же сделала каменное лицо, и отступила в сторону, а он, словно истинный южанин, приподнял шляпу, и чуть склонив голову, церемонно поприветствовал служанку.

— Синьорина Миранди, вашему отцу что-то нездоровится сегодня, — произнесла Кармэла шёпотом, забирая у Форстера корзинку, — он вернулся с занятий только что, синьор Тересси его привёз, сказал, плохо ему стало…

-Что случилось? — Габриэль швырнула на комод шляпку и бросилась в комнату отца.

Сердце рухнуло куда-то вниз, и похолодели пальцы. Синьор Миранди лежал на кровати, бледнее, чем обычно. Она присела рядом, взяла его за руку и произнесла тихо:

— Папа, что с тобой?

— Не переживай, милая, — произнёс он, но Габриэль заметила, что отец держится другой рукой за грудь, — что-то побаливает немного… Может, простуда, сквозняки…

— Папа…

— Синьор Миранди? — раздалось рядом.

— Мессир Форстер? — отец увидел гостя и улыбнулся. — Какими судьбами? Простите, что принимаю вас вот так…

А Габриэль подумала, что это было довольно неучтиво — войти в спальню без приглашения. Но учтивость, как известно, не входила в число добродетелей этого гроу.

Он взял стул, пододвинул к кровати и, присев рядом как заправский лекарь, ответил, ничуть не смутившись:

— Мы случайно встретились на улице, и синьорина Габриэль пригласила меня на чашку чаю. Так мило с её стороны.

— Мессир Форстер… помог мне с… корзинкой, — Габриэль хотела возмутиться такой откровенной лжи, но потом передумала: у неё будет ещё время высказать всё непрошеному гостю, — папа, я сейчас схожу за лекарем.

— Не стоит беспокоиться, — ответил синьор Миранди с усталой улыбкой, накрывая её ладонь, — мне уже лучше. Да и дороги нынче лекари.

— Болит за грудиной? — спросил Форстер, внимательно глядя на синьора Миранди. — Одышка?

— Да… ерунда это. Просто надо отлежаться, — отмахнулся больной.

— И как давно?

— Ты слишком много работаешь! — горько выдохнула Габриэль, и заметила, что тёмные круги под глазами отца сегодня как будто стали больше.

— Это может быть сердечный приступ, Витторио, не стоит с этим шутить. У меня здесь есть знакомый доктор, и даже не возражайте, — произнес Форстер, вставая, — я пошлю возницу с запиской. Это недалеко, а я подожду здесь.

Пока доктор осматривал синьора Миранди, Габриэль вынуждена была угощать мессира Форстера чаем в их крошечной гостиной.

Ей казалось — руки у неё из дерева, потому что всё норовило выскользнуть. Столик, на котором она расставляла вазочки и чашки, был маленьким и неудобным, а ноги Форстера, которые он вытянул к камину, занимали полкомнаты. Камин пришлось затопить, хоть они с Кармэлой и экономили дрова, рассчитывая на тёплую весну. Но весна не задалась, а сейчас на фоне их элегантно одетого гостя, комната вдруг показалась Габриэль не просто ободранной, а до ужаса убогой, промозглой и сырой. Обои с рыжими потёками вверху, и давно не знавший рук циклевщика паркет, дополняли два старых кресла, и продавленный диван, вытертые подлокотники которого прятали под собой две пушистых шали. И только разгоревшийся в камине огонь оживлял эту мрачную картину бедности.

А Габриэль было стыдно, непонятно почему — ведь в этом всём не было её вины. Но от того, как этот наглый гроу внимательно разглядывал обстановку, руки у неё делались сами не свои, и она едва не перевернула чашку с чаем ему на колени. Почему-то от его присутствия комната стала совсем тесной, и кажется, впервые красноречие совсем покинуло хозяйку гостиной, потому что она смотрела на огонь и не знала о чём говорить.

С одной стороны, он пригласил лекаря, и за это не нужно будет платить, но с другой стороны, не вмешайся он в их жизнь с глупыми советами, разве нужен был бы лекарь?

…Как можно сидеть и так наслаждаться тем, что его мужская гордость, наконец, отмщена?

Форстер, и правда, выглядел каким-то довольным. Он молча наблюдал, как Габриэль возится с посудой, и церемонно поблагодарил, взяв чашку из её дрожащих рук.

И больше всего на свете ей хотелось, чтобы он убрался из этой комнаты, чтобы не читать на его лице это безусловное: «Я ведь предупреждал», и то, что она поступила опрометчиво, ответив отказом на его предложение. Его самодовольный вид, те розовые коробки с платьями, что она видела в коляске, и их последний разговор о принципах и шляпках, и то, что она теперь обязана ему за эту заботу о здоровье отца — всё это заставляло Габриэль думать о том, как здорово было бы выплеснуть чай ему прямо на крахмальную рубашку и выставить его за дверь.

Но удерживало её только одно: судя по чемоданчику доктора из толстой телячьей кожи с тиснением и монограммой, его седым бакенбардам, пенсне в золотой оправе и сюртуку из тёмно-серого габардина — доктор этот был не только одним из самых дорогих в Алерте, но и самым известным. И это обстоятельство заставляло Габриэль просто смотреть в чашку, сжимая её обеими руками, и молчать. Им нужен этот доктор. Очень нужен. И если цена его визита — эта мучительная чайная церемония, то она найдёт в себе силы, чтобы её вытерпеть.

— Что вы будете делать дальше, Габриэль? — спросил, наконец, Форстер, оторвавшись от созерцания огня в камине.

Она смотрела в чашку, пытаясь согреть пальцы и думала…

…Что она будет делать? Посидит с отцом, поможет Кармэле с нехитрым ужином, а потом беззвучно поплачет в чулане, потому что она не знает, что делать дальше…

— Дальше? Хм. Ну, наверное, мы поужинаем, а потом Кармэла будет вязать, а я почитаю. Ну, а после мы все пойдем спать, конечно же, — ответила она нарочито серьёзным тоном.

— Вы же прекрасно поняли, что я имел ввиду, — Форстер закинул ногу на ногу.

— А вам какое до этого дело? Хотите дать ещё пару финансовых советов?

— Возможно. А вы станете их слушать?

— Разумеется, нет.

— Разумеется, я ожидал такой ответ, — он чуть улыбнулся, — но у меня к вам есть… хм… деловое предложение…

Габриэль посмотрела на Форстера, лицо его было непроницаемым и по нему нельзя было прочесть, скажет ли он очередную бестактность или что-то уместное.

— Вроде того, которое вы делали мне в нашем саду в Кастиере? — не удержалась она от сарказма.

— А вы хотели бы услышать такое предложение ещё раз? — левая бровь Форстера взметнулась вверх, а глаза потемнели.

— А вы хотели бы ещё раз услышать тот же ответ? — она почувствовала, как краснеют уши, но взгляда не отвела.

— Ну, нет так, нет. Я просто спросил… из любопытства, — Форстер встал, подошел к камину и бросил туда ещё одно полено. — Моё предложение несколько в другом… Учитывая ваше нынешнее положение… Я могу ссудить вам денег на покрытие долга перед банком…

Он повернулся, и прислонившись плечом к каминной полке, добавил:

— …беспроцентно.

Это было настолько неожиданно, что Габриэль даже опешила и сказала первое, что первое пришло в голову:

— Бесплатный сыр, мессир Форстер? И чем мышке придётся за него заплатить?

Видно было, как он пытался скрыть улыбку, но это у него не получилось.

— Почему вы думаете, что за него придётся платить?

— Потому, что вы сказали, что предложение «деловое».

— Хм, признаю, вы правы, я должен был сказать «дружеское».

— Для дружеского предложения, мессир Форстер, вы должны быть другом, а это, как мы с вами знаем, не так.

— «Самый острый язык на всём Побережье»? Так сказал о вас мой друг в тот день, когда я впервые увидел вас в саду у Таливерда, — Форстер прищурился, глядя на Габриэль с улыбкой.

— Лучше острый язык, чем длинный, мессир Форстер, — он отвела взгляд. — Надеюсь, вы не забыли контекст…

— Вашу проповедь насчет того, как вам всё во мне не нравится? — он рассмеялся. — Такое вряд ли забудешь.

— Вообще-то, проповедь была на другой счёт, но теперь это неважно. Так к чему ваши щедроты? Чего вы хотите добиться?

Форстер пошевелил поленья кочергой и сказал задумчиво:

— А может, синьорина Миранди, я просто пытаюсь… ммм… загладить свою вину за… дурацкие финансовые советы, которые я давал вашему отцу? Пусть я и не друг…

— То есть, вы согласны, что советы были… дурацкие? И вы чувствуете вину? — Габриэль скептически фыркнула и отставила чашку. — Вы думаете, я в это поверю? И почему вы вообще предлагаете всё это мне, а не синьору Миранди? Если вы и виновны, то в первую очередь перед ним! Взять у вас деньги? Вы хоть понимаете, как неприлично выглядит ваше предложение мне? Или вам настолько сильно стало… жалко «бедняжку Габриэль»? Так «бедняжкой» я стала по вашей милости и по милости вашего длинного языка! И уж чего мне от вас не нужно, так это ваших денег и сочувствия! Я в жизни не возьму у вас просто так ни одного сольдо!

Габриэль вскочила, чтобы не смотреть на него снизу вверх. Их разделял лишь чайный столик, но Форстер не шелохнувшись и молча выслушав её тираду, спросил вдруг совершенно серьёзно:

— А не просто так возьмёте?

— И как это понимать?

— Ваш отец болен, синьорина Миранди… А эта дыра, — Форстер красноречиво посмотрел на потолок, где в углу красовались жёлтые разводы, — такие места убивают быстрее, чем каторжные работы — сырость, отсутствие солнца… чахотка… клопы…

— Клопы? — Габриэль едва не задохнулась от возмущения. — Да как вы смеете…

— Да-да! Я понял свой промах, — перебил её Форстер с усмешкой, — вы, конечно же, скажете, что мне следовало деликатно об этом промолчать и похвалить вашу скромную гостиную.

— Конечно же, я так и скажу! — выпалила Габриэль. — Потому что вы со своей честностью и отсутствием такта…

— … могу катиться к дьяволу, — Форстер прервал её на полуслове, — и это я тоже помню! Как раз на этом мы с вами расстались у плакучих ив, — он улыбнулся и добавил, — но клопы от этого не перестанут ими быть, равно, как и протекающая крыша. Хотя, я понял, что сегодня мои советы пришлись не ко двору…

Форстер не успел договорить, а Габриэль не успела пожелать Форстеру, чтобы он провалился, потому что дверь в спальню синьора Миранди открылась — доктор закончил осмотр.

Он уверил Габриэль, что ничего фатального нет, но её отцу стоит поберечь слабое сердце. И список его рекомендаций, не считая лекарств, оказался довольно внушительным. Но, кроме капель и пилюль, он рекомендовал полное спокойствие, чистый воздух, спаржу, неспешные прогулки, и хорошее настроение. А ещё — полностью прекратить внеурочные занятия. И его советы насчет спокойствия, прогулок и спаржи выполнить было в разы труднее, чем пить прописанные доктором пилюли.

— Ешьте меньше сахара и соли, синьор Миранди, — доктор надел шляпу и добавил, — соль — белый яд, а сахар — сладкий. И поправляйтесь. Всего хорошего. Не провожайте — сегодня вам лучше полежать.

В коридоре Габриэль поблагодарила доктора за визит, и подумала, что это будет крайне грубо, если она не поблагодарит и мессира Форстера. Пусть он трижды невоспитанный гроу, но у неё отлегло от сердца после заверений доктора.

И собравшись с духом, она произнесла очень вежливо и тихо, стараясь не смотреть Форстеру в лицо:

— Я вам очень признательна, мессир Форстер, за этот визит доктора. Спасибо.

Она не видела выражения его лица, но он внезапно склонился, поймал её руку, и целуя на прощанье, произнёс также тихо, чтобы услышала только она:

— Ну, почему вы не попались мне вчера со своей корзинкой!

И в его голосе ей почудились досада и раздражение.

А затем он порывисто нахлобучил шляпу, и пообещав завтра же прислать спаржу для синьора Миранди и навестить его в ближайшее время, скрылся за дверью вслед за доктором.

Спаржу Форстер действительно прислал.