Ляна Зелинская - Южная роза

— Ничего не ждешь? Хм-хм. Возьми карту. Тебе я погадаю бесплатно. А через год я буду в этом же месте, в этом же шатре, и если то, что я тебе скажу, не сбудется, ты сможешь прийти и забрать у меня тридцать сольдо твоей подруги.

— Это весьма щедро и неожиданно, но зачем? Если я не верю в гадания? — пожала плечами Габриэль.

— Так может, пришло время испытать твою веру на прочность? Возьми карту, — тёмные глаза Сингары поблескивали и словно насмехались, а может это просто так казалось из-за дыма.

Франческа сжала руку кузины, словно говоря — возьми уже эту треклятую карту! И, повинуясь совершенно непонятному порыву, наверное, потому, что насмешка гадалки была вызовом, а вызовов Габриэль не любила и не боялась, она взяла ту, что лежала с краю и перевернула — Орел.

— Возьми ещё, — гадалка смотрела внимательно.

На второй карте оказался Лев.

Сингара снова отложила трубку, взяла первую карту из середины веера и бросила между ними — Стрела.

— Ну, что же синьорита, которая не верит картам — тебя ждет удивительная судьба, — произнесла, чуть подняв правую бровь, — полная тайн и приключений. Очень скоро в твоём окружении появится загадочный незнакомец…

Сова внезапно раскинула крылья, взмахнула ими несколько раз, заставив заплясать пламя свечей, и дым в жаровнях. Франческа вздрогнула и с силой стиснула пальцы кузины, словно умоляя — только молчи! Но Габриэль молчать не стала.

— А как же капитан? — спросила она с деланым удивлением, переведя взгляд с совы на гадалку, и её левая бровь чуть взметнулась вверх.

Сингара прищурилась, её губы то ли скривились, удерживая мундштук, то ли это была усмешка, но она достала ещё одну карту и, бросив поверх остальных, произнесла, не сводя глаз с Габриэль:

— Хм… Ах, капитан… Да, да. Вижу я человека в мундире! Но он в отдалении… Пока что… Ты будешь решать… Будешь терзаться сомнениями… Будешь выбирать… Они оба красивы и богаты, и каждый будет просить твоей руки…

И её слова и интонации точь-в-точь повторили то, что девушки обсуждали только что у входа в шатер.

— Думаю, достаточно этого фарса, — ответила Габриэль резко и встала.

Франческа вскочила следом, но выбежала из шатра первой, а Габриэль замерла у входа, обернулась и добавила, глядя на непроницаемое лицо гадалки:

— Извините, за мою бестактность. Я понимаю, что вы слышали наш разговор. Мне жаль.

Гадалка чуть качнулась, подалась вперед и произнесла, вынув изо рта трубку:

— А твоей подруге скажи, что тот, кого она встретит в ближайшее время не пара ей вовсе. Хотя она будет влюблена и тебя не послушает, конечно. Но он плохой человек, и бросит её прямо перед свадьбой. А муж её будет старше и совсем некрасив, но она найдёт с ним своё счастье…

Габриэль вышла из шатра, не дослушав. Что бы ни сказала гадалка дальше, Фрэнни не стоит этого знать. Она ведь верит во всю эту чушь, и будет терзаться сомнениями, а мысль, что её могут бросить у алтаря, и вовсе отравит ей весь праздник.

— Ах, Элла, ну как же неудобно вышло! — Франческа едва не плакала.

— Ну, что поделаешь, я же не думала, что у неё слух, как у её совы. А может это всё и есть сова? — усмехнулась Габриэль. — Подслушала наш разговор и нашептала ей… Или, я была права, Фрэн, и у всех гадалок это заученная история и всем они говорят одно и то же. Но ты, если хочешь, можешь зайти в другой шатер. Как видишь, тут их целых три.

— Нет! У меня до сих пор мурашки от того, что она тебе говорила, — Франческа достала флакон с апельсиновым маслом и понюхала, — мне даже дурно стало. Что она сказала тебе напоследок?

— «Едва снег укроет бока Червино, ты уже будешь танцевать невестой…», — усмехнулась Габриэль, — Фрэн? Ну, что ещё она могла сказать! Забудь.

— Ладно. Идем, купим цукатов. Что-то мне расхотелось гадать сегодня и хочется сладкого. Какая-то слишком жуткая была эта сова и вообще… Давай сходим завтра к другой гадалке?

— Чтобы снова послушать про таинственного незнакомца и капитана? Ну, уж нет! — махнула рукой Габриэль. — И к тому же завтра я занята: отец просил помочь упаковать амфоры для музея и его книги, ты же помнишь, что мы скоро уедем отсюда.

— Пусть Кармэла упакует, эта работа для слуг! Ну, Габриэль? Я боюсь идти одна!

— У Кармэлы вечно всё из рук валится, а этим амфорам тысяча лет, между прочим, а ну как она их разобьет? А она их разобьет, и гадать не надо! Отца хватит удар, и никаких сердечных капель не напасешься.

Франческа пыталась уговорить кузину, пока они шли меж рядами фруктового рынка, разглядывая пирамидки из апельсинов, лимонов и персиков, трогая их и спрашивая цену, но Габриэль была непреклонна.

Где-то в глубине души слова гадалки оставили неприятный осадок, даже не слова, а тон её голоса, взгляд, её насмешка, будто Сингара, и правда, увидела что-то скрытое от посторонних глаз, причем, без всяких карт. И это ощущение было навязчивое, как осенняя паутина, что летала повсюду, гонимая ветром, и липла на шляпки, зонтики и веера, и которую счистить было не так уж и просто. Но Габриэль знала средство, как отделаться от неприятных мыслей. С тех пор, как она стала заботиться об их небольшом доме после смерти синьоры Миранди, в голове постоянно вертелись сотни повседневных дел, о которых нельзя было забыть. Вот и сейчас она стала перебирать в уме, что нужно успеть: послать Кармэлу за соломой для амфор, купить корня солодки — отец третий день кашлял и надо сварить сироп, а ещё вернуть корзину кухаркам синьоры Беаты, отдать денег молочнику, и забрать у портнихи платье…

…платье к свадебному балу.

Праздник продлится три дня, и все девушки готовятся к нему уже больше месяца, и за эти дни они сменят не меньше шести нарядов, но у Габриэль новое платье будет только одно. Больше обнов, к сожалению, их скудный семейный бюджет позволить себе не может. И хотя, конечно, как и любой девушке, ей хотелось блеснуть на балу в обворожительных платьях из шёлковой тафты и кружев, таких, например, как привезла кузина Франческа из Алерты, но, увы…

Эта мысль окончательно отодвинула в дальний угол неприятный осадок от встречи с гадалкой, и купив цукаты, девушки двинулись вверх по ступеням гранитной лестницы туда, где стояли коляски, на которых за пару сольдо можно было доехать до Верхней Кастиеры.

Габриэль напоследок оглянулась на красный шатер Сингары и подумала, что не стоит больше Фрэнни ходить к гадалкам.

Дорога на виллу «Роза Боско», обрамленная тёмными пиками кипарисов, шла по самому краю обрыва среди живописных красот Верхней Кастиеры. Внизу раскинулось море, отделенное от неба, по-осеннему ярко-синего, лишь белёсой дымкой облаков над горизонтом. От причала, вверх по склону, взбирались ступенями террас жилые кварталы Нижнего города, свысока казавшиеся мозаичной спиной огромной ящерицы. Черепичные крыши домов всех оттенков терракоты, перемежаясь драгоценными чешуйками храмовых колоколен и слюдяными блюдцами фонтанов, мирно дремали внизу под теплым утренним солнцем.

Коляску слегка потряхивало на мощёной булыжником дороге, но беседе двух друзей, приглашенных на свадьбу синьорины Таливерда, это никак не мешало. Точнее сказать, приглашенным из них был только один — синьор Винсент Грассо, мужчина средних лет, с мягкими чертами лица и светлыми волосами, стянутыми позади широкой атласной лентой.

Он был одет в чёрный фрак и крахмальную рубашку с шелковым галстуком, как и полагается гостям на свадебном балу. Тут же рядом лежали его трость, шляпа, а напротив, большая коробка, упакованная в бежевую бумагу и перевязанная лентами — подарок учтивости, предназначенный матери невесты.

Спутника синьора Грассо звали мессир Александр Форстер, и в число приглашенных гостей он не входил. Впрочем, при его репутации вряд ли он вообще смог бы переступить порог такого дома. Но сегодня это оказалось возможным, поскольку синьор Грассо был близок брачующейся семье. И это позволило ему привести на торжество мессира Форстера под вполне благовидным предлогом — обсудить деловые интересы семьи Таливерда.

По облику мессира Форстера можно было сразу сказать, что человек он приезжий, более того, горец и северянин. Тёмные волосы не были собраны сзади, как принято у южан, а были острижены коротко. Высокий лоб, нос с горбинкой и глубоко посаженные синие глаза — черты его лица отличались некоторой резкостью. И хотя одет он был столь же безупречно, как и его друг, но именно рядом с синьором Грассо, и на контрасте с его мягкой улыбкой и карими глазами, лицо Александра Форстера казалось немного хищным, словно в нем отпечатались черты геральдического беркута, символа его родины — горной Трамантии.

Кучер лошадь не торопил. И разговор двух друзей шёл неспешно, ведь не виделись они несколько лет, и сегодня им было о чём поговорить.

— Послушай, Алекс, не буду тебя обманывать, но не могу поручиться за то, что твоё предложение выслушает сам Антонио Таливерда, — произнес синьор Грассо негромко, — возможно, у нас ничего не получится с Торговой палатой. Ты должен быть к этому готов. И на этот случай я хотел спросить — у тебя есть ещё какой-нибудь способ отстоять свои земли? — коляска повернула вправо, солнце ударило в глаза, и Винсент прищурился. — Ты же бывший королевский офицер, если написать в министерство, была ведь амнистия, неужели они не учтут твои боевые заслуги?

— Эх, Винс, если бы был другой способ…

Александр вздохнул, мрачно разглядывая голубую дымку моря, и продолжил:

— … но поверь, с моей репутацией… министерство не станет вмешиваться. А когда этот проклятый закон об экспроприации примут, а его примут непременно, так вот, в тот же день я лишусь всех своих земель, как наследник бунтовщика. Всем плевать, что я бывший королевский офицер, плевать, что я воевал в Бурдасе, и был ранен во славу Его Величества…

Он горько усмехнулся, сделал паузу, и продолжил:

— Фамильные рудники — слишком лакомый кусок. А предлог хоть куда — на момент восстания земли принадлежали моему отцу, а он был на стороне повстанцев. Сам понимаешь, чем не повод всё отнять у его законопослушного сына? Именно для того и пишутся такие законы, Винс. Так что, увы, — он развёл руками, — для меня спасением осталась только эта лазейка, что закон не касается поставщиков для нужд армии. Войти в Торговую палату и стать таким поставщиком — единственный для меня выход. Армия нуждается в шерсти, а чем плоха шерсть моих овец?

— Да пусть твои овцы хоть трижды покрыты золотым руном! Ты же понимаешь, что войти в Торговую палату можно лишь по родству? Ну, или по какой-то невероятной протекции. Пусть это и негласное правило, но уж оно-то соблюдается в Баркирре чётко, — ответил Винсент и добавил, чуть смягчившись, — я очень надеюсь, что смогу тебе с этим помочь. Но положа руку на сердце — слабо в это верю.

— Знаешь, если я что-то и понял, став волею судьбы овцезаводчиком, так это то, что деньги делают размытыми границы любых правил, — усмехнулся Александр, посмотрев на друга искоса, — и я готов заплатить. Сколько скажут. Я буду молчать и платить каждому из этих чванливых южан, если понадобится, но я не позволю забрать у нас Волхард.

Винсент покачал головой и ответил с улыбкой:

— Ты забываешь, что я тоже «чванливый южанин»…

— Винс, ты прекрасно понимаешь, кого я имею ввиду.

— А ты мало изменился с тех пор, как мы служили в Бурдасе. Всё также считаешь, что упорство города берёт? — покачал головой синьор Грассо. — Хотя конечно, ты ведь наполовину горец, а все горцы упрямы, как быки. Это может и хорошо, но… ты совсем не знаешь южан.

— Ты бы тоже стал упрям, если бы кто-то захотел забрать твой дом, — перебил его Форстер, — и я достаточно знаком с этим обществом снобов и бездельников. Послушай, может, мы обойдемся без церемоний? Вся эта свадьба… Торчать здесь три дня и смотреть на то, как все шаркают друг перед другом ножкой и кичатся родовой кровью? Увольте! Может, ты просто познакомишь меня с Таливерда, мы быстро переговорим, и я уеду, чтобы не смущать это южное розовое суфле моим неаристократичным видом?

— Вид у тебя вполне даже аристократичный, — улыбнулся Винсент, — и я тебя понимаю, но… так нельзя. Ещё раз говорю тебе — это юг. Здесь так не принято. Никто даже говорить с тобой не станет, если ты начнешь пренебрегать приличиями и церемониями. А Таливерда даже не взглянет на тебя. Он герцог, его древний род стоит по правую руку от трона, а когда короля нет в поле зрения, то считай, что Антонио — сам король. Даже чтобы подойти к нему и представиться нам надо будет заручиться поддержкой синьора Дамазо с одной стороны и синьоры Арджилли с другой. И когда каждый из них подтвердит твою благонадежность, только тогда Таливерда уделит тебе внимание.