Рядом, в соседнем простенке между окнами, висел другой портрет — женщины. Чем-то неуловимым Александр Форстер был похож и на неё, и Габриэль догадалась, что это его мать. На картине внизу подпись была — Джулия Форстер. Типичная южанка — светло-каштановые волосы уложены в высокую причёску, карие глаза, мягкие черты лица и чуть заметная улыбка. А в руках — роза…

Габриэль даже смутилась и в тот день не стала брать книг, а просто ушла из библиотеки. Ей показалось, что она словно заглянула в жизнь Форстеров и увидела то, чего ей видеть не полагалось.

…Его отца повесили…

Теперь, когда мессир Форстер-старший перестал быть неизвестным горцем, о котором говорил Корнелли, теперь, когда он находился не за сотни льё в далёкой Трамантии, а взирал на неё с этой картины, обстоятельства его смерти показались Габриэль ужасными.

Она не знала всей истории о восстании, кто был в нём виноват, а кто прав, но сейчас впервые задумалась об этом.

…А что стало с его матерью? И кто такая Ромина, в чьей комнате она теперь живёт?

Она осторожно закрыла дверь в библиотеку и заперла на ключ, решив ненавязчиво это узнать. Вот только у кого? В этом доме ей вряд ли дадут внятный ответ.

За время отсутствия Форстера её злость и раздражение понемногу утихли, и их место заняло любопытство. И если в первые дни своего пребывания Габриэль была погружена в себя, думая об Алерте и Кастиере, о будущем и ненавидя хозяина Волхарда, то теперь она, наконец, стала видеть и окружающий мир, и кроме красоты местных пейзажей, стала замечать множество других интересных вещей.

Она всё-таки пошла в Эрнино пешком, потому что отец три дня провозил её письмо в кармане, всякий раз забывая заехать на почту. Натану она об этом говорить не стала, да он и не спрашивал — привык за это время, что их гостья постоянно уходит гулять вокруг усадьбы. Дорога оказалась не такой уж и длинной, погода прекрасной, а вид с холма на Волхард оказался захватывающим, и Габриэль решила, что теперь будет часто совершать такие прогулки. Тем более что обещала регулярно писать Франческе.

Бруно убежал к реке, а Габриэль шла, наслаждаясь теплом поздней весны, разглядывая Трамантино Сорелле и черепичные крыши Эрнино, когда увидела мчащегося навстречу всадника и посторонилась, пропуская его.

Но всадник вдруг резко осадил лошадь, и она услышала удивлённый возглас:

— Синьорина Миранди?

Она подняла голову, прикладывая ко лбу ладонь, чтобы смотреть против солнца на окликнувшего её человека, но он уже спешился, шагнул навстречу и эмблема экспедиционного корпуса — золотой лев на зелёном поле, блеснула на тулье его фуражки.

— Капитан Корнелли? — удивлённо спросила она. — Вы… здесь?

И дальше подумала, как же это некстати…

Мысли заметались пойманной птицей — если он узнает о том, где она живёт, то узнает и Фредерик, и капитан Моррит, и … и вся Алерта!

…Милость божья! Она пропала…

Ну почему из всех людей на свете, Боги послали ей именно капитана Корнелли! Человека, который всё, ну абсолютно всё истолкует превратно! Ведь именно он стрелялся на дуэли из-за неё!

И в этот момент ей хотелось просто убить мессира Форстера.

— И вы… здесь! Боже, какая удача! И как неожиданно видеть вас в этом месте! — капитан поцеловал её руку, и дружески пожал, с улыбкой разглядывая лицо Габриэль. — Я так рад!

— И я… очень рада вас видеть, — улыбнулась Габриэль вымученной улыбкой.

— Простите меня, синьорина Миранди, — произнёс он, наконец отпустив её руку. — Я очень виноват перед вами!

— Простить? За что?

— За… то, что было в Кастиере. За то, что я уехал, даже не попрощавшись. Мне нет прощения, я понимаю, и мне очень жаль, что всё так получилось. Но мой отец, увы, был… очень настойчив! И он не только мой отец, но и старший по званию, я не мог его ослушаться, — на лице капитана Корнелли и в самом деле появилось раскаянье. — Я вам писал, но вы не отвечали… И я решил, что вы… Скажите, что вы простили меня?

— Тут не за что прощать, я всё понимаю, — ответила Габриэль. — Я слышала о вашем отце и знаю, что он… очень суров. И если вы писали мне в Кастиеру… мы ведь осенью переехали в Алерту, хотя странно, что письма нам не переслали. А… как вы оказались здесь? — спросила она, напряженно думая о том, как же обойти вопрос, который он непременно задаст.

…Где они остановились в Эрнино…

— Здесь? — Корнелли чуть нахмурился. — Приехал с авангардом в гарнизон. На границе опять волнения… Снова повстанцы… Генерал-губернатор приказал усилить все форпосты дополнительными отрядами. Я тут по его поручению.

И увидев, как изменилось лицо Габриэль, он тут же добавил с улыбкой:

— Но вам нечего бояться! В Эрнино спокойно. Тут, пожалуй, самое спокойное место на всей границе. И кстати, я не спросил, а оказались здесь вы?

— Университет направил отца в экспедицию. Здесь нашли очень древние кости очень древнего тигра в очень древней пещере. Понимаете, что он не мог устоять? — улыбнулась Габриэль в ответ, чувствуя, как похолодели пальцы.

— А, так тот палаточный лагерь у пещер… Значит синьор Миранди там? А вы его сопровождаете? Удивительно, как нас свела судьба!

— У отца слабое сердце и я приглядываю за ним, нельзя было отпустить его сюда одного, вот почему я здесь. Как здоровье Фредерика и капитана Моритта? Всё ли у них хорошо? Они приехали с вами? — Габриэль снова попыталась увести разговор в сторону.

— Да, у них всё, как обычно! А где вы остановились, синьорина Миранди? Я бы хотел сегодня же засвидетельствовать своё почтение вашему отцу, — капитан прищурился, и по его лицу было понятно, что вовсе не синьор Миранди цель предполагаемого визита.

…Ну вот…

Что ей ответить?

Отчаянно ища способ не сказать правду, она так ничего и не смогла придумать. Потому что соврать было нельзя, обман легко раскроется — первый же встречный скажет, где именно поселился приезжий профессор, что копается в костях. И её ложь лишь подтвердит любые самые гнусные предположения. Да и её отец, разумеется, всё расскажет, если встретит капитана здесь.

…Пречистая Дева!

Но сказать правду у неё язык не поворачивался. А если вдруг капитану придёт в голову приехать в Волхард? О нет! Нет! Только не это! И что он подумает, узнав, что она живёт под крышей с человеком, которого ненавидит? Который стал поводом для их дуэли, чьё предложение она отвергла, и кто заявлял о том, что у них есть «отношения»? Это же просто подтвердить, что эти «отношения» и правда есть. Разве поверит капитан в то, что из всех мест в мире университет послал синьора Миранди именно сюда, и при том, совершенно случайно?

…Она пропала!

В этот момент она подумала, что уповать ей остаётся только на благородство капитана Корнелли. Выбора у неё нет — лучше сказать правду. Капитан, разумеется, не станет к ним приезжать, да и вряд ли после таких слов вообще захочет её видеть. Но… возможно, он никому об этом не расскажет.

И, кажется, в этот момент она достигла предела своей ненависти к Форстеру.

— Мы живём в Волхарде, — сказала она, глядя Корнелли прямо в глаза.

И рассказала всё, как есть честно и без утайки. Единственное, о чём она умолчала — о том, что именно Форстер выделил денег на эту экспедицию.

— Так что, увы, — она развела руками и в глазах у неё стояли настоящие слёзы, — я заложница этой ситуации, этого проклятого дома и…

Она хотела сказать «этого человека», но вовремя остановилась. Мало ли как может быть это истолковано.

— … жду пока починят мост, и как могу, избегаю общения с мессиром Форстером. Вот поэтому я здесь, — закончила она свою речь со вздохом.

— Да, я видел разрушенный мост, — произнёс капитан, разглядывая носки своих сапог, и по его тону нельзя было понять, какой именно вывод он сделал из её слов. — В этом году была слишком бурная весна, мосты смыло почти через один.

— Простите, но мне пора, — произнесла Габриэль, чувствуя неловкость и желание поскорее уйти.

Ей не хотелось видеть в глазах Корнелли удивление или презрение, или вежливую попытку сохранить лицо и первому расстаться с ней не нарушая приличий.

— Погодите, — капитан посмотрел на Габриэль, и в его взгляде она не увидела того, чего так боялась.

Но взгляд этот остался для неё непонятым, то ли сочувствие, то ли любопытство…

— Вы же понимаете, что меня не слишком-то желают видеть в Волхарде… Так что навестить вас там я едва ли смогу, — произнёс капитан, будто извиняясь, и не глядя Габриэль в глаза, — к тому же сегодня я уезжаю. Но вскоре я вернусь, и если вы не возражаете, синьорина Миранди, то я хотел бы пригласить вас… и вашего отца, разумеется, посетить наш гарнизон. Здесь нет светской жизни и всё довольно уныло. Но на день Святой Девы Ровердской будет большой праздник. И танцы. А ваше общество само по себе праздник, и вы даже не представляете, насколько всем будет приятно видеть здесь истинную южанку. Мы тут посреди дикарей так истосковались по хорошим манерам. Я уверен, наше командование встретит вас с удовольствием. Кстати, приедет и Фредерик, и Никола Моритт. Так что вы скажете? — он, наконец, посмотрел на неё, и лицо его снова стало беззаботным.

Это предложение сильно удивило Габриэль. Она ожидала от капитана холодного вежливого прощания и сдержанной презрительной усмешки, и то, как он воспринял ситуацию, показалось ей верхом деликатности. И, кажется, в этот момент она прониклась к капитану искренней симпатией.

К тому же его предложение было заманчивым — после молчаливой пустоты Волхарда, одиночества этого дикого места и неодобрительных взглядов слуг, оказаться среди тех, перед кем не нужно извиняться за то, что ты южанка, было бы приятно. И Габриэль с удовольствием согласилась.

— Я пришлю вам записку, надеюсь за это меня не вызовут на дуэль, — усмехнулся капитан, почтительно целуя ей руку.

— Кстати, я не спросила, как ваше плечо?

— Это мелочи, синьорина Миранди. К тому же это была левая рука, так что если понадобится… если этот гроу хоть чем-то вас обидит…

— О не говорите так! Уверена, что не понадобится! — ответила Габриэль торопливо, глядя на то, каким стало выражение лица капитана. — У меня нет никаких проблем, ведь мессир Форстер почти не бывает в Волхарде.

…Не хватало ещё новой дуэли между ними!

— Не бывает? — спросил капитан задумчиво. — Так он уехал в Алерту?

— Нет, он всё время в разъездах. На каких-то перевалах и пастбищах, я не очень ориентируюсь в местной географии, — ответила Габриэль, пожав плечами.

— Вот как? Хм… И как часто он уезжает?

— Да почти ежедневно.

— А вы не слышали, случайно, таких названий, как Седьмая застава или Инвернон? Он уезжает туда?

— Седьмая застава? Пожалуй, да, слышала. Кажется, он был там в день нашего приезда в Волхард. А почему вы спрашиваете? — какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось у Габриэль внутри, при виде того, как капитан прищурился.

И в тот же миг ей показалось — кто-то смотрит на неё из кустов, что росли по другую сторону дороги. По спине так и скользнула ледяная струя, прямо меж лопаток, и Габриэль даже оглянулась.

Никого.

Лишь листья дикой вишни чуть шевелились от лёгкого ветерка, но Габриэль почему-то поёжилась.

— Не переживайте, я спросил просто так… я там проезжал, так что… — снова улыбнулся капитан, оборвав свою речь на полуслове, и добавил: — А позвольте, я вас провожу?

— О нет! Спасибо, не стоит беспокоиться, здесь недалеко и погода великолепная, я прогуляюсь вдоль реки — нарву цветов, — улыбнулась Габриэль.

Вот уж совсем это ни к чему! Мало ли кто может встретиться им по дороге. Не нужно, чтобы в Волхарде знали об этой встрече.

— Тогда, скоро увидимся, синьорина Миранди? — капитан ещё раз поцеловал её руку, удержав чуть дольше, чем нужно, и глядя пристально ей в глаза.

И она смутилась от этого внимания.

Корнелли церемонно попрощался, затем сел на лошадь, и ещё раз поклонившись и приложив руку к сердцу, ускакал по направлению к центру Эрнино.

А Габриэль продолжила свой путь с тяжёлым сердцем. Нехорошее предчувствие камнем лежало на душе и отделаться от мысли, что эта встреча, в итоге, не принесёт ничего хорошего, она не могла.

Когда она спустилась к одной из небольших речушек, впадающих в озеро близ Волхарда, из кустов внезапно появился Бруно. Он обнюхал её руку и грозно заворчал, глядя на Габриэль.

— Бруно? Что с тобой? — удивилась она такому странному поведению.

Надо сказать, что огромный пёс теперь следовал за ней повсюду. После той ночи, когда он улёгся на кровати в её комнате, ей так и не удалось от него отделаться. Поначалу она решила прекратить это безобразие и на следующий же вечер заперла дверь на засов. Но это не помогло. Пёс принялся скрестись и скулить так, что ей пришлось всё-таки его впустить, чтобы не разбудить весь дом. Она осторожно спросила Натана, как бы сделать так, чтобы собака не ходила за ней по пятам и не просилась так настойчиво в её комнату на ночь, но дворецкий ответил, что никак. Бруно слушает только хозяина. А идти и просить Форстера…