Ляна Зелинская - Южная роза

Вспомнилось, как крепко он её прижимал, и так близко были его синие глаза, будто небо над этими горами, и горячие ладони, скользящие от плеч к запястьям…

…О нет…

Она почти простонала это вслух.

…Как же она теперь сможет показаться ему на глаза? О нет! Нет! Да она и из комнаты не выйдет теперь!

Но ведь она не была пьяна. Вернее была, но не так, как это бывает от пунша. И она выпила всего-то…

Вспомнилось, как Форстер кивнул слуге, указывая наполнить её рюмку, а потом ещё раз… И что во второй рюмке ликёр был совсем другим на вкус, и то странное тепло, что растекалось от него внутри и…

…Да он же опоил её чем-то! Пречистая Дева! Да как же такое возможно!

Она ходила из угла в угол, думая лишь об одном — ей нужно убраться отсюда как можно скорее. Он заманил их сюда обманом, напоил её чем-то…

…Милость божья, а что он сделает завтра?

Для этого человека ведь не существует преград приличия, нет границ воспитания, и он вообще не понимает слова «нет», он делает, что хочет и как хочет…

Габриэль бросилась к шкафу и начала доставать свои вещи. Она соберёт чемоданы и будет ждать отца, а вечером всё ему объяснит, и либо он отвезёт её в Алерту к Фрэн, либо она уедет одна.

Бруно наблюдал за её сборами с недоумением, положив голову на лапы.

— Ну, что ты смотришь на меня? — спросила Габриэль, не выдержав его взгляда.

Пёс подошел, виляя хвостом, посмотрел на неё, и лизнул руку, словно напрашиваясь на ласку. Габриэль села на кровать и погладила пса по голове.

— Твой хозяин — ужасный человек, то, что он делает — это уже низость и подлость. Я должна уехать. Прости…

И в ту же минуту в комнату, постучав, вошла Джида с подносом, на котором стоял завтрак, чайник с чаем, небольшой букет и лежала записка.

— Хозяин велел передать. Сказал, что вы с непривычки к нашим праздникам и танцам, наверное, и до вечера с постели не встанете, а то и до завтра. Да вы отдыхайте, а это я приберу потом, — она кивнула на сваленные на кресло вещи. — А ежели у вас от шерра голова болит, то я могу вам мочёных яблок принести или капустный лист. Очень хорошо помогает, ежели к вискам прикладывать. Вам с непривычки-то, наверное, тяжко. Вон мона Джулия вообще шерра не пила, старый-то хозяин всё вино для неё заказывал из Ровердо, а что в том вине? Кислятина, уж простите. Но, как говорят у нас, всякому дрозду своя рябинка, вот и я думаю, кто к чему привык…

Джида принялась выгребать из камина золу и накладывать поленья, а сама всё продолжала неторопливо рассуждать на тему похмелья и южан. Габриэль слушала её молча и никак не могла понять, что это она такая разговорчивая? И даже лицо у неё как будто подобрело, а ведь она думала, что после вчерашнего слуги будут смотреть на неё с осуждением.

И вообще, с каких это пор ей стали приносить в комнату завтрак?

Габриэль взяла записку и развернула.

…«Доброе утро, синьорина Миранди!

…Надеюсь, вы не замучаете себя угрызениями совести и не займётесь самобичеванием за то, что посетили наш маленький праздник. Я уверен, что вы проигнорируете завтрак, будете избегать меня, прятаться у себя в комнате, и в муках решать насколько неприличными были вчерашние танцы…Спешу вас успокоить — танцы были вполне приличными. Если в Баркирре прилично танцевать вальс, то в Трамантии его место занимает рикатта, так что вы не совершили ничего ужасного. Я также уверен, что вы сожалеете о нашем вчерашнем споре, и я не хотел бы ставить вас в неловкое положение, вынуждая в нём проиграть. Понимаю, что утончённой синьорине не по силам такие занятия, на которые вы в пылу азарта согласились, и я понимаю, что вы хотели всего лишь достойно ответить Ханне. Поэтому предлагаю просто забыть об этом и вернуться каждому к своим делам.

…Благодарю за доставленное удовольствие,

…Мр. Форстер»

Габриэль отложила записку и усмехнулась.

…Вот же подлец! Милость божья, какая же она дура!

Она снова усмехнулась и ещё раз перечитала записку. Налила чай, подошла к окну с чашкой и задумчиво посмотрела на заснеженные вершины на горизонте.

…Как же она раньше всего этого не поняла?

Только сейчас всё, наконец, сложилось у неё в голове. Как маленькие кусочки мозаики…

…Вы решили поиграть со мной, мессир Форстер? Как кошка с мышкой? Добиться своего любой ценой?

Если бы он вправду был дикарём, человеком, который не понимает чем отличается допустимое от недопустимого… но нет, он всё прекрасно понимает.

…Она спрашивала зачем ему это? Она пыталась взывать к его чувствам, к порядочности? Пыталась объяснить, чтобы он понял. А он лишь ловко уходил от ответа… Боже, как же она была глупа!

Ей вспомнилась их самая первая встреча — пристальный взгляд, которым он испепелял её, стоя рядом с синьором Грассо, смотрел, как охотник, выслеживающий добычу. А потом — подробности рассказа о том, как туземцы разрубали грудную клетку его сослуживцу по имени Люк. Он рассказывал это тогда, а сам смотрел на Габриэль, будто делал это нарочно, ждал, что же она скажет. В тот момент он и начал свою игру — он ведь уже поспорил на ящик вина с синьором Грассо. И тут же нашел её отца, и часа не прошло…

Всё что он делал, шаг за шагом, он делал специально — провоцировал её, вот как сейчас этой запиской, заранее зная, как она себя поведёт. И тут он тоже ждёт от неё того же — что она примет вызов и не откажется от спора.

…Но зачем ему это?

Он предлагал ей денег в Алерте, а когда она отказала, почему же он не предложил подобный займ отцу? Если хотел помочь другу… Есть множество способов сделать это в рамках приличий. Но ему не нужно было в рамках приличий. Ему нужно было затащить её сюда. Скомпрометировать настолько, чтобы выбора у неё не осталось. Вот зачем ему это!

Ведь за что-то подобное его и разжаловали из офицеров. Что там говорил капитан Корнелли? За историю связанную с женщиной и честью. И если бы он был стороной пострадавшей, разве выгнали бы его из королевской армии?

…Милость божья! А кто вступится за её честь, если это понадобится?

Он специально стравливал её с Ханной, он велел наливать ей этот ликёр, он вытащил её на танец…

Всё что он делает — шаг за шагом приближает её к себе, но так, чтобы со стороны никто не подумал о нём ничего плохого. Вот даже отец видит всё сквозь розовые очки! И если она решит сейчас уехать, то он запросто убедит синьора Миранди в том, что этого делать не нужно.

…Да хоть бы ещё один мост сломает! С него станется! Как же это низко!

В этот момент она в полной мере осознала в какой опасности находится. Здесь, на краю света, в его доме, она в полной власти этого человека и он может сделать что угодно. И никто его не остановит, никто её не защитит — отец едва ли сможет противостоять хитрости и коварству Форстера. Да и не поверит, расскажи она ему всё, она ведь столько раз пыталась! А она… что её слова, против его упрямства, денег и могущества? Что южная роза может противопоставить жестокому северному ветру?

Если бы Форстер и дальше продолжал пропадать на своих пастбищах, то можно было бы как-то терпеть и ждать, пока починят мост. Но вчера из разговоров она поняла, что теперь хозяин будет находиться в Волхарде большую часть времени.

…Что же ей теперь делать?

Ей нужно уехать отсюда. Но так, чтобы Форстер не заподозрил и не смог помешать. Придумать что-то пустяковое, глупое, но обязательное, ради чего ей необходимо попасть в Алерту. Нужно написать Фрэн, пусть пришлёт письмо с просьбой к ней немедленно приехать. А уж там — она сможет пожить у неё до осени, пока в столицу не вернется отец — слава Пречистой Деве, здоровье его стало гораздо лучше. А пока нужно усыпить бдительность Форстера и принять его игру. Пусть будет уверен в том, что всё идёт по его плану. Может даже стоит оказать ему немного внимания, пофлиртовать, но так чтобы держать его на расстоянии и потянуть время…

Хотя, в сложной науке ничего не значащего флирта, которым прекрасно владела каждая девушка в Алерте, у Габриэль успехов было мало. В самый неподходящий момент она вечно скажет что-нибудь такое, что сведёт на нет всё хлопанье ресниц, восхищённые взгляды и лукавые улыбки-намёки. Хотя вот Форстеру вроде наоборот, будто даже нравится её прямота и честность. Может, всё-таки стоит попробовать?

Она отошла от окна и поставила чашку на столик.

— Джида? Ты можешь найти Кармэлу? — попросила она с улыбкой.

…Думаете сорвать «нежную южную розу», мессир Форстер? Ну что же, увидите, какие у роз на самом деле бывают шипы!

— Вы уверены? — спросил Форстер ещё раз, когда они собрались в холле, перед тем как выехать.

— Мессир Форстер… как бы сказать помягче, — ответила Габриэль, натягивая перчатку, — вы спросили меня об этом пять раз за одно только утро. И если вы так боитесь проиграть, то может, уже начнёте примерять вон те рога перед зеркалом? — она с усмешкой кивнула на массивные рога горного барана, висящие справа от камина. — Кажется, в них вы хотели извиняться в случае проигрыша?

Форстер расхохотался, похлопал себя по ладони рукоятью кнута и ответил прищурившись:

— Вы ещё будете просить пощады, синьорина Миранди.

— Надеюсь, что пара лугов, которые мы объедем сегодня, не убьют меня, если конечно вы не дадите мне самого норовистого коня. И хотя, я помню, что вы обещали не жульничать, а… у меня есть основания в этом сомневаться, но всё равно пощады я просить не буду — даже не надейтесь, — она одёрнула полы жакета и усмехнулась, стараясь выглядеть беззаботно.

На самом деле всё внутри у неё было стянуто в тугой узел страха. Она очень хотела потянуть время и выиграть неделю, а то и две, сказав, что у неё нет подходящей одежды для подобных поездок. Но едва она заикнулась, что пойдёт к портнихе в Эрнино и закажет наряд для верховой езды, как Форстер тут же предложил ей целую гардеробную нарядов, принадлежащих той самой Ромине, в комнате которой она жила.

— Ромина это моя сестра, — ответил Форстер, глядя на удивление Габриэль, — но она уже давно живёт в Алерте, а здесь бывает редко, наездами, да и то — только поздним летом. Но у неё тут приличный гардероб, в том числе и платья для верховой езды. Ромина — прекрасная наездница, — он развел руками, и добавил с улыбкой, — и она такая же стройная, как и вы, синьорина Миранди. Так что её платья будут вам впору, а если нет, то ваша служанка, надеюсь, сможет их подогнать за пару дней?

Так Габриэль выиграла себе только два дня. Хотя очень надеялась, что за те пару недель, что ушли бы на пошив платья, она найдёт способ, как уехать отсюда! И как раз Фрэн получит её письмо. Но увы, сегодня она стояла в холле, не чувствуя под собой ног от страха, и изо всех сил стараясь выглядеть спокойной, а сердце колотилось как сумасшедшее. Пришло время расплаты.

— А вам очень идёт это платье, — бросил Форстер мимоходом, но взгляд, которым он её окинул, был цепким и слишком уж внимательным, и чуть дольше, чем нужно, задержался на её лице.

Форстер взял у Натана шляпу и добавил негромко, но так, будто хотел, чтобы Габриэль наверняка услышала: — Очень идёт, синьорина Миранди.

Ей бы следовало вежливо поблагодарить его за комплимент, но язык будто пристыл к нёбу, и кровь бросилась в лицо. И она, чтобы скрыть смущение, сделала вид, что не слышит и принялась махать рукой Кармэле — та шла навстречу с корзинами, в которых находился их походный обед.

Признаться, больше всего пугали Габриэль именно комплименты Форстера и вот такой взгляд, каким он сейчас на неё посмотрел. Уж лучше бы он насмехался или поддразнивал её. К его насмешкам она почти привыкла, а вот к этому искристому озеру его глаз, которое так манило заглянуть в их глубину, привыкнуть было нельзя…

Она поправила лацканы жакета.

Что же, надо отдать должное сестре Форстера — платья у неё были идеальные. Очень элегантные и качественно сшитые, а Кармэла только руками развела — и ушивать-то ничего не надо. И бросив на себя взгляд в зеркало, Габриэль подумала, зря она выглядит вот так. Потому что коричнево-рыжая юбка, с разрезом спереди, почти полностью скрывавшая такие же рыжие бриджи, и короткий жакет из зелёного габардина с двумя рядами пуговиц, шли ей невероятно. Дополняли наряд маленькая шляпка и замшевые перчатки. В этом наряде она и сама себя не узнавала, и не сомневалась в том, что такой её облик уж точно не останется незамеченным. А судя по комплиментам Форстера… лучше бы ей было обрядиться в мешковину.