Но сейчас она видела эти шрамы воочию. Они шли от плеча вниз, наискосок, словно борозды от глубокого плуга. Наверное, острые когти порвали не только кожу, но и мышцы, а зашивать было некогда или некому, потому края срослись неровно, и было видно, что лев прошёлся лапой по груди мессира Форстера не один раз…

Из головы тут же вылетел и недавний страх, и обиды, и всё это ушло куда-то на задний план, потому что она так ярко представила Форстера сражающегося без оружия с огромным зверем, что просто не могла оторвать глаз от этих отметин…

Отец привозил из Бурдаса львиную шкуру, и она хорошо помнила размер когтей и зубов этого животного…

— Синьорина Миранди! Как же неприлично вы на меня смотрите! Воспитанной южанке не пристало так разглядывать полуголого мужчину… в подобных обстоятельствах, — усмехнулся Форстер, поправив на груди оторванный кусок рубашки, так чтобы придать себе приличный вид, и подмигнув, добавил лукаво. — Но если вам интересно, я могу совсем её снять…

Их взгляды пересеклись, но в его глазах не было насмешки…

— Мессир Форстер! Да вы просто…

Габриэль подхватила мокрую юбку и выскочила наружу.

…До чего же стыдно!

Не просто стыдно, она готова была провалиться на месте, лишь бы только снова не смотреть ему в глаза.

Откуда-то появился мокрый и грязный Бруно, и бросился, виляя хвостом, сначала к Форстеру, потом — к Габриэль, подпрыгнул, пытаясь лизнуть её в лицо и, конечно же, вымазал грязными лапами и без того пришедшее в негодность платье.

— Бруно! Фу! Да перестань же! — воскликнула Габриэль, уворачиваясь от пса.

— Он очень рад, что вы живы, — сказал Форстер, выходя следом из пещеры. — Бруно, хватит приставать к даме — она не любит таких настойчивых ухажёров! Нам предстоит ещё найти лошадей, вот и занялся бы этим. Если мы их вообще найдём! А то придётся нам всем идти пешком в Волхард.

…Прийти вместе в Волхард? В таком виде? О нет! Пречистая Дева!

Только сейчас Габриэль поняла, что это не просто неприлично…

…Это катастрофа!

В Алерте подобное происшествие погубило бы её репутацию навсегда. Поехать верхом одной в незнакомый город и остаться наедине с мужчиной в таком… странном месте, при таких необычных обстоятельствах, в темноте, в пещере… прийти растрёпанной, мокрой и грязной, в изодранном платье… Да ещё и у Форстера такой вид в этой рубашке, что…

…О нет! Боже милостивый, нет!

Такое ей никогда не простят. Подобную ситуацию может спасти только то, что мужчина тут же сделает предложение на которое нужно непременно ответить согласием, но и то, светские сплетницы ещё долго буду вспоминать такой пикантный эпизод. И уж, конечно, она навсегда останется той, которая…

И эта мысль сразила её наповал.

…А если узнает отец? О нет! Нет! Пречистая Дева!

Она повернулась, и глядя себе под ноги, произнесла дрожащим голосом:

— Мессир Форстер, я могу попросить вас кое о чём?

— Конечно! О чём угодно, синьорина Миранди!

— Я… Вы…

Слова никак не шли с языка, и не было сил посмотреть ему в лицо.

— Мы не могли бы прийти в Волхард порознь? — спросила она, наконец, едва слышно.

— Порознь? — казалось, он удивился. — Это ещё зачем?

Но она молчала, глядя перед собой на раскисшую от воды тропинку.

…Неужели он сам не догадывается!

— Элья? Посмотрите на меня, — наконец, произнёс он, и судя по его тону — догадался.

Она подняла взгляд, и ей казалось, она вся с ног до головы пылает от стыда, хотя уже и продрогла в мокрой одежде. Ей было невероятно трудно смотреть ему в глаза, и ещё страшнее было этот взгляд опустить, чтобы снова ненароком не увидеть ужасные шрамы на красивом рельефе его груди, и чтобы, упаси Бог, не разглядывать так пристально его обнажённое тело.

— Снова приличия? — он как-то криво усмехнулся, и казалось, даже разозлился. — Ради них вы готовы даже идти по грязи пешком до самого Волхарда? Или выскочить под блуждающую грозу?

— Вы опять ничего не понимаете, мессир Форстер! — воскликнула она и на глаза навернулись слёзы. — Если кто-то узнает… если кто-то увидит нас вот так… вы хоть понимаете, что обо мне подумают? Вы понимаете, чем всё это закончится для меня? Я живу в вашем доме… Я… Неужели вам настолько наплевать?

— Что подумают? Умные люди подумают, что вы счастливо избежали ужасной грозы. А дураки… а что вам до дураков? — спросил он, но видя, что у Габриэль в глазах стоят слёзы, вдруг смягчился и покачал головой. — Не смотрите на меня так, будто я собираюсь содрать кожу с младенца! Элья… Ну почему вы так меня боитесь? Почему вы всё время меня боитесь! — в его голосе прозвучала досада. — Я не чудовище, и не зверь! Только не плачьте, мы сделаем так, как вы хотите. Хотите идти в Волхард одна? Пожалуйста!

Он оглянулся, окидывая взглядом склон, а потом произнёс тихо и совсем уже мягко:

— Идите. Тут недалеко, думаю, нас уже и так ищут. Скажете всем, что от вас убежала лошадь, и вы прятались в этой пещере. А я скажу, что пережидал грозу под мостом. Идёт?

— Спасибо! — горячо воскликнула Габриэль.

— Ну, так идите, не стойте здесь! — Форстер нетерпеливо махнул рукой в сторону тропинки и как будто даже расстроился.

Габриэль повернулась и пошла, не чувствуя земли под ногами, но сделав два шага остановилась.

— Мессир Форстер? — спросила она обернувшись.

— Ну что ещё?

— Почему вы соврали про мост? Вы ведь знали, что его смоет весной.

Он прищурился и ответил как-то раздражённо:

— Я не чудовище и не зверь, Элья! Но я и не ангел. Идите уже! Я, кажется, слышу голос Йосты.

Он развернулся и пошёл широкими шагами в противоположную сторону.

А Габриэль, подобрав мокрую юбку, поспешила прочь.

…Ей не следовало спрашивать его об этом! Или следовало? А может, стоило спросить и об Анжелике? А вдруг бы он разозлился ещё сильнее?

…И то, что он сказал о блуждающих грозах — неужели это правда? Или… очередная ложь, вроде той, про мост? Но зачем ему врать? А зачем он вообще врёт!

…И он отпустил её, а ведь мог…

…Что вы вообще за человек, мессир Форстер?

…Что за человек может победить льва голыми руками…

Она шла по раскисшей от дождя тропинке обуреваемая противоречивыми чувствами. И всё, что произошло только что было безумно, волнующе и странно. Дойдя до моста через озеро, она увидела Натана, который ехал в двуколке стоя, разглядывая окрестные заросли и выкрикивая имя мессира Форстера, и помахала ему рукой. И только в этот момент поняла, насколько она разбита, измучена и устала.

Весь Волхард был взбудоражен её пропажей и этой грозой, и появление Габриэль слуги встретили с явным неодобрением. Хозяина ещё не было и все волновались и молились, надеясь, что с ним не случится чего-нибудь дурного.

Кармэла и Джида долго хлопотали над ней, отпаивая мёдом и травами, отпаривая в горячей ванне и натирая каким-то ужасным маслом, от которого всё тело пылало, как в огне. Потом её отправили в кровать, причитая на все лады, как же ей повезло, что она осталась жива.

На руке образовался огромный синяк, чуть пониже плеча, и Габриэль пришлось соврать, вернее, почти не соврать, сказав, что она поскользнулась на склоне и упала. Ей сделали компресс, а когда волнение, наконец, улеглось, и из её комнаты все ушли, она вылезла из-под вороха одеял, взяла с этажерки книгу и устроилась на кровати. Пришёл Бруно, вымытый и расчёсанный, как настоящий франт, и нисколько не смущаясь, лёг рядом поверх всех одеял и положил голову ей на колени.

— Хочешь, чтобы я почитала тебе вслух? — спросила Габриэль насмешливо, погладив его по голове.

Пёс только лизнул ей руку и закрыл глаза, а она быстро нашла нужнкю страницу.

«Трамантия. Легенды, предания и обряды. Глава 12. Блуждающие грозы»

Габриэль не заметила, как заснула с книгой в руках.

И этой ночью ей впервые приснился мессир Форстер.

Никогда ещё Габриэль не ощущала такого странного клубка противоречивых чувств, как утром следующего дня.

Во-первых, ей было стыдно.

Стыдно, кажется, вообще за всё на свете.

За то, что она была такой самонадеянной — поехала в Эрнино одна и никого не предупредила, за то, что, потеряв счёт времени за книгами, попала в эту грозу. Будь она более благоразумной, послушай Кармэлу или Натана — такого бы не случилось. И она не была бы обязана своим спасением мессиру Форстеру.

Потому что за это спасение ей было стыдно больше всего. Стоило ей вспомнить, как она кричала на него, и что была с ним наедине в той пещере, как он тащил её за собой, как обнимал, как смотрел на неё, а она так беззастенчиво разглядывала его шрамы, как ей хотелось провалиться сквозь землю.

Тогда это казалось почти нормальным — ведь она только что избежала смерти, но теперь…

И их возвращение порознь, и её ложь Кармэле, и его ложь всему Волхарду о том, что он прятался под мостом — всё это было просто невыносимо. Как она сможет смотреть ему в глаза, не становясь пунцовой с головы до пят?

Но хуже всего был тот сон, что она видела этой ночью.

Она, конечно, понимала, что сновидения это всего лишь отражения — они складываются из кусочков пережитого, перемешиваются с мыслями и тем, что глубоко волнует, но…

…ей приснился свадебный портрет мессира Форстера и его жены, только на этом портрете место моны Анжелики почему-то занимала она.

Габриэль пыталась об этом не думать, но мысли бродили по кругу, то возвращаясь к вчерашнему — к шрамам на его груди, их разговору и его словам о том, что он не ангел, то — к её сновидению и тому, что при встрече с Форстером она просто сгорит со стыда.

И она не могла понять, что изменилось?

…почему она больше его не боится, но до дрожи в коленях боится смотреть ему в глаза…

….и теперь она злится не на него, а почему-то на себя…

… и ей хочется поблагодарить его за спасение, но заставить себя сделать это она не может…

«Я не чудовище и не зверь, Элья! Но я и не ангел».

Почему ей до безумия хочется узнать, что случилось с его женой и дочерью?

И, может, стоило бы пойти и спросить его об этом прямо, не мучаясь догадками одна хуже другой, но стыд не давал сдвинуться с места.

А если он спросит, почему она хочет это узнать? И подумает неизвестно что!

Она совсем запуталась и уже не знала, где правда, а где ложь.

Потому что вчера прочитала о блуждающих грозах…

И в книге было описано всё то, что она видела: и ярко-алые молнии, танцующие над озером, и лиловые тучи, и скорость, с которой шла эта стихия в долину — всё было очень похоже. А ещё утром Йоста приехал из Эрнино и сказал, что на подъезде к городу со стороны перевала молния убила двух человек, которых гроза застала в дороге.

И этими людьми могли оказаться они с Форстером.

Ей нужно было во всём разобраться, и она старалась избегать хозяина дома всеми силами.

Наверное, Габриэль истерзала бы себя всеми этими мыслями, но вовремя появился Натан и сказал, что прибыли саженцы из Ровердо, и хорошо было бы определить их куда-нибудь, потому что мессир Форстер занят — беседует с закупщиками о подписании контрактов на поставку мяса.

Натан прислал садовника — столетнего деда Йосты и ещё двух помощников, и Габриэль увлеклась работой. Саженцы оказались трехлетками в больших деревянных кадках, они были свежими и в отличном состоянии, а некоторые из них даже цвели.

Габриэль занялась планировкой оранжереи, распределяя саженцы по цветам и высоте, и забывшись, наконец, перестала терзаться стыдом и изводить себя муками совести.

Когда они закончили, солнце уже коснулось вершин деревьев на западной стороне рощи, и отпустив работников, Габриэль посидела немного на скамейке, любуясь на плоды их трудов — розы рассадили группами, а на входе сделали арку. Осталось только поставить ещё одну скамейку и столик, тот самый, за которым любила пить чай мона Джулия.

Кармэла уже трижды приходила звать Габриэль на обед, но ей хотелось сначала закончить работу. Наконец, она встала, с удовлетворением окинула ещё раз взглядом оранжерею и направилась в дом, специально выбрав дорогу мимо конюшен, чтобы никого не встретить, вернее, чтобы не встретить мессира Форстера. Пожалуй, что обед, плавно перетекающий в ужин, она съест в своей комнате. Но, словно в насмешку над её стыдом и страхами, мессир Форстер оказался именно там.

— Синьорина Миранди! Вы очень кстати, не могли бы вы подойти! — он стоял в воротах конюшни, похлопывая ручкой кнута по голенищу, и явно был не в духе.