— Ну да. Или вы забыли? «Север против юга. Юг против севера»? И что я не дождусь того, что вы струсите, — Форстер старался выглядеть непринуждённо, но по глазам было видно — он будто чем-то расстроен.

…Зачем он это сказал? Милость божья! Зачем им всем знать подробности их глупого пари!

— Север против юга? — переспросила Ромина. — И что это значит?

— Мы с синьориной Миранди заключили пари, не так ли? — Форстер продолжал на неё смотреть.

— Вижу, мессир Форстер, те рога в холле не дают вам покоя? — ответила Габриэль, чувствуя, как стремительно леденеют пальцы под любопытными взглядами гостей. — Не терпится примерить? Как вы там сказали? «Вы столько натерпелись, синьорина Миранди, отдыхайте сколько понадобится. Да и ваша лошадь, увы, в плачевном состоянии». Я-то думала, что это для вас был благовидный предлог сохранить лицо.

Она старалась держаться изо всех сил, понимая, что вот ещё немного, и она выскочит из-за стола и убежит. Или разольёт чай, выронит чашку…

— Я дам вам ещё одну смирную лошадь, и мы сможем перейти к другому уроку — научим вас стрелять из ружья, — ответил Форстер спокойно.

Габриэль краем глаза видела, как внимательно смотрит на них Ромина: то на неё, то на своего брата, будто читает в их лицах.

— Ты, что же, собираешься учить свою… гостью стрелять из ружья? — её левая бровь стремительно взметнулась вверх. — Я не ослышалась?

— Таков был предмет нашего пари. Синьорина Миранди сказала, что умение стрелять из ружья — это вопрос умений и необходимости, и обещала это доказать, — ответил Форстер.

— После того, как вы сказали, что южанки неспособны на это в принципе, — тихо ответила Габриэль, не поднимая взгляд от чашки, которую сжимала руками изо всех сил, чтобы не выдать дрожь в пальцах — а ещё они не способны ездить на лошади по-мужски и считать овец.

— Простите синьорина, — Ромина вдруг усмехнулась, — но вот уж это странное занятие для девушки — доказывать мужчине, что она может научиться стрелять из ружья! Я помню, Алекс пытался научить меня этому, мы тогда тоже с ним поспорили — и видели бы вы, какой у меня был синяк на плече после этого! Вы хоть знаете, что такое отдача у ружья? Поверьте, лучше вам этого и не знать! Помню ещё — я чуть не оглохла. К тому же это ружьё ужасно тяжёлое. Да и зачем? Чтобы потешить его гордость? Пфф! «Умений и необходимости»? — она повернулась к брату и произнесла с недоумением: — Алекс, ты совсем сбрендил, как я посмотрю! Какая здесь необходимость у синьорины Миранди стрелять из ружья? Или у тебя передохли все овцы, а мужчины лишились рук, и теперь нечего подать к столу? Синьор Грассо, а вот вы что думаете по этому поводу? Разве девушка должна уметь стрелять из ружья?

— Согласен, это довольно странное занятие для девушки, — синьор Грассо коротко посмотрел на Габриэль.

— Вот видишь, Алекс, ты тут совсем одичал среди своих овец, — усмехнулась Ромина жёстко, так же, как её брат, — да и если подумать: а зачем нужны мужчины, если женщины научатся стрелять из ружей, ездить по-мужски верхом и считать овец? Война, слава Богу, кончилась! На вашем месте, синьорина Миранди, я бы предложила Алексу взамен научиться носить платья, играть на рояле и петь романсы! Вот бы мы посмеялись! Уверена, что в стрельбе из ружья вы скорее преуспеете, чем он в игре на рояле — ему тот ещё медведь на ухо наступил, и своим пением он распугал бы даже наших собак.

— Предмет спора был в том, что южанки никчёмны и все томные бездельницы, не в пример женщинам-гроу, той же Ханне, и что у них нет к этому способностей, — ответила Габриэль, посмотрев на Ромину, — а я отстаивала точку зрения, что неважно южанка вы или нет, если в этом возникнет необходимость, то и я могу этому научиться. Всё дело лишь в опыте.

— А разве в этом вообще стоит сомневаться? — спросила Ромина с искренним удивлением. — Вы что же, всерьёз решили ему это доказать, научившись стрелять, как Ханна? Пфф! Могу сказать только, что вы очень смелая девушка, а мой брат… как бы сказать помягче — дикарь из дикарей. Но это уж да, он такой… Хотите знать, что сделала я, когда проснулась утром и увидела на плече синяк от приклада, и поняла, что не смогу две недели ходить в открытых платьях в такую жару?

Она чуть наклонилась над столом, глядя на Габриэль, и добавила, чуть понизив голос, а глаза её при этом смеялись:

— Я взяла банку мёда у кухарки, намазала им внутри его сапоги и положила на муравейник, а потом вернула их на место. И если честно, я хотела чтобы это были пчёлы, но не придумала, как заставить их сидеть в сапогах.

Синьор Грассо рассмеялся, а Форстер лишь сдержанно улыбнулся. И, как заметила Габриэль, весь завтрак он вообще был довольно хмур и напряжён так, словно и не рад внезапно прибывшим гостям.

— Так что, синьорина Миранди, если он ещё раз вздумает предложить вам такое пари — вспомните про мёд и сапоги!

— Роми, ты не понимаешь: синьорина Миранди, и правда, храбрая девушка. Она не испугалась сесть на лошадь верхом и объехать с нами все стада от Малого Волхарда и до Сухого оврага, — ответил Форстер, глядя с прищуром на сестру, — не стоит недооценивать её упорство.

— Её упорство? Или твоё? — спросила Ромина, глядя на него с таким же прищуром и делая ударение на последнем слове.

А потом добавила, откладывая салфетку:

— На мой взгляд, Алекс, пари — это противостояние равных, — и добавила уже мягче, повернувшись к Габриэль, — знаете, когда мне было столько лет, сколько вам сейчас, я обожала шоколад, читала романы, выписывала платья из Алерты и была абсолютно счастлива. А потом вдруг оказалось, что мне надо помогать брату: ставить столбы для изгороди, переворачивать сено и принимать роды у овец. Я не умела, но научилась. А вот теперь я снова обожаю шоколад, читаю романы и брожу по магазинам на виа Орефиче. И, поверьте, нисколько об этом не жалею. И предпочитаю не вспоминать о том, как принимать роды у овец. Но единственное, чего мне жаль больше всего, так это того, что я снова не могу быть такой счастливой, как тогда, когда жизнь не учила меня копать ямы или стоять с вилами в стогу. Тут вы правы, синьорина Миранди, это вопрос необходимости. Знаете, как говорят? Смерть рубашку найдёт. И если понадобиться стрелять, я, конечно, возьмусь за ружьё. Но, по мне, так, дай Бог, чтобы эта необходимость обошла нас, женщин, в следующий раз стороной. Потому что ошибки совершают мужчины, а платим за них мы. И, порой, очень высокую цену.

И Габриэль поняла, что эти слова были адресованы не столько ей, сколько мессиру Форстеру, потому что они с сестрой снова посмотрели друг на друга как-то странно, а затем она встала и добавила:

— А сегодня я предлагаю вам, синьорина Миранди, поехать с нами просто на пикник, а стрельбу оставим Ханне и мужчинам — я думаю, им будет о чём поговорить среди своих косуль. Пойду отдам распоряжения кухарке — нам понадобится вино и много еды.

***Продолжение от 08 ноября****

Синьор Грассо тоже встал, и сказав, что ему необходимо взять кое-что из багажа, удалился. А Габриэль направилась к себе в комнату, стараясь проскользнуть мимо всех как можно незаметнее, но это ей не удалось — в коридоре её нагнал мессир Форстер.

— Элья! Погодите!

Она остановилась на первой ступеньке лестнице и посмотрела наверх, туда, откуда доносился громкий голос Ромины, распекающей служанку за нерадивость. Все гости разошлись, и в полумраке лестничной площадки Габриэль и Форстер оказались одни.

— Вы расстроены? — спросил он, останавливаясь в паре шагов.

— Нет, — она пожала плечами, и произнесла, рассматривая свою ладонь, — с чего бы мне быть расстроенной, мессир Форстер?

— Я же вижу, — произнес он негромко.

— Если вы видите и не догадываетесь, чем я могу быть расстроена, то вряд ли я смогу вам это объяснить так, чтобы вы поняли, — ответила она устало.

— Я не знал, что они приедут так скоро, — сказал он, глядя в окно над лестницей, и казалось, что он был расстроен не меньше неё.

— Значит, всё-таки догадываетесь… И, по-вашему, это должно меня утешить? Или это такое странное извинение? — она горько усмехнулась.

— Никто из них не подумает и не скажет о вас ничего дурного. Ну же, Элья, — его голос стал тихим и мягким, а от интонации, с которой он произнёс её имя, у Габриэль сердце пропустило удар.

Он шагнул ей навстречу и добавил:

— Элья? Посмотрите на меня. Прошу вас, ничего не бойтесь — всё будет хорошо. Обещаю. Просто доверьтесь мне.

Эти слова прозвучали очень странно, как будто между ними всё это время был какой-то секрет, и вот сейчас Форстер говорил так, словно обещал хранить его втайне.

— Довериться вам? Я и так в полной вашей власти! Чего же вы ещё меня хотите? — горько ответила Габриэль, подняла на него взгляд и… почти обожглась.

…Милость божья! Зачем он так смотрит на неё? Зачем он стоит так близко?

Она прижалась к стене, отодвигаясь, потому что сейчас их отделяла друг от друга лишь ширина одной ступеньки лестницы, и Форстер взялся рукой за перила, преграждая ей путь вниз, а вверху, где-то поодаль в коридоре, слышались голоса слуг, обсуждающих указания Ромины.

Выражение лица Форстера говорило о том, что ему было больно и может быть стыдно, а ещё казалось, что лишь чья-то невидимая рука удерживает его от того, чтобы не сделать оставшийся шаг ей навстречу.

Его лицо было так близко, и синева его глаз… А ответ на её вопрос повис между ними грозовым облаком.

Где-то слышались шаги служанок, их смех… и чёткие распоряжения Ромины смягчало неторопливое бормотанье Натана, хлопали двери, кто-то выбивал подушку, натужено скрипела перестилаемая кровать…

А Габриэль и Форстер стояли друг напротив друга на этой лестнице, словно воры, которых застигло врасплох появление хозяев и заставило спрятаться за дверью. И несколько мгновений они, прислушиваясь к этим звукам, не сводя друг с друга глаз, но это молчание говорило больше, чем любые слова. Именно в это мгновенье Габриэль поняла, что, судя по его взгляду, она и так знает ответ на вопрос, чего же он хочет…

Ей стало жарко. И страшно. Она испугалась этой неожиданной близости, и нахлынувшей на неё слабости, сердцебиения и странного головокружения… И стыда за то, что она почему-то смотрит на его губы, вместо того, чтобы бежать прочь, ведь их вот-вот застанут слуги. Но она не могла сдвинуться с места, лишь стиснула пальцы, и поспешно опустив взгляд, пробормотала:

— Мессир Форстер, я бы предпочла отказаться от сегодняшней поездки, надеюсь, вы понимаете почему?

— Боюсь, в свете недавних событий вам всё-таки безопаснее будет провести этот день рядом со мной, — выдохнул Форстер и сделал шаг назад.

— Безопаснее? — Габриэль вопросительно посмотрела на него.

— Поверьте, синьорина Миранди, рядом со мной вас не понесёт ни одна лошадь, вы можете не опасаться ни грозы, ни волчьей травы, ни… ничего другого. А оставить вас одну здесь… до тех пор, пока я не найду того, кто пытался вас убить, — он понизил голос, — я не могу. Потому что, несмотря на все мои предупреждения, вы продолжаете поступать неразумно — вчера вы отправились пешком в Эрнино. Одна, — его лицо стало непроницаемо, а цепкий взгляд так и впился в Габриэль, и он добавил ещё тише, — вот скажите, что мне с вами делать?

— Со мной? — переспросила она, и голос едва не сорвался. — Не далее как позавчера вы сказали мне: «Я не хочу, чтобы вы думали, что вы здесь в ловушке». И дали слово. Надо ли мне ставить под сомнение то, что вы способны его сдержать?

Они снова смотрели друг на друга несколько мгновений, и Габриэль показалось, будто Форстер хотел сказать что-то важное, но не смог.

— Нет, синьорина Миранди, вам не нужно ставить это под сомнение, — наконец, ответил он тихо, — вы вольны делать, что хотите. Я не могу запретить вам ходить в Эрнино одной, как и вы не можете запретить мне… волноваться за вас.

Он сказал это так, что от смущения у Габриэль запылали даже мочки ушей. И в этот раз смущение, которое на неё нахлынуло, было гораздо сильнее того, что она испытала в пещере, когда Форстер увидел, как она беззастенчиво рассматривает его шрамы.

И его тихий голос, и то, как он произнёс последние слова, и этот взгляд, горящий и жадный, от которого сразу ослабели колени…

…Милость божья! Да что с ней такое?

Воздух между ними словно пропитался грозой.

Что такого было в его присутствии рядом, что оно вдруг лишило её силы воли? Почему все слова разом вылетели из головы и всё, что она может — краснеть и лепетать что-то бессвязное?

Габриэль отступила, поднявшись на одну ступеньку, а Форстер оттолкнулся от перил, и тоже отступил — но уже в обратную сторону.