И она отвернулась, потому что не могла больше смотреть в лицо Форстеру: слишком уж обжигающим был его взгляд.

— То есть, вы считаете, что можно и предать свои принципы ради тех, кого любишь? — спросил Форстер.

— Если речь идёт об их жизни, то, думаю, да, — ответила она, разглядывая Йосту, несущего из рощицы дрова.

— Или продать свои принципы? — переспросил Форстер уже тише.

Габриэль посмотрела на него и увидела тот самый лукавый прищур, который сопровождал все его вопросы с «двойным дном».

— «Продать»? Вы о том, что «всё в этом мире продаётся», да? — она усмехнулась.

— А вы не забыли, — улыбнулся Форстер в ответ.

— Как и вы. Но вы снова всё путаете, мессир Форстер, — она тоже улыбнулась, и тут же смутилась, потому что поймала на себе внимательный взгляд Ромины, — одно дело, когда «продать» свои принципы приходится ради спасения жизни или здоровья тех, кого любишь. И совсем другое, это сделать то, что однажды советовали мне вы — «продать подороже то, что у меня осталось: молодость, красоту и родовую кровь», наплевав на свои внутренние убеждения. И всё это только ради того, чтобы жить более комфортной жизнью. Нет, мессир Форстер, я не считаю, что это равнозначно. В первом случае — это жертва ради тех, кого любишь. И она благородна по своей сути. А во-втором — это просто предательство по отношению к себе. И на второе я бы не пошла ни при каких обстоятельствах.

Повисла тишина, и Габриэль стало даже как-то неловко — кажется, она снова сказала что-то лишнее.

— Кстати, я же обещал показать синьору Миранди пещеры! — воскликнул Форстер вставая. — А то вижу, что Винс уже втянул его в свой клуб любителей охоты на косуль.

Синьор Грассо стоял поодаль и рассказывал синьору Миранди что-то о своём ружье, сопровождая это слишком эмоциональной жестикуляцией.

— И…кстати, синьорина Миранди, приглашаю вас поехать с нами, там есть то, что вам непременно нужно увидеть, — Форстер подал ей руку.

— И что же это? — спросила она осторожно.

— Ангельские крылья.

— Ангельские крылья?

Габриэль перевела взгляд на Ромину, но та лишь улыбнулась и ответила:

— Он прав, вам стоит посмотреть на Ангельские крылья. И не спрашивайте, что это. Сначала это действительно нужно увидеть.

— Ну же, синьорина Миранди, не бойтесь. Я уверен — вам понравится.

И ей ничего не оставалось, как согласиться. Габриэль подала руку, и Форстер помог ей подняться с пледа.

Ромина осталась в роще, сославшись на усталость. И они поехали вчетвером: Форстер, синьор Миранди, Йоста и Габриэль. Ханне, как ни странно, мессир Форстер велел оставаться у костра, за что та одарила Габриэль убийственно-тяжелым взглядом, но ослушаться не посмела. А синьор Грассо уехал вниз по ручью — осмотреть охотничьи угодья, и это даже обрадовало Габриэль. В отличие от синьора Грассо, Ромина вела себя естественно: не осуждала, не смотрела с любопытством, и была достаточно откровенна, а откровенность всегда располагает к себе. И поэтому сестра Форстера ей понравилась. Зато синьора Грассо ей хотелось избегать всеми силами, стоило только вспомнить, что это именно с ним мессир Форстер спорил на ящик вина, и вот теперь он всякий раз смотрел на Габриэль так, словно этот ящик ему нужно было вернуть хозяину дома.

Они обогнули Голубиную скалу и поехали в гору по едва заметной тропке, первым двигался Йоста, затем Габриэль, а позади мессир Форстер и синьор Миранди — беседовали о пещерах и древностях. Но в их беседе Габриэль не участвовала, она была погружена в размышления о том, что услышала от Ромины о капитане Корнелли.

Она и представить не могла, как глубока пропасть ненависти между Форстером и капитаном. Ведь, казалось бы, поначалу они оба были на одной стороне — офицеры королевских войск… А затем по приказу генерала Корнелли казнят отца и брата Форстера за участие в восстании, и вот уже лейтенант Корнелли вымещает свою злость на несчастных обитателях Волхарда. Почему?

Капитан не произвёл на неё впечатления злобного человека, скорее уж, он очень боялся не оправдать ожиданий отца, и она даже сочувствовала ему, когда он рассказывал о гибели своих сослуживцев под Инверноном. Но и Ромина была искренна в своём рассказе — будучи лейтенантом, он целенаправленно унижал этих людей, чтобы они выдали своего дядю. И это было низко. Одно дело воевать с вооруженными мужчинами, а другое дело — с женщинами, потерявшими своих мужчин…

Когда-то она думала, что унизительно быть бедными… Нет, оказывается ещё унизительнее быть побеждёнными.

…«Вижу, что и вы больше не воруете гусей по деревням несчастных горцев. Это капитанская форма так вас облагородила или генерал Корнелли, наконец, увеличил жалованье?»

Она вспомнила, о чём говорили капитан Корнелли и Форстер сразу после той самой шарады. И сейчас ей вдруг стало стыдно, хотя в этом не было её вины. Откуда ей было знать о том, что Форстер и Корнелли враги? А уж тем более о причине их вражды? Что, попросив Корнелли и его друзей помочь ей с этой шарадой, она ударила Форстера в самую больную точку. И возможно, всё его поведение обоснованно именно этим? Он не щадил её чувств, стрелялся на дуэли… Хотел ей отомстить. По крайней мере, это было бы логично.

Вернее нет… теперь всё совсем перестало быть логичным…

Она обернулась и посмотрела на Форстера и отца, сама даже не зная зачем.

— Вы что-то хотели спросить, синьорина Миранди? — спросил Форстер, поймав её взгляд.

— Нет, нет! — она поспешно отвернулась.

Не может же быть, что он настолько искусный лжец? Да и то, что происходит здесь и сейчас нельзя объяснить никакой местью. Но если всё это не ложь, тогда…

…Пречистая Дева! Какая же всё это глупость! Ведь когда они встретились на свадьбе впервые, не было никакого Корнелли! С чего Форстеру взбрело в голову спорить о ней на ящик вина? Судя по тому, что она уже узнала о мессире Форстере — он не плохой человек, так почему же из всех девушек на этой свадьбе, он спорил именно на неё, и почему он сказал, что она стоит дюжины шляпок? Какой она дала ему повод? И почему он повёл себя с ней так низко?

…Если бы синьор Грассо их просто представил друг другу — ничего бы этого не было… А, может, это было для них всего лишь развлечением? А она стала просто случайной жертвой, первой, на кого упал взгляд? Мужчины иногда поступают так… Но тогда, почему он в итоге пришёл к ней с кольцом?

Мысли ходили по кругу, и она совсем запуталась. Тот Форстер, которого она впервые увидела на свадьбе Таливерда, и тот, которого она знала сейчас, были словно два разных человека. Но если вглядеться внимательнее, то это были две стороны одного и того же человека, которые сплелись так причудливо. Только в его портрете пока ещё не хватало двух главных штрихов. Первое — ей нужно узнать, что случилось с его женой и за что его разжаловали из офицеров. А второе… Почему именно она стала предметом его спора с синьором Грассо. Это расставило бы всё по местам.

И первое она решила выяснить у Ромины, а второе спросить у Форстера сама. Нужно только набраться смелости…

Они спешились, немного не доехав до вершины. Йоста привязал лошадей, и дальше двинулись пешком по широкой тропе, похожей на каменную лестницу. Выше этого места кое-где сквозь траву проступила скальная порода и справа, на склоне, Габриэль увидела тёмный провал пещеры, достаточной большой, чтобы туда, почти не сгибаясь, мог войти человек.

— Йоста, покажи синьору Миранди здесь всё. Да аккуратно! — сказал Форстер. — А мы посмотрим на то, что я обещал синьорине Габриэль.

Синьор Миранди достал очки и спешно направился к пещере.

— Эй, эй, синьор, стойте! Смотрите под ноги, надо думать, тут могут быть змеи! — воскликнул Йоста, останавливая синьора Миранди, и пошёл впереди сам, постукивая перед собой длинной палкой.

— Змеи? — тревожно переспросила Габриэль.

— Да нет тут никаких змей, — усмехнулся Форстер, — но вашему отцу нужны хоть какие-то удила, иначе он и ногу может себе сломать.

Габриэль улыбнулась. Вот уж верно подмечено: когда дело касается науки, иной раз её отца приходится останавливать обманом, чтобы он остался жив.

— Идёмте, — Форстер указал рукой в другую сторону.

— Куда?

— Посмотрим на Ангельские крылья. Это буквально двадцать шагов, — ответил Форстер, видя недоверчивый взгляд Габриэль.

Они прошли шагов пятьдесят и остановились. Вершина обрывалась пропастью, которая расходилась в стороны глубоким ущельем. И на противоположной стороне пропасти Габриэль увидела два водопада. Потоки воды срывались с отвесной скалы недалеко друг от друга. Где-то в средине полёта они разбивались о каменный выступ, и соединялись, превращаясь в одно большое облако брызг. И это облако и в самом деле напоминало прозрачные крылья. А над ними, словно арка, ведущая куда-то в небеса, висела широкая радуга, рождённая преломлением света.

— Боже! Как красиво! — произнесла Габриэль, сложив ладони вместе.

— В пасмурный день, конечно, радуги нет, — произнёс Форстер, — но сегодня день просто отличный. Вам нравится?

— Нравится? Да это же восхитительно! Просто невероятно! Я никогда не видела ничего подобного!

Некоторое время они стояли молча, погружённые в созерцание этого волшебства природы.

В своём восхищении увиденным Габриэль даже потеряла счёт времени, и не заметила, как долго длится их молчаливая пауза. А потом внезапно, почти физически, ощутила присутствие Форстера рядом, что он стоит позади, за её плечом, и что смотрит он совсем не водопад… И ощущение от его взгляда было точно таким, как на мосту, когда ей казалось, что из кустов за ней кто-то наблюдает, с одним только отличием — этот взгляд не был холодным. Он был почти обжигающим…

— Осторожнее, синьорина Миранди, не подходите близко к краю, — в тот же миг произнёс Форстер негромко, будто ощутив её смятение, но слова его для Габриэль прозвучали почему-то очень двусмысленно.

…Она и так на самом краю…

Габриэль отошла в сторону, не оборачиваясь и стараясь не смотреть на него, и чтобы спрятать своё смущение, спросила:

— «Ангельские крылья»? Кто его так назвал? Разве в вашей вере есть ангелы?

— Так назвала его наша мать. Вы же знаете — она была южанкой, — ответил Форстер, глядя задумчиво на водопад, — но ей пришлось отречься от своей веры и перейти в нашу, чтобы они с отцом могли пожениться, иначе брак был бы невозможен. Хотя нам всегда казалось, что в душе она так и осталась верна своей вере.

— Почему?

— Главный дом строился по её проекту, и она настояла на том, чтобы в доме была капелла. Как она говорила — дань традиции. Но иногда мы видели её там молящейся, хотя она говорила, что просто ходит туда подумать. И она не верила в наш дуб, говорила, что он её так и не признал, — улыбнулся Форстер.

— Тот обгоревший дуб, что стоит за задним двором?

— Да.

— Так это правда, что вы молитесь дубу? — спросила Габриэль как можно деликатнее.

— Нет, — улыбнулся Форстер, снял куртку и постелил на траву, — присаживайтесь, синьорина Миранди. Этим водопадом можно любоваться долго.

Форстер опустился на траву рядом, но не слишком близко, где-то в двух шагах.

— Для того, чтобы молиться нам не нужны иконы или храмы, — продолжил он, — в нашей вере все создания вокруг — божьи. И дуб в том числе. Просто в отличие от деревьев, люди имеют свободу воли, и вольны поступать плохо или хорошо, а дуб не может, он всего лишь проводник. Поэтому если хотите помолиться, но вам непременно нужна икона или алтарь, чем дуб не алтарь? Те, чьи помыслы чисты — они всегда почувствуют, что их молитвы услышали.

— Почувствуют? Как почувствуют? — спросила Габриэль, осторожно опускаясь на край куртки.

— По-разному. Кто говорит, что ощущает руками тепло, кто слышит пение, кто ветер в ветвях… Но не обязательно молиться дубу, можно чему хочешь. Синемундирники, правда, не понимали этого, и зачем-то подожгли именно дуб, — усмехнулся Форстер криво.

— А я думала, что мне показалось, — произнесла Габриэль, задумчиво глядя на водопад, — когда я дотронулась до вашего дуба, мне показалось, что его кора стала тёплой.

— Правда? — спросил Форстер заинтересованно. — Ну вот видите, синьорина Миранди, здесь повсюду горская магия, в которую вы, кстати, не верите.

— Я верю в то, что вижу, — усмехнулась Габриэль, — но это не значит, что я не допускаю, что существует и что-то невероятное. Если я этого не видела, то это не значит, что его нет. Мне сложно поверить в то, что просто необъяснимо, а горская магия для меня пока необъяснима.

— Заметьте, вы сказали «пока»…

— Заметьте, вам всегда хочется, чтобы мы спорили, — парировала Габриэль.