Платаны напротив кофейни уже начали ронять первые листья. Осень — время свадеб. И с каждым днем в ее лавке все прибавлялось заказов.

И каждый день она начинала с того, что покупала в киоске газету, а заканчивала день тем, что выбрасывала газету, не прочитав. Где-то там, на четвертой странице, в разделе брачных объявлений должна была появиться и заметка о свадьбе Форстера и Паолы. Но Габриэль не хотела об этом знать. И даже Фрэн строго-настрого запретила об этом говорить. Какая разница, когда и где это случится? Но мысль о том, что это уже произошло, была невыносимо мучительна. А с другой стороны, Габриэль очень боялась того, что однажды ей придется готовить цветы на их свадьбу…

И если бы она не тосковала так по всему! Абсолютно по всему, что напоминало о нем: о горах, о травах, похожих на зелёный шелк, о прозрачном озере, и даже о Бруно, и ничто не могло заставить ее не думать об этом. А время совсем не излечивало. Время лишь заставляло прокручивать в голове все снова и снова, раз за разом, и думать о том, что ведь все могло быть иначе. И от этого осознания, тоска становилась лишь сильнее.

Звякнул колокольчик, она вздохнула и направилась вниз.

— Синьорина Габриэль! — в лавке стояла Кармэла, раскрасневшаяся и довольная. Ну вот, мы с синьором Миранди и вернулись! Наконец-то! А я насилу вас нашла тут! Спасибо извозчику, что подсказал, я-то тут впервые!

Две недели назад Габриэль получила от отца письмо, с датой предполагаемого отъезда из Волхарда. Синьор Миранди торопился — на днях должна открыться выставка в королевском музее с находками из Эрнино.

Это хорошо, что отец вернулся. Пожалуй, пришло время поговорить с ним всерьез об отъезде в Таржен. Кажется, чтобы вылечить ее боль нужно не только время, но и гораздо большее расстояние.

Выставка проходила в самом большом павильоне музея, в огромном зале, увенчанном стеклянным куполом сверху, благодаря которому всю экспозицию заливал яркий солнечный свет. К экспонатам добавили ещё и огромные картины, на которых художник изобразил тигров на охоте среди горных пейзажей, и несколько чучел в натуральную величину, сделанных по эскизам синьора Миранди. Саблезубые тигры на фоне горных пейзажей Трамантии выглядели поистине устрашающе. И каждый, кто поднимался на постамент, чтобы оценить размеры животных, понимал насколько они были грозными хищниками.

Габриэль приехала на выставку вместе с Франческой и синьором Тересси. Людей в павильоне было много. Купив небольшой буклет с расписанием выставки и кратким описанием экспозиции, Габриэль принялась рассматривать картины. А Фрэн со своим женихом отправилась гулять по верхней галерее, и Габриэль решила им не мешать.

Она смотрела на то, как мастерски художник изобразил горные пики Сорелле, озеро и зелёную долину, и на неё снова навалилась тоска, словно эти картины внезапно стали дверью в прошлое, которую она нечаянно отворила.

Вчера, обедая с отцом, она расспрашивала его о поездке, надеясь, что он хоть что-нибудь расскажет о Форстере. Но отец, видимо, боясь потревожить её чувства, говорил только о новых находках и предстоящих открытиях, о выставке, и приёме у герцога Сандоваль, который назначен на послезавтра. Спросить его о Форстере напрямую она не решалась, понимая, что так будет правильно — ей не нужно знать о том, что с ним происходит. А ещё — боясь услышать, что он, наконец, женился на Паоле. Ей нужно просто его забыть. Только вот как найти в себе силы для этого?

На новость о том, что Габриель хочет уехать к двоюродной тете в Таржен, синьор Миранди ответил не сразу. Посмотрел на нее как-то странно с сочувствием, а потом сказал:

— Давай мы обсудим этот вопрос после выставки? Это ведь серьезное путешествие, нужно все взвесить… Может, ты еще передумаешь уезжать…

Нет. Она не передумает. С каждым днём она лишь всё больше убеждалась в том, что ей нужна смена обстановки. Но настаивать не стала, ответив лишь:

— Хорошо. Поговорим сразу после выставки.

Она отвернулась от картины, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слёзы. Вспомнились её прогулки вдоль озера, и поездка к Голубиной скале…

Габриэль сделала несколько глубоких вздохов, отошла, и окинула взглядом толпу в поисках синьора Миранди. Она издали узнала приметную фигуру герцога Сандоваль. Он был высок, выше любого в этом зале, нескладен и тощ, а ещё очень любил жилеты ярких расцветок. В молодости он и сам выезжал в научные экспедиции, а однажды даже повредил колено в многодневном переходе через горы, поэтому теперь заметно хромал и опирался на массивную трость с набалдашником в виде львиной головы. Рядом с ним она увидела отца, который, как и всегда, увлечённо жестикулировал, рассказывая что-то, скорее всего об экспонатах.

А третьим в их компании оказался мессир Форстер.

Он стоял к Габриэль спиной, но она узнала его без труда, и сердце сжалось до боли, забилось так быстро, что даже мир поплыл перед глазами.

O Нет!

Все усилия оказались напрасны. Она столько дней уверяла себя, что вот ещё немного, ещё потерпеть, и она перестанет страдать, ведь время лечит… Она забудет его смех, его бархатный голос, и обжигающий взгляд, от которого её всегда заливала краска смущения. А вот увидела его, и всё пошло прахом — все усилия его забыть и не думать о нём. И всё, чего ей хотелось сейчас, до боли, до одурения, чтобы он повернулся и просто посмотрел на неё. Серый мир вокруг неё будто вспыхнул сразу всеми красками…

Милость божья.

Габриэль на негнущихся ногах отошла к стене и прислонилась, продолжая разглядывать их компанию. Они стояли довольно далеко, и она напряжённо всматривалась, пытаясь угадать, что за женщины стоят рядом с ними. Но они были ей незнакомы. И ни одна из них не была Паолой Кавальканти-Бруно… или правильнее сказать — Паолой Форстер?

Габриэль на мгновенье представила, что Паола здесь, что, может, она просто отошла куда-нибудь, и каково будет, если они внезапно столкнутся в этом зале. От этой мысли ей сделалось дурно, она поспешила прочь, нашла Франческу, и сославшись на недомогание, быстро покинула музей. Поймала извозчика и всю дорогу просила его ехать быстрее. Она бежала, сама не зная зачем, и не зная, от чего именно она пытается убежать…

В лавке спешно прошла наверх, мимо удивлённой Симоны, развязывая на ходу ленты шляпки, и думая лишь о том, что не может же она вот так всю жизнь прятаться по углам, боясь ненароком встретить Форстера и его жену! Это просто невыносимо! И очень больно…

А значит — она должна уехать. Как можно скорее.

И как когда-то в Волхарде, она распахнула шкаф и принялась складывать вещи дрожащими руками. Только сейчас на неё накатила волна понимания и боли. Такой

сильной, что ей снова захотелось плакать. На неё нахлынули воспоминания, те, которые она всё это время гнала от себя, заставляя снова и снова мысленно возвращаться в шумный зал музея, и желать лишь одного — чтобы Форстер повернулся и посмотрел на неё. И осознание того, что вот он здесь, жив-здоров, и как ни в чём не бывало гуляет по музею, а она… она почти больна от мыслей о нём, она почти сходит с ума.

Габриэль даже не думала, что эта мимолётная встреча может так разбередить её душу.

Пречистая Дева! Что я делаю?

Она смотрела на чемодан и понимала — она же не может уехать вот прямо сейчас. Ей нужно купить билет, решить всё с отцом и Роминой, да и как отправиться одной в такое дальнее путешествие? В конце концов, надо известить тётю…

Но рационально мыслить не могла, лишь устало села в кресло и опустила голову, сжимая руками виски.

Сколько она так просидела? Она не знала. Время будто замедлило ход.

Как же ей излечиться от этого? Как же ей жить дальше?

Если мысли о нём, как кислота, разъедают всё внутри, выжигают душу, стирают все краски, делая небо серым, море серым, серой осень, улицы и даже листья на деревьях… и только сегодняшняя встреча, как яркий луч в её серых буднях. Луч, который обжигает так сильно….

Она не может спать, не может есть, не может думать о будущем, она живёт как во сне, у которого нет завтрашнего дня, а разве это жизнь?

Посидев немного в тишине, она вздохнула, встала и глянула на себя в зеркало. Плеснула в лицо воды из кувшина, стирая ладонью капли, подняла чемодан и засунула его обратно в шкаф.

Она всё равно уедет. На другой край мира. Просто не сегодня. Но очень скоро.

Утвердившись в этом решении, она поправила причёску и пошла вниз — нужно отпустить Симону на обед. Звякнул колокольчик — ушёл посыльный, а затем звякнул вновь, кто-то вошёл — сегодня много заказов. А ей хватит уже жалеть себя, надо работать, потому что работа её единственное лекарство.

— Добрый день, синьор! Чего изволите? Вот — самые свежие хризантемы, — Симона принялась расхваливать срезанные утром цветы.

Габриэль сняла с крюка фартук, но не успела выйти из коридора — так и застыла как вкопанная, услышав знакомый голос.

— Корзину ваших самых лучших роз, — раздался голос, который она не могла спутать ни с чьим — голос мессира Форстера.

— Ленты? Атлас? Как упаковать? — спросила Симона.

— Ленты и атлас, и упакуйте самым лучшим образом, — в его голосе послышалась такая знакомая ей усмешка.

— Что-то написать на карточке?

— Да. Напишите — моей будущей жене.

Габриэль прижалась к стене ладонями, замерев и роняя фартук, и сердце рухнуло, сжалось от радости и боли, и казалось — ceйчac разорвётся, так соскучилась она по его голосу, так сильно, что даже колени задрожали. Hо от мысли, что он покупает розы для Паолы, ей стало невыносимо тошно.

Будущей жене!

Милость божья! Ну почему! Почему именно сейчас? Почему сегодня! Почему он не пришёл, когда она ходила в музей, на рынок или к отцу!

Она стояла, не шевелясь и не дыша, надеясь, что вот сейчас он заплатит и уйдёт, оставив адрес, куда отправить цветы. Пальцы сделались ледяными, и она почти впилась ноггями в штукатурку.

— Доставить по адресу или отдать посыльному? — помощница задавала обычные вопросы, а Габриэль казалось, что они уже целую вечность обсуждают этот проклятый букет!

— Как тебя зовут? — внезапно спросил Форстер.

— Симона…

— Вот что, Симона. Это тебе, держи. Здесь пятьдесят сольдо. Иди сейчас вон в ту кофейню и не возвращайся, пока не съешь там всё, что захочешь, на все эти деньги, поняла? А мне пока нужно поговорить с твоей хозяйкой. Она же здесь?

И не будь рядом стены, кажется, Габриэль упала бы на пол.

Он знает! Пречистая Дева! Он знает.

— Спасибо, синьор! — раздался удивлённый голос Симоны. — А мона Элла наверху. Позвать? Мона Виванти? К вам пришли!

Симона крикнула радостно, желая угодить щедрому господину.

— Иди уже! — произнёс Форстер нетерпеливо, а потом произнёс что-то тихо, Габриэль не расслышала что именно.

И вскоре звякнул колокольчик — помощница ушла, а следом щёлкнул замок — это Форстер закрыл изнутри дверь в лавку.

— Элья? Я знаю, что ты здесь. Выходи. Нам нужно поговорить, — произнёс он громко.

Она вышла. Медленно, держась одной рукой за стену, и не чувствуя под собой ног.

Увидела его и поняла:

Вот теперь она точно пропала.

Их разделял прилавок, на котором Симона оставила вынутые из ваз хризантемы, и лепестки роз, что нужно было упаковать для доставки. И Габриэль остановилась перед ним, не в силах сдвинуться с места, и смотрела… смотрела не отрываясь в лицо Форстера, впитывая каждую чёрточку, и не могла насмотреться. Его глаза, скулы, губы…

В лавке стало душно до невозможности. И стук собственного сердца почти оглушал.

Как же она скучала… Как же сильно…

А он смотрел в ответ так, что кружилась голова. Исступлённо, жадно, истосковавшись, не смотрел — прикасался взглядом, будто гладил… Молчал. И лицо его осунулось за эти три месяца, а под глазами залегли тени, и говорить ничего было не нужно, в его глазах она и так прочитала всё.

Он не уйдёт. И не отпустит её. И она больше не сможет убежать.

— Мессир Форстер, зачем вы пришли? Я же просила вас не искать меня… Но вы сделали всё… как обычно…

Она сглотнула нервно — голос её не слушался.

— Я упрямый, ты знаешь это. И к тому же дикарь, — ответил он, не сводя с неё глаз. Достал из внутреннего кармана какую-то бумажку и бросил на прилавок.

— Что это?

— Это билет в Таржен, который я купил вчера, — произнёс он негромко.

— Вы хотели плыть в Таржен? — спросила Габриэль, глядя на билет. — Зачем?

— А разве не очевидно? Я собрался плыть туда, чтобы найти тебя. А ты, оказывается, здесь… Ты, оказывается, всё время была здесь, а ведь я перерыл всю Алерту… Синьор Миранди поначалу уверил меня, что ты отплыла в Таржен с тётей. Я нанял сыщика, Элья, и он подтвердил, что ты, и правда, брала билет на пароход… Кто бы мог подумать, что вы с Роминой и твоим отцом так обведёте меня вокруг пальца! — он криво усмехнулся.