— Он используется для хранения собранной кукурузы, пока она не будет обмолочена и зерна не отделят от початков, чтобы есть или свезти на мельницу. Люди, жившие здесь, — погорельцы. Но сожгли их не янки, а огонь очага, который перекинулся на амбар. Это все, что осталось.

Когда он закончил говорить, донесся шуршащий звук стягиваемой одежды. Оказалось, он стащил накидку, снял шляпу, стряхнул воду с ее полей.

— Что вы делаете? — произнесла она резко. Он помолчал.

— Устраиваюсь поудобнее.

— Но я думала… то есть вы же не останетесь?

— А почему же вы так подумали?

— Вы хорошо одеты для плохой погоды, вам, должно быть, есть еще чем заняться и куда поехать.

— Нет, — сказал он, в точности изобразив ее ледяной тон, — насколько мне известно.

То, что он делал, было опасно, и Рэнсом прекрасно это понимал. Он предпочел думать об этом, как о чем-то предопределенном, хотя и знал, что это не так. Ему следовало оставить ее в этом убежище, каким бы оно ни было убогим, и ехать дальше. Поступив так, он не чувствовал бы за собой никакой вины.

Он ехал за ней, потому что им было по пути — назад в Накитош. Но он намеренно позволил ей не туда повернуть, хотя мог бы и остановить. Ему было интересно, случайно ли она отклонилась от правильного пути или на это были причины. Рэнсому было любопытно, что она станет делать, когда обнаружит ошибку, если это ошибка. И казалось, что лучше, если ей будет неизвестно, что он следует за ней. Конечно, чем меньше кто-либо знает о его передвижениях, тем лучше. Но ему также не хотелось, чтобы она чувствовала, что он ей угрожает.

Однако из-за того, что он держался тихо, у брода на нее напали эти два подонка. Ее не следовало оставлять одну. Не просто потому, что это дикое место, а потому, что те двое, на другом берегу реки, могли вернуться. Он отвечает за нее. Он останется самозваным охранником. Хочет она того или нет.

Летти приняла решение еще до того, как он закончил говорить. Если он останется, она, конечно же, нет. Быстрым и решительным шагом она направилась к двери.

Он отбросил в сторону шляпу и накидку и стал на ее пути.

— Куда-то собираетесь?

— Да. — Она попыталась обойти его. Он преградил ей дорогу.

— Я не могу позволить этого.

— Вы не можете меня остановить. — Она сделала шаг вперед.

— Думаю, что могу.

Протянув ладонь, он схватил ее за руку. Она вырвалась.

Он приблизился к ней, его движения были быстры, бесшумны и полны мощи. Она успела только поднять руки вверх, как оказалась прижатой к стене, его твердые пальцы обхватывали ее запястья по бокам от лица.

Летти взмахнула ногой, твердый носок ее высокого ботинка врезался ему в голень. Он громко охнул, но только слегка пошевельнулся, придвигаясь ближе. Его твердое бедро и колено прижали ее ноги, делая их неподвижными.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказал он с раздражением и досадой, — но мы, кажется, уже были в этом положении, или каком-то похожем.

— Отпустите меня. — Она чувствовала, как рукоятка спрятанного в кобуру револьвера давит ей на низ живота. Это было пугающее напоминание.

— С удовольствием, если вы сядете и будете вести себя тихо. Не надо меня бояться.

— А откуда я знаю?

Прошло какое-то время, прежде чем он ответил, его слова были четки и размеренны:

— Я даю вам слово.

— Это не слишком веская гарантия, с моей точки зрения, особенно если учесть, в каком я нахожусь положении в данный момент. — Она тяжело вздохнула. В его объятиях была такая неумолимая сила и что-то еще, что она уже однажды ощутила, но не потрудилась как-то назвать. Усилия поддержать свой гнев и упорство были так велики, что дрожь прошла по ней волной, потом еще одной и еще.

Внезапно он отпустил ее, откинулся назад и отошел, плечи его коснулись противоположной стены.

— Ну, тогда идите, если вы думаете, что при встрече с теми двумя ваши шансы будут выше.

— Они… они же на другой стороне реки. — Потеря на мгновение голоса была вызвана только дрожью, ничем иным.

— Правда? — Его смех был тихим и глухим. — Это же только мои слова.

Он был прав. Она опустила руки, сжала их и попыталась все обдумать.

— Я п-полагаю, про паром и скарлатину — это была л-ложь?

— Неужели? И зачем мне это было нужно? Может быть, вы думаете, я польстился на ваше прекрасное тело? — Это была насмешка над самим собой, так же как и над ней. Он действительно желал ее. Именно по этой причине он так быстро убрал свои руки, именно поэтому сейчас между ними было расстояние.

У нее перехватило дыхание.

— Как вы осмеливаетесь такое говорить!

— Почему бы мне это не сказать, если вы это думаете?

— Я н-ни о чем таком не думаю!

— О, вы не— обвиняете меня в желании изнасиловать вас? Теперь давайте посмотрим. Я уже давно мог вас убить, если бы так этого хотел. Так чего же я мог хотеть, кроме как… защитить вас?

— Как это, несомненно, трогательно, — к ней вернулся ее жгучий сарказм, — такой н-непонятный, один против всех.

— Вы ничего не понимаете. Получается, я всех обижаю и никому не делаю добра.

— Может быть, все дело в вашем в-воспитании!

— Злой выпад. Разрешите исправиться и предложить вам одеяло. Боюсь, вы несколько… окоченели. — Он нагнулся к брошенной на пол накидке и достал из-под нее свернутое одеяло. Выпрямившись, он бросил одеяло Летти.

В кукурузном сарае стало так темно, что Летти вовремя не заметила летящего одеяла, чтобы поймать его. Оно мягко ударилось ей в грудь и, когда она неловко попыталась схватить его, упало на пол. Летти быстро нагнулась и подняла одеяло. От него сильно пахло лошадью, но оно было сухим, укрытое от дождя под широкой накидкой Шипа.

Ей надо было отказаться. Она знала это, но смутное напоминание о тепле было так заманчиво, что поступить подобным образом было невозможно. Дрожащими пальцами она расправила одеяло и завернулась в него, стянув у плеч. Тоном, который и для ее собственных ушей звучал нелюбезно, она сказала:

— С-спасибо.

— Рад услужить вам. Может быть, сядем, или нас это слишком скомпрометирует?

Молния сверкнула на улице так ярко, что осветила сарай сверкающим серебристым светом. В тот момент, когда было светло, Летти заметила на его губах ироничную усмешку.

— Вам все это весело!

— Мне? А почему бы и нет?

Что-то в его голосе озадачило Летти. Молча она раздумывала об этом. Некоторое время подождав, как бы ожидая ее ответа, но так и не дождавшись его, он отвернулся и поднял свою непромокаемую накидку. Он стряхнул с нее воду и, хотя в такой темноте было трудно увидеть, что он делает, вывернул ее, как показалось Летти, наизнанку и, нагнувшись, разложил ее на кукурузных листьях.

— Мадам, — судя по интонации, он сделал приглашающий жест, — ваше ложе.

Не было никаких признаков, что гроза утихает. Дождь колотил по крыше и сливался с нее журчащими потоками, хлестал по стенам и, врываясь в сарай, просачивался по бревнам мокрыми потеками. Гром грохотал раскатистыми взрывами. Холодный сквозняк дул по полу, поднимая в воздух песок и мусор, забирался под подол мокрой юбки, и от него по уже и так гусиной коже еще больше бежали мурашки.

Было глупо продолжать стоять и в то же время опрометчиво садиться. Но по правде говоря, было ли это более безрассудным, чем оставаться с Шипом под одной крышей? Она не могла раздумывать, как это получилось и что это означало. Все, что она знала — это то, что она ужасно промокла и замерзла и, если останется стоять, ее будет бить такая безудержная дрожь, что она может упасть.

Пересиливая себя, на плохо гнущихся ногах Летти приблизилась к накрытой накидкой кипе кукурузных листьев и опустилась на колени, затем, откинувшись назад, села, прижавшись спиной к бревенчатой стене. Она чуть вздрогнула, когда Шип двинулся к ней и опустился на накидку рядом. Она сжала вокруг себя одеяло, каждый мускул застыл в протесте, хотя протестовать казалось напрасной тратой сил. Он, однако, не сделал в ее сторону больше ни одного движения.

Через некоторое время Летти откашлялась. Перекрикивая шум дождя, она сказала:

— А что, если паромщика не отпустят утром?

— Есть другие дороги, другие паромы. Я покажу вам.

— Моя хозяйка будет беспокоиться. Она может послать людей искать меня.

— Вы заботитесь обо мне или о себе? — Его голос был твердым, хотя в нем все еще звучала та хрипота, которая так ему шла.

— Конечно же, не о вас!

Забочусь о нем! Неужели он действительно думает, будто она хотела предупредить его, что придут люди, которых он может заинтересовать? Она бы с радостью увидела его схваченным и закованным в цепи. С радостью ли? Ангел и дьявол, назвал его Генри. Он убил ее брата, но спас ее от смерти или от того, о чем еще меньше хочется думать. Он обращался с ней с ужасной фамильярностью, но он был и заботлив. Его близость пугала, но в то же время заставляла ощущать, что она — женщина, а он — мужчина.

— Я уже говорил — вам нечего бояться.

Она не ответила. Он опасен, об этом нельзя забывать.

Он подвинулся ближе к ней, подтянул одно колено и положил на него ладонь. Летти резко повернула к нему голову. Тусклый свет на мгновение осветил кожаную кобуру на поясе. Она тихо и глубоко вдохнула воздух, глаза ее сузились, затем она отвернулась.

А что, если она сама схватит его, заставит ехать с ней в Накитош и потом сдаст его полковнику Уорду? Ее дознание могло бы закончится здесь и сейчас. Писем ее брата достаточно, чтобы власти могли держать его под стражей до тех пор, пока его вина или невиновность, как он утверждает, будет доказана. Все, что ей нужно сделать, — это немного придвинуться к нему и схватить револьвер, который так близко. В любом случае это было бы оправдано.

От этих мыслей по ней пробежала дрожь, она поежилась в одеяле. Шип повернулся и посмотрел на нее. Когда он заговорил, в его голосе звучала сдержанная осторожность.

— Вам было бы уютней, если бы вы освободились от мокрой одежды.

Летти раскрыла рот для резкого отпора, но потом снова закрыла его. Одно-два неловких движения не покажутся странными, если она будет раздеваться. Она и не подумает снять что-нибудь, кроме корсажа и юбки! Но от этого большой беды не будет. Густой сумрак не позволит ему ее рассмотреть, и в любом случае она будет закрываться одеялом, как щитом.

Она облизала губы.

— Вы… вы, наверное, правы.

Рэнсом нахмурил брови. Он никак не ожидал, что она согласится. Напряжение в ее голосе также озадачивало. Потом он увидел, как она склонила голову и начала возиться с пуговицами корсажа. Грудь его сжало, стало трудно дышать, он почти задохнулся. Желание, которое бурлило в нем, было таким сильным, что он вдавил спину в стену и сжал кулаки в страхе, что выдаст себя.

Одеяло соскользнуло у Летти с плеча, но она отпустила его только на мгновение. Какой легкомысленной она себя чувствовала, готовясь раздеться на глазах у мужчины, невзирая на причину этого. Она была напугана своей безрассудной смелостью, но это не повлияло на ее решимость.

Когда последняя пуговица вышла из петли, она потянула за края корсажа и стащила его со своих плеч, наклонилась сначала к Шипу, а потом от него, высвобождая руки из рукавов. Стянув верх корсажа и сложив его пополам, она положила его сбоку и потянулась назад расстегнуть застежку юбки. Когда это было сделано, она встала на колени, подняла юбку и, сдвигаясь, чтобы освободить зажатый коленями подол, стащила ее через голову. Последняя операция была проделана с большим эффектом, чем это требовалось. Каскадом юбка упала и легла частью своей тяжести на колени Шипа. Летти пробормотала извинение и потянулась за ней. Под мокрой материей ее пальцы скользнули по бедру Шипа, к кобуре. Она потянула к себе юбку, а рука под юбкой потянулась к револьверу.

Ее пальцы сомкнулись на его рукоятке. Она откинулась назад, сдвигаясь в сторону и отталкиваясь.

Рэнсом почувствовал, что револьвер покидает кобуру, но он был так сосредоточен на белеющем отблеске ее гладкой кожи, проступающих во мраке формах ее рубашки и корсета, а также на ищущем прикосновении, что прошло какое-то мгновение прежде, чем он заставил себя поверить в то, что она сделала. Он рванулся вверх, напрягая мощные мускулы, готовясь броситься на нее.

— Не двигайтесь! — закричала она. — Я буду стрелять! Он замер, как грозная скала, губы его прошептали проклятие. В его раздражении эпитеты сыпались один за другим. При звуке этих слов в Летти поднялась торжествующая волна, а из груди вырвался тихий смех.

— Северная ведьма, — проговорил он, слова его звучали и как восхищение, и как ругательство. — Я этого не забуду.

— Надеюсь, что нет. Бросьте мне одеяло. Несколько долгих секунд он был неподвижен, затем медленно Подчинился.

— Осторожно, — предупредила она.

Резко брошенное одеяло пролетело к ней, но сейчас она была наготове. Поймав его одной рукой и встряхнув, Летти завернулась в него, не отводя глаз от смутных очертаний человека на кукурузных листьях. Немного сдвинувшись к стене, она опустилась на пол и откинулась назад.