Вера и Марина Воробей - За красивые глаза

– Ну, ведь я уже ходила гулять с Мотей, теперь твоя очередь!

Катя стояла посреди комнаты с раскрасневшимся от возмущения лицом и настойчиво протягивала поводок старшему брату.

– Я занят, не видишь?

Артем сидел за компьютером, откинувшись на спинку стула, и лениво щелкал мышкой.

– Ну конечно, занят! А то я не вижу, что ты опять пасьянс свой раскладываешь. Не можешь, что ли, оторваться, с собакой погулять?

– Пусть твоя собака потерпит десять минут! Так ей и передай.

И тут Мотя так посмотрела на Катю, что девочка не выдержала и, схватив поводок, решительно направилась к двери.

– Да ну тебя на фиг! Пошли, Моть! – Она пристегнула поводок к ошейнику. Собака принялась прыгать и скулить как ненормальная. – Да идем, идем, не суетись! Дверь закрой! – крикнула Катя, обращаясь на этот раз к брату, потом повернула несколько раз замок и, вся взъерошенная, выскочила на лестничную площадку.

Собака с неожиданной силой рванулась к лестнице. Видимо, ей действительно было уже невмоготу. Несмотря на свои довольно скромные габариты, Мотя была мощной и сильной собакой. Почувствовав, что падает, Катя ухватилась за перила. Но тут, непонятно каким образом, нога ее соскользнула со ступеньки и оказалась зажатой между двумя железными перекладинами. Мотя сделала еще одну попытку вырваться из рук хозяйки, но та держала поводок крепко, и в следующую секунду девочка почувствовала острую боль под коленом. Она выпустила из рук поводок, пытаясь выдернуть ногу, и неожиданно кубарем покатилась по лестнице…

«Бедная Мотя! Кто же ей откроет дверь?» – это было последнее, о чем успела подумать девочка, прежде чем потерять сознание…

– Катя, Кать! Ты слышишь меня? Ну, открой глаза, Катенька! Господи, что же я надел! – Красивые глаза Артема застыли от ужаса. – Ну что смотрите? Вызовите «скорую»! Она не дышит! – крикнул он высунувшейся из двери соседке.

Он сидел на коленях, наклонившись над младшей сестрой, и трепал ее по щекам. Но Катя была неподвижна и ни на что не реагировала.

…Артем Андреевич Андреев или, как его называли друзья, «Три А», был парнем заметным и циничным. Иногда Катя задумывалась: а нет ли тут ошибки – что, если одного из них перепутали в роддоме? Настолько брат с сестрой были непохожи. Причем Катя была почти точной копией мамы, а вот ее брат даже отдаленно не напоминал ни одного из родителей. Стало быть, вывод напрашивался сам собой: в роддоме перепутали не ее, а Артема.

Самой примечательной деталью его внешности были глаза. Голубые, окаймленные черными пушистыми ресницами, они ярко выделялись на бледном, почти бескровном лице Артема и составляли предмет зависти любой девчонки. Соломенного цвета волосы, вкрадчивый голос, немного замедленные движения и холодная, подчеркнуто отстраненная манера держаться делали Артема похожим на шведа или датчанина – уроженцев холодной Скандинавии с соответствующим темпераментом. Казалось, ничто на свете не может вывести его из себя, заставить потерять над собой контроль, закричать, в конце концов…

Катю же, напротив, часто захлестывали эмоции, сдерживать которые она даже не стремилась. В результате за ней прочно закрепилась репутация «человека без тормозов». О таких еще говорят, что у них в одном месте шило. Всегда энергичная, веселая и шумная, она могла «подбить» класс на любую авантюру. И редкий день проходил без того, чтобы Каркуша (эту кличку придумал ей Юрка Ермолаев) не попала в какую-нибудь историю. Ведь свой несколько крупноватый с горбинкой нос она совала «во все дыры». Постоянно растрепанная, с черными короткими волосами и удивленным взглядом карих глаз, Катя Андреева всем своим видом и вправду напоминала непоседу Каркушу из передачи «Спокойной ночи, малыши!». Впрочем, чуть длинноватый нос нисколько ее не портил, скорее, он придавал ее лицу особую изюминку, делал еще обаятельней и забавней. И хотя Катю Андрееву не без оснований называли «девочкой-аварией», она была искренним и непосредственным человеком.

От большинства сверстников Каркушу отличали непомерно развитые воображение и фантазия. Если б к этим качествам добавить хоть чуть-чуть усердия и силы воли, то из Кати наверняка получился бы отличный сочинитель сказок. Поражала легкость, с которой Каркуша выдумывала свои небылицы. Так, опоздав однажды в школу (в тот раз она явилась в класс за пять минут до конца урока), Катя заявила, что попала в пространственно-временную дыру. Встретив же изумленный взгляд Буравчика, Каркуша пояснила, что это вполне обычное дело, и уж кому-кому, а учителю физики стыдно не знать таких элементарных вещей. Из вдохновенного рассказа Каркуши следовало, что наши пространство и время полны этих самых дыр.

– Вот катит по рельсам трамвай, – размахивала руками она. – Обычный такой, самый, можно сказать, заурядный трамвай… Останавливается, открывается дверь. Ты в него – прыг и едешь себе. А на самом деле это никакой не трамвай, а ловушка, капкан! Выходишь на следующей остановке – а тебя, оказывается, два года уже родственники ищут! Мне еще повезло в этом смысле – видите, как быстро они меня отпустили!

– Интересно, – озадаченно нахмурил брови Андрей Егорович. – И кто же они, эти «они»?

– Обитатели параллельных миров! – не моргнув глазом, парировала Каркуша.

Артем не только внешне являл собой полную противоположность сестре – он страдал совершенным отсутствием воображения. При этом он собирался стать актером и учился во ВГИКе, на втором курсе!

– Одного понять не могу, – поражалась Каркуша, побывав на учебном спектакле студентов ВГИКа. Она не умела лицемерить и всегда говорила то, что думала. – За что тебя в этом институте держат?

– За красивые глаза! – самодовольно и нагло улыбнулся Артем.

– Я бы такого бездаря давно в шею выперла! – продолжала рубить правду-матку Каркуша. – Ходишь по сцене как истукан!

– В кино, да будет тебе известно, не талант главное, а внешность! – высокомерно поучал он младшую сестру.

И на это Каркуше возразить было нечего – Артем и вправду обладал исключительной внешностью.

Не трудно догадаться, что девушки сходили по нему с ума. Порой даже в буквальном смысле слова. Однажды, когда Катин брат учился еще на первом курсе, девушка, которая была старше его на два года, чуть не покончила с собой из-за того, что Артем ее бросил. Она выпила полпузырька какого-то сильнодействующего снотворного, но, к счастью, ее удалось спасти. Предсмертная записка, которую оставила Аня (так звали эту девушку), каким-то непонятным образом стала достоянием общественности, и потом ее содержание передавалось из уст в уста: «Артем, ты ни в чем не виноват, но жить без твоей любви не могу. Это просто бессмысленно».

Поначалу Артем жутко перепугался. Его даже в милицию несколько раз вызывали. Но потом, когда все благополучно закончилось (не считая того, что Аня бросила институт и уехала домой в Томск), он ощутил себя настоящим героем, не испытывая даже намека на чувство вины – оно было ему неведомо.

Катя лежала в трехместной палате отделения травматологии. У нее было сломано левое нижнее ребро и правая нога. Причем перелом ноги оказался сложным – со смещением. И поэтому Каркуша лежала «на вытяжке» – ее правая нога находилась на одном уровне с головой. К спинке койки было прикручено приспособление, которое медсестры почему-то называли «журавлем». На самом же деле приспособление состояло из сплющенной трубы, кожаных ремней, на которых и висела Катина нога, и гири, которая крепилась с другой стороны. Именно гиря служила противовесом и поднимала ее ногу на один уровень с головой. В таком положении Катя находилась уже третью неделю. Лечащий врач обещал «снять ее с вытяжки» в пятницу.

Впрочем, сломанная нога являлась отнюдь не единственной причиной, по которой Каркуша практически была лишена возможности двигаться. Даже дышать ей приходилось теперь с осторожностью. Если раньше Каркуша совершенно автоматически, как и все люди, набирала в легкие определенную порцию воздуха и также автоматически выдыхала ее, то теперь буквально каждый вздох она делала осознанно. Потому что любой, более или менее глубокий вздох отзывался нечеловеческой болью в грудной клетке. И уж совершенно невозможно было кашлянуть или чихнуть! Таким образом давало о себе знать сломанное ребро. Хорошего, в общем, мало…

Артем навещал ее довольно часто. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Как мы уже говорили, к самобичеванию он был совершенно не склонен. Скорее, Артем делал это по велению долга. Почти каждый день родители возвращались с работы очень поздно, в это время посетителей в больницу уже не пускали, а ведь кто-то должен был приносить Кате фрукты и соки да и вообще справиться о ее самочувствии. Нет, родители, конечно, тоже приходили в больницу, но Артем все же бывал у Кати значительно чаще.

Явился он и в пятницу. Брат привык видеть ее лежащей с подвешенной ногой, и очень удивился, застав сестру сидящей на кровати.

– Я же тебе говорила, что в пятницу меня снимают с вытяжки! – напомнила она. – Врач сказал, что начиная с сегодняшнего дня меня надо активно «расхаживать». – Теть Рай, – обратилась Каркуша к соседке по палате. – Можно я заберу на полчасика ваш костылик?

– Бери, Катюш, – приветливо отозвалась полноватая женщина, с волосами, выкрашенными в рыжий цвет.

– А как же твое ребро? – попытался было увильнуть Артем.

«Расхаживание» сестры в его планы не входило. В пять часов у метро его должна была ждать девушка. Очень симпатичная, хотя и увешанная с ног до головы всякими фенечками, цепочками и браслетами. «Под хиппи косит!» – решил Артем и подкатил к ней с какой-то банальной фразой вроде: «Вам не кажется, что мы уже встречались?» Юная хиппи оказалась девушкой сговорчивой и милой. Свидание было назначено.

– А ребро у меня уже почти не болит, – сказала Каркуша и в подтверждение своих слов оперлась локтями о спинку кровати и, кряхтя, поднялась на одну ногу. Вторую, в гипсе, она держала на весу.

– Сядь! – испуганно прикрикнул на нее Артем и вздохнул: свидание с очаровательной хиппи со всей очевидностью накрывалось медным тазом.

Для Артема всегда было крайне важно, какое впечатление он производит на окружающих, какого мнения они о нем будут. Хотя на самом деле ему было глубоко на этих самых окружающих наплевать. Обеих Каркушиных соседок Артем называл про себя тупыми коровами. Однако мысль, что после его ухода они будут с осуждением покачивать головами – дескать, такой-сякой, бесчувственный, не мог больной сестре уделить полчаса, – заставила его выполнить Катину просьбу.

Ольгу Ганичеву они встретили в самом конце длинного, плохо освещенного коридора. Каркуша уже совершенно выбилась из сил. Оказалось, что передвигаться при помощи костыля – совсем не так просто, как могло бы показаться со стороны. И потом Каркуша ведь смотрела вниз, а не по сторонам.

– Катя?! – окликнула ее девушка, когда они с Артемом почти уже было проковыляли мимо.

– Ольга? – в свою очередь удивилась Каркуша. – А ты-то что здесь делаешь?

Судя по одежде, девушка принадлежала к числу посетителей, а не больных.

– А у меня подруга в пятой палате. – Ольга привычным движением головы откинула назад длинные русые пряди. – Упала с велосипеда и сломала руку. На ровном месте, представляешь?! Мы вместе катались. И ладно бы, на скорости, а то ведь как две черепахи ползли! А тебя как угораздило? – Ольга с сочувствием смотрела на Каркушину гипсовую ногу и костыль.

– А… – отмахнулась Каркуша. – Как-нибудь потом расскажу.

Ей совсем не хотелось вспоминать сейчас ту нелепую историю.

– А ты в какой палате лежишь? – спросила Ольга.

– В тринадцатой.

– Тогда я зайду к тебе завтра, ладно? – Ольга чуть наклонила голову, и от Каркуши не ускользнуло, каким взглядом посмотрела она на ее брата.

– Заходи, конечно. Я буду рада.

Они попрощались, и Ольга, бойко стуча каблуками по деревянному полу, заспешила к выходу.

Ольга Ганичева считалась самой красивой девушкой в школе. Серо-голубые, посаженные далеко друг от друга глаза всегда оставались грустными, даже когда Ольга улыбалась. Ярко-розовые, по-детски немного надутые губы придавали ее милому лицу особенную трогательность. Длинные, доходящие до середины спины светло русые волосы почти всегда были распущены. Высокая и стройная, Ольга всем остальным цветам предпочитала черный. Она часто ходила в облегающих, чуть расклешенных брюках и широких, непременно ручной вязки, свитерах. Улыбка настолько меняла ее лицо, что хотелось все время придумывать что-нибудь смешное, лишь бы только Ольга еще раз улыбнулась. Но чаще она оставалась серьезной. Ее ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать болтушкой. Задумчивая, молчаливая и замкнутая, девушка просто притягивала к себе взгляды окружающих, и, казалось, весь ее облик хранил в себе какую-то тайну. Поклонники ходили за ней толпами. Но Ольга могла любого поставить на место. Причем делала это необидно, но в тоже время твердо и совершенно определенно. Всерьез она ни с кем не встречалась. Во всяком случае, в школе все думали именно так.