— У меня есть грант на исследования в больнице Святой Екатерины. Я пластический хирург и проверяю разные методы устранения гемангиом. Вот почему я так дерзко разглядывал вас. Я ищу пациента, который создаст мне имя. Используя свой новый метод, я сделал уже немало операций, и все закончились успешно. Но то были небольшие пятна. Для убедительности мне нужна сенсационная операция. И вот появились вы!

Мики тогда ничего не ответила. Ее охватил безудержный страх, но не перед Крисом Новаком или болью, а перед возможным разочарованием. Она не раз спрашивала его, удастся ли операция, и он каждый раз отвечал, что гарантий нет.

— У вас очень большое пятно. Я не припомню, чтобы встречал пятно на пол-лица. Это нежная область тела, и операция связана с риском. Сначала я сделаю тест на участке кожи спины, где ничего не видно, чтобы проверить, не возникнет ли у вас каких-нибудь осложнений.

— Что мне придется делать?

— Ничего. Приходить в мой кабинет каждую третью субботу. Это займет час. Мы проведем около шести или семи сеансов. Вы позволите мне фотографировать вас до и после процедур? Мне потребуется ваше письменное согласие на то, что я могу использовать ваше имя и фотографии в своих научных трудах и лекциях.

— А что если получится еще хуже?

— Вы хотите сказать, что будете выглядеть хуже? Нет.

У Мики пересохло в горле, она с трудом сглотнула и решила ринуться навстречу опасности, но доктор Новак добавил:

— Запомните: на время всех процедур забудьте о макияже. Так можно занести инфекцию.

Мики замерла, осознав, чем грозит ей это условие. Если каждый раз оперировать лишь маленький кусочек кожи, то остальная часть сине-красного пятна станет всем видна, а ходить без макияжа — все равно что гулять по колледжу обнаженной. Мики не пойдет на такое. Она так и сказала ему.

Однако Мики не догадывалась, что придется иметь дело с такой неодолимой силой, как подруги по квартире. Они оказывали на нее давление, подгоняли, умасливали, угрожали, не оставляли в покое.

— Я слишком часто разочаровывалась, — плача, сопротивлялась Мики, а Рут и Сондра почти в один голос отвечали:

— Разочарование еще никого не убило.

Постепенно подруги подточили волю Мики к сопротивлению, их оптимизм и энтузиазм сломили сопротивление.

— Это не твое лицо! Ты ведь не знаешь, как оно выглядит!

Именно Сондра сделала смелый, решающий шаг: пока Мики спала, она выбросила все ее бутылочки, спустила в канализацию кремы и притирания…

Рут и Сондра ждали на улице, когда выйдет Мики после своего первого сеанса.

— Все уже испытано, — говорил врач, пока Мики оцепенело сидела в похожем на зубоврачебное кресле. — Врачи уже не один год испытывают самые разные средства для лечения гемангиом, но результаты пока неутешительны. Этот шрам у вашего уха появился в результате попытки пересадить кожу. Не волнуйтесь, Мики, я сумею убрать его.

Ему ни к чему было рассказывать о методах, какие применялись — прижигание, замораживание, разрезание, — ибо Мики испытала их все. Эти методы большей частью оказались не только безуспешными, но и невероятно болезненными.

— Вам повезло, Мики, в том смысле, что эта гемангиома не капиллярная. Если бы она была из разновидности кавернозных, пришлось бы просить, чтобы сосудистый хирург перекрыл главные притоки кровоснабжения.

Когда доктор Новак кончиками пальцев коснулся ее волос, она вздрогнула. Первый раз, когда он это сделал — убрал волосы, чтобы посмотреть, Мики подумала, что умрет от стыда. Она чувствовала прикосновение воздуха к этой части лица, изучающий взгляд Криса Новака, кончики его пальцев, словно исследующих самую интимную, уязвимую часть ее тела. Она никогда не привыкнет к этому. Никогда.

— Я начну поближе к уху, Мики. Тогда если что пойдет не так, ничего не будет видно. — Пока он работал, его голос звучал ласково и успокаивал. Волосы закололи назад, затем накрыли полотенцем. Мики сделала так, как ей велел врач: перед процедурой вымыла лицо физогексом. Голова ее была откинута назад. Доктор Новак положил Мики еще одно полотенце под подбородок, затем снова вымыл физогексом правую сторону лица. Она услышала, как он что-то кладет, затем что-то берет.

— Хорошо, Мики, — сказал он. — Теперь я сделаю несколько булавочных уколов. Это ксилокаин.

Острая внезапная боль — Мики показалось, будто правая щека отрывается и плывет вверх, прямо в руки доктора Новака, чтобы тот смог работать над ней без помех.

— Мики, я прилагаю максимум усилий, чтобы добиться гармоничного сочетания с пигментом вашей кожи. У вас красивая кожа. Женщины позавидовали бы вам, если бы могли видеть ее. Вы очень красивы, Мики, но как узнать об этом, если виден лишь один ваш нос?

Она почувствовала, что его пальцы массируют ее щеку.

— Сейчас я ввожу пигмент.

Затем Мики услышала звуки, от которых ей захотелось вскочить и бежать: ужасный щелчок и жужжание мотора. Она закрыла глаза и представила, что он может держать в руках: инструмент, похожий на ручку с кончиком из крохотных ниточек, которые, вибрируя, двигались взад и вперед, внося пигмент в ее кожу. Это была иголка для татуировки.


Когда спустя час она вышла, немного подрагивая, очень бледная, но улыбающаяся от безграничного облегчения, Рут и Сондра вскочили на ноги. Крис Новак обнял Мики за плечи и сказал:

— Не снимайте повязку как можно дольше. Если что не так, тут же звоните мне. Приходите в четверг днем, чтобы я мог осмотреть вас. Не забудьте следить за тем, чтобы волосы были заколоты в узел, пока ваша щека заживает. Желаю удачи.

Сондра подбежала и обняла ее, а Рут, подбоченясь, осталась стоять на месте. Рассматривая повязки и алую кожу, выглядывающую из-под нее, она улыбнулась и заключила:

— Боже, Мики Лонг, ты похожа на невесту Франкенштейна!


Подошел май, и до выпускных экзаменов оставались считанные дни.

На Кастильо, казалось, опустилась какая-то завеса: пора экзаменов неумолимо приближалась, и студенты только тем и занимались, что лихорадочно зубрили. Наступил критический период, решающее время, когда определится дальнейшая медицинская карьера студентов — те, кто не сдадут экзаменов, сойдут с дистанции. Все говорили, что если студент справится на первом курсе, остальное — раз плюнуть. На вечеринки мало кто ходил, затем их и вовсе перестали устраивать. Энсинитас-Холл постепенно опустел, только в субботу днем и вечером здесь иногда отдыхали студенты с третьего и четвертого курсов в белых халатах, ожидая вызова в больницу. Всякая общественная жизнь приостановилась, пляж опустел, телефоны молчали, письма лежали в ожидании, когда на них ответят. В окнах общежития и квартир всю ночь горел свет, в притихшем колледже царила атмосфера ожидания и неизвестности.

Три подруги не отличались от других студентов, они тоже зубрили, но атмосферу их маленького мирка накаляло еще большее напряжение и ожидание.

Для Рут настало время подняться на новую ступеньку успеваемости. В ноябре она была двенадцатой, в январе — девятой, а на промежуточных экзаменах — восьмой. Рут не могла себе позволить опуститься ниже хоть на йоту да и на восьмом месте ей не хотелось задерживаться.

Сондре рисовалось теплое лето, которое она в последний раз проведет в обществе родителей, и ощутит близость, которая, она не сомневалась, продлится долго.

А Мики ждала, когда настанет последний сеанс с доктором Новаком, и этот час близился.

Никто не пялился на нее. Да, сначала во время лекции несколько голов повернулись в ее сторону, во внутреннем дворике кое-кто удостоил ее отсутствующего взгляда, в котором сквозил лишь вялый интерес: «Неужели она попала в автокатастрофу?» Затем наступило полное безразличие, которое устраивало Мики, к тому же она к этому уже привыкла. Мики ждала каждой процедуры, каждого осмотра с невыразимым волнением. Она обычно приходила заранее, но все еще избегала смотреть в зеркало. Умывалась, причесывалась, чистила зубы, словно слепая, боясь собственного отражения в зеркале, не желая сильно разочароваться, и так продлевала процедуру «снятия с себя покрывала». Рут и Сондра, глядя на подругу, не видели в ее внешности ничего особенно трагического, хотя одутловатость с лица Мики не сходила большую часть времени, оно было темно-синим и скрыто под повязками. А вообще, из-за надвигавшихся выпускных экзаменов и конкуренции за лучшую успеваемость на Мики мало кто смотрел, и ее переживания оставались почти незамеченными.

Это случилось в конце недели перед трудным экзаменом по статистике: доктор Новак спросил Мики, можно ли ему представить ее на ежегодном семинаре по пластической хирургии.

Новак вытаскивал крохотные нейлоновые нити из шва в области уха после удаления старого шрама. Сегодня не будет татуировки, она закончилась в прошлую субботу.

— Вы не возражаете, Мики? Семинар через две недели, в последние выходные перед окончанием курса. Это ежегодное мероприятие, на котором представляются научные доклады. Там будет довольно много врачей — около шестидесяти пластических хирургов со всех концов страны. Как вам кажется, вы сможете прийти?

Мики сидела в обычной позе — отвернувшись к стене со сложенными на коленях руками.

— Что мне придется делать?

— Немногое. Я продемонстрирую слайды и сделаю краткий доклад. Затем мне хотелось бы, чтобы вы вышли перед аудиторией и все могли бы взглянуть на вас.

— Я не смогу, — прошептала она.

Доктор удалил последний шов. Он связал марлю в небольшой узел и отправил его в ведро. Затем он повернулся в своем вращающемся кресле к Мики.

— Думаю, сможете, — ласково сказал он.

— Нет.

— Конечно, я не могу заставить вас силой, но я подумал, как это было бы замечательно. Там соберется много врачей, чтобы услышать о моей новой технике. Они взглянут на вас, убедятся, что это осуществимо, вернутся к себе домой, чтобы помочь другим, кого постигло то же, что и вас.

Мики смотрела на него затравленным взглядом.

— Как это было со мной?

— Мики, вы все это время не смотрите на себя, правда? Вот взгляните. — Он взял зеркальце и поднес к лицу девушки. Мики инстинктивно закрыла глаза. — Ну посмотрите же. По-моему, мы добились потрясающего успеха.

Мики открыла глаза и… застыла. Правая сторона лица являла собой ужасную картину: розовые шрамы, покраснение, одутловатость…

Но сине-красное пятно исчезло!

— Со временем все это пройдет, — успокоил ее доктор Новак, пальцами касаясь разных участков ее лица. — Точнее, через шесть месяцев, если вы будете следовать моим наставлениям и избегать солнца, никто не догадается, как ваша щека выглядела раньше.

Мики еще некоторое время разглядывала себя, затем повернулась к Крису Новаку:

— Хорошо, — сказала она, робко улыбаясь. — Я приду.


— Вот она идет, — сказала Сондра, отпрянув от окна и отпуская занавески.

Они с Рут бросились на кухню и там, в темноте, принялись ждать, затаив дыхание. Слыша, что в дверной скважине поворачивается ключ, обе давились от распиравшего их смеха. Дверь отворилась, и в июньском бледно-лиловом сумеречном свете показался силуэт Мики.

— Эй, — позвала она, обращаясь в темноту. — Дома никого нет? — Затем пробормотала: — Должно быть, ушли куда-то.

Сондра щелкнула включателем, а Рут закричала:

— Сюрприз!

Мики чуть не подпрыгнула до потолка.

Она выронила сумку и бумаги, прижала руку к груди и выдавила:

— Что за…

— Сюрприз, сюрприз! — скандировали подруги, схватив ее за руки. — Пойдем, это надо отметить!

— Что вы… — Она не сопротивлялась, когда ее вели в спальню. — Оценки вывесили?

— Нет еще. Пойдем же!

Сондра осталась позади, а Рут подталкивала Мики к ее спальне. На пороге возникла немая сцена: Сондра и Рут широко улыбались, а Мики взирала с открытым ртом.

— Что это? — наконец прошептала она.

— Мики Лонг, мы отмечаем твой первый выход в свет, — Рут еще раз подтолкнула ее в спину. — Вперед! Отныне мы видим твое новое лицо.

Мики медленно приближалась к вещам, лежавшим на кровати, будто те могли укусить ее: красивое платье без рукавов из небесно-голубого шелка, модные туфли-лодочки на ремешке того же голубого цвета, маленькая коробочка с парой золотых серег, коробочка с макияжем всех цветов, прозрачная пластмассовая коробка с паровыми бигуди и феном, шарф с фирменным знаком и чудесные голубые, зеленые и аквамариновые ленты, элегантно переброшенные через кровать. К ним была прикреплена большая бирка с надписью: «Завяжи мною свои волосы в узел».

— Ничего не понимаю…

— Это от меня и Рут. Наш подарок по случаю завершения лечения.