Мики вернулась, подала ему бутылку пива без стакана, сама открыла банку «фрески».

— Чтобы приобрести опыт. Я хочу стать пластическим хирургом, а для этого надо уметь мастерски накладывать швы. Во время стажировки в операционной мне разрешают самое большое подержать ретракторы. Накладывать швы разрешается практикантам и ординаторам. — Она вошла в гостиную, где в этот октябрьский вечер было тепло, и села на диван. Джонатан сел напротив нее в мягком кресле. — То же самое и в палате неотложной помощи, — продолжила она, поджав ноги под себя. — Сливки снимают ординаторы, кое-что перепадает интернам. Нам, студентам-медикам, достается самая нудная работа. Но вечерами, когда все очень заняты, а от тяжело пострадавших пациентов нет отбоя, нам разрешается зашивать раны. К тому же я подала заявление в интернатуру в очень хорошую больницу. Ожидается огромная конкуренция, и я хочу, чтобы у меня был хороший послужной список.

Он отхлебнул пива, откинулся в кресле и оглядел комнату.

— У тебя здесь хорошо.

— За эти годы мы обустроились, добавили кое-что свое. Когда мы три года назад въехали сюда, эти стены были голыми.

— Мы?

— Мои подруги и я.

И Мики рассказала ему, как они втроем встретились и подружились. Она говорила спокойно, непринужденно о себе и жизни в Кастильо. Джонатан слушал с интересом и поглядывал на нее. Он невольно задумался над тем, как бы снять трубку телефона с рычага и удержать Мики у себя.

— Извини, — сказала она немного спустя. — Я не даю тебе слова сказать?

— Я думаю, что такой красивой женщины я еще не встречал. Мики, я говорю совершенно серьезно. В физическом смысле слова. Ты великолепна. Вчера я просмотрел тебя в первых отснятых материалах — ты смотришься поразительно фотогенично. Даже Сэм был удивлен. Мики, ты рождена для кино. Думаю, ты избрала не ту профессию.

Она посмотрела на него, затем рассмеялась:

— Это ты так подлизываешься ко всем, кому назначаешь свидания?

Но он не шутил, и она знала это.

— Каждый режиссер мечтает о том, чтобы найти такую прирожденную красавицу, как ты. И дело не только в твоей внешности. — Он отложил пиво в сторону и наклонился вперед, уперся локтями в колени и сложил руки. — Ты умеешь ходить, хорошо держаться. Мики, у тебя плавные движения.

— Твоими устами да мед пить! — Она вертела банку «фрески». — Только послушайте…

Тишину нарушал лишь доносившийся издалека звук прибоя.

— Когда-то меня обзывали Мики — Мокрая Курица, — чуть слышно сказала Мики.

Джонатан встал, подошел и сел на диван рядом с ней. Мики чувствовала, как его энергия заряжает пространство между ними; ее излучали глаза, тело и слова.

— Мики, позволь мне сделать фильм о тебе.

— Не надо.

— Почему нет? У тебя замечательная жизнь, и любители кино с удовольствием посмотрят на тебя.

— Нет, Джонатан, — сказала она. — Я не собираюсь идти в кино. Мне не надо рекламы. Я хочу стать врачом, просто и ясно. Пожалуйста, не пытайся изменить мое решение, не пытайся изменить меня, Джонатан.

Он взял ее руку.

— Мики, я не стал бы изменять тебя даже за миллион долларов.

Он уже целовал ее, и Мики дивилась, как легко все получилось. Раньше, всякий раз, когда Мики целовалась, она цепенела, помня о своем лице, о близости другого лица. Она не знала, привлекает ли она или отталкивает. Мики никогда не думала, что можно целоваться столь естественно, полностью отдаваясь порыву страсти.

Джонатан был ее первым мужчиной.

Он прижал ее к себе, и поцелуи стали настойчивыми. У нее неистово бился пульс: что в этом случае советуют правила?

И тут зазвонил телефон.

Джонатан отстранился, и Мики вскочила. Состоялся короткий разговор:

— Джуди? Разрыв ткани лица? Ты серьезно? Сейчас буду на месте!

Джонатан смотрел ей вслед, когда она пошла в спальню. Оттуда Мики вышла в свитере, с сумкой и перекинутым через руку аккуратно сложенным белым жакетом.

— Извини, Джонатан, — тихо сказала она. — Мне действительно надо идти.

13

В машине работал приемник, и Мик Джаггер пел: «Уже вечер… Я сижу и смотрю, как играют дети…»

Рут глядела в окно. Справа от нее открывался захватывающий вид: в темноте сверкали рассыпанные рубины, изумруды и бриллианты — долина Сан-Фернандо зажглась в ожидании Рождества. Но Рут этого не замечала. Оконное стекло отражало лицо молодой женщины, не писаной красавицы, но хорошенькой, с симпатичной короткой стрижкой и задумчивыми глазами. Рут знала, что еще до конца этого вечера ей придется все рассказать Арни, а найти удобный момент будет непросто.

Она почувствовала, как теплые пальцы обвили ее руку и притянули к губам. Рут обернулась и улыбнулась ему:

— Ты уже освоился с моим телом, правда?

Держа руль одной рукой, он преодолевал замысловатые повороты на Малхолленд-драйв.

— Я не могу вдоволь насладиться тобой, — сказал он, покусывая ее большой палец.

— Лучше отдай мне палец. Он мне завтра понадобится.

Арни отпустил ее руку:

— Я с радостью возвращаю его вам, прекрасная дева, но при том условии, что вы сохраните в тайне, для чего вам понадобится этот пальчик.

Рут никак не могла привыкнуть к этому: Арни не преувеличивал, когда при самой первой их встрече сказал, что не любит разговоры о медицине.

— Арни, можно остановить машину?

Он посмотрел на нее и приподнял брови.

— Сейчас? Что ты собираешься делать, целоваться?

— Нам надо поговорить.

Он взглянул на часы со светящимся циферблатом на приборном щитке.

— Но Рут, вся семья ждет нас. Матушку хватит удар, если мы опоздаем.

Рут вздохнула при мысли о семье Арни. Мистер Рот, спокойный и скромный бухгалтер, как и Арни; два брата — один эпидемиолог, другой агент по недвижимости; три сестры — все замужем и нарожали в обшей сложности уже восьмерых детей; а еще кузены в Нортридже, тетя в летах и дядя, и всеми ими командовала грозная миссис Максин Рот, женщина, чье щедрое сердце не умещалось в ее огромной груди. Собственно, эта семья очень напоминала Рут ее собственную, оставшуюся в Сиэтле.

Рут неохотно уступала Арни, редко оставляла за ним решающее слово. Но сейчас она разрешила ему самому принять решение:

— Ладно, Арни. Поговорим потом.

Как обычно, на столе было больше еды, чем могла одолеть целая армия, а миссис Рот неустанно призывала всех отведать еще что-нибудь.

— Неужели вам не нравится? — вопрошала она, пока дети шныряли кругом, а взрослые разговаривали. Рут все нравилось. Здесь она чувствовала себя как дома.

Наконец миссис Рот разрешила всем встать из-за стола. Все были довольны, хорошо накормлены и счастливы. Рут взяла Арни под руку и многозначительно взглянула на него. Дом Ротов стоял на вершине холма Энсино, откуда открывался вид на мерцавшую долину Сан-Фернандо. Из комнаты для игр доносились громкие звуки, издаваемые двумя телевизорами и стереопроигрывателем, голоса детей и взрослых смешались. Рут и Арни вышли на улицу, где их встретила благословенная прохлада и тишина.

Бассейн был освещен, от него исходило желтовато-зеленое мерцание; мигающие огоньки отбрасывали маленькие конусы, освещая им дорогу.

— Арни, — сказала Рут после недолгого молчания, — давай поженимся.

— Конечно. — Он крепко сжал ей руку. — Мы собираемся это сделать в июне. Ты не забыла?

— Я имею в виду прямо сейчас.

Арни тихо рассмеялся:

— Какая ты сумасшедшая и нетерпеливая женщина!

— Я не шучу, Арни. Я не могу ждать.

Арни остановился и повернулся к ней лицом.

— Ты не можешь ждать? Что ты хочешь этим сказать?

Заготовленные слова куда-то испарились; нахлынувшие эмоции перечеркнули заранее продуманную речь, спокойную дикцию. Она выпалила все, не завершая предложений, не делая пауз между словами и отчаянно жестикулируя. Рут говорила о необходимости побыстрее, до интернатуры и ординатуры, родить ребенка, ибо потом будет уже поздно, о стремлении опередить биологические часы, о том, что ей не хочется родить первого ребенка после тридцати, о том, как важно родить сейчас, и что все это сводит ее с ума. Арни выслушал все это молча, новая причуда Рут совершенно сбила его с толку. Ведь они договорились, что заведут семью через три года. И пока Арни старался взять в толк разрозненные фразы, биологические факты и точный календарь, в котором Рут разобралась после сложных расчетов, он услышал нечто другое, чего не было в словах, но читалось в ее отчаянном взгляде, полном мольбы голосе, едва заметной растерянности, которая, видно, охватывала ее.

«Почему?» — удивлялся он.

Сказанное Рут никак не объясняло неожиданную потребность немедленно завести ребенка. И снова, как прежде, Арни пришло в голову, что он по-настоящему не знает Рут Шапиро. В ее душе остались тайные ходы и незаметные течения, которые ему неведомы. Несколько раз за эти три года он с удивлением думал, что Рут осталась для него тайной.

— Если поженимся сейчас, — протянул он, — то где мы будем жить? Моя квартира слишком далеко от тебя, и не думаю, что нам в это время удастся снять что-нибудь рядом с колледжем.

Рут уставилась на влажную траву. Настал щекотливый момент. А если он не согласится, если будет настаивать на том, чтобы подождать, что тогда? Рут знала, что надо поскорее родить ребенка, доказать, что она заплатила не слишком большую цену ради того, чтобы изучать медицину, доказать всем, что она может всего добиться, стоит только захотеть — но насколько оправдана такая спешка? Стоит ли рисковать и испортить отношения с Арни?

— Мы будем жить как и прежде, — тихо сказала она. — Это продлится всего шесть месяцев.

Арни хлопал глазами и не знал, что сказать.

— Ты уверена, что больница возьмет тебя в интернатуру беременной?

— Если мы сделаем так, что я рожу в сентябре, — быстро заговорила Рут, — тогда за время практики я буду ходить беременной самое большое два с половиной — три месяца.

— Но как мы управимся — я на новой работе, а ты на практике?

— Я уверена, что моя мать выручит нас до тех пор, пока мы не обустроимся. Можно взять студентку, чтобы она посидела с ребенком. — Рут схватила его за руку. — Я знаю, Арни, у нас получится. Для меня это так много значит!

Некоторое время он смотрел хмуро, раздираемый доводами здравого смысла и мольбой в глазах Рут, затем смягчился.

— Ну если для тебя это так важно… — сказал он, пожав плечами.

Рут бросилась в его объятия и прижалась лицом к его груди.

— Спасибо тебе, Арни! Все здорово получится! Вот увидишь! Все получится замечательно!..

14

— Счастливого Нового года, Мики!

— Глупый, Новый год отмечали три недели назад.

— Новый год все еще продолжается.

— Сейчас только восемь часов. Обычно счастливого Нового года желают в полночь.

Джонатан отстранился, делая вид, что недоволен ею.

— Не знал, что ты такая раба условностей.

Оба отмечали за бутылкой «Дом Периньон» завершение съемок фильма «Медицинский центр!». На полу между ними лежали остатки легкого ужина, который доставили от «Юргенсена» в обернутой целлофаном корзинке. Из стереомагнитофона лилась песня Джоан Баэз «Молчаливое бегство».

Мики, склонив голову, разглядывала золотистые пузырьки в своем фужере. Вечер был задуман как праздничный, оба уже много дней собирались встретиться, но, оказавшись здесь, в мире Джонатана, в его доме в Вествуде, празднуя победу, она почувствовала странный холодок.

Сильная рука взяла ее за подбородок, и голос, который всегда возбуждал ее, спросил:

— Что не так, Мики?

Она старалась не смотреть ему в глаза:

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты молчишь весь вечер. Кажется, будто твое тело здесь, а мысли витают где-то в другом месте. Где ты, Мики Лонг?

Ей надо было подумать, найти верные слова. Как объяснить, что новый год принес с собой необъяснимую печаль? Что в то мгновение, как она услышала далекий звон колоколов на башне колледжа и хирург, оторвав взгляд от пациента, обратился к операционной бригаде: «Наступил 1972 год. Счастливого Нового года», Мики почувствовала, что холодная рука сжала ее душу. Этот холод не отступил и сейчас, даже сегодня вечером, даже в объятиях Джонатана.

Все было не так. Ради этого года она жила всю свою жизнь, ради этого года было принесено столько жертв, и сейчас ее охватил страх. «Мне нужно больше времени, чтобы разобраться в своих чувствах к Джонатану, найти ему место в своей жизни, и свое место в его жизни». Три недели и один день назад ей было легко любить Джонатана, ибо в запасе у них оставался один год. Но теперь она осознавала: близится решающий миг, до него осталось всего шесть месяцев. Мики завершит один этап, за которым последует новый, и, как она ни пыталась, ей не удалось найти место Джонатану в этом раскладе.