Стол у огромного камина, сложенного из камня, у дальней стены комнаты для отдыха был накрыт узорчатой скатертью. Рядом с тарелками лежали карточки с именами гостей и букетик для каждой женщины. Начали с белого вина, попутно знакомясь и осваивая новые правила колледжа Кастильо. Миссис Хоскинс, жена декана, была приятной женщиной. Она носила белые перчатки, обращалась к студенткам «девушки» и уверяла, что будущие мужья будут гордиться ими.

Стоял сумеречный, благоухающий вечер. Сондра, Рут и Мики молча шли к общежитию, прислушиваясь, как вдали волны бьются о скалы Кастильо. Слева от них на фоне пальм и бледно-лилового неба возвышались темные и грозные фасады Марипоса-, Мансанитас- и Родригес-Холла, словно олицетворяя то, что подругам было уготовано на предстоящие четыре года. Справа, по ту сторону автомагистрали, тянущейся вдоль тихоокеанского побережья, поднимался золотистый монолит больницы Святой Екатерины, где им предстояло стажироваться. Окна больницы светились, точно маяк у берега, к которому они пустились через бушующий океан. И девушки не без опасений ступали по каменным плитам Кастильо.

Когда они подошли к входу в Тесоро-Холл и очутились в море света, рок-музыки и мужского хохота, Рут воскликнула:

— Как же в такой обстановке учиться?! Знаете, я над этим задумывалась. Что вы обе думаете об этом общежитии?

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Сондра.

— Мы платим огромные деньги, чтобы жить здесь. Но только послушайте, какой здесь шум! Что вы скажете, если нам втроем снять квартиру?

— Квартиру?

— Ну да, за пределами колледжа. Я видела поблизости несколько объявлений, что сдаются квартиры. Спорю, вскладчину это обойдется гораздо дешевле, чем они берут с нас здесь, где нет ни уединения, ни спокойствия, ни тишины для учебы. — Рут хмуро посмотрела в сторону, откуда доносились музыка и смех. — И еще, они берут с нас за горничную и стирку. Но ведь мы точно сумеем навести чистоту в своей квартире и сами все постираем. Затем — еда. Что вы думаете об обеде, которым нас сегодня угостили в общежитии?

Обе пытались вспомнить, что они ели. Нечто коричневато-бурого цвета.

— Я неплохо готовлю, — сказала Рут, — к тому же я не ем три раза в день. А они берут с нас за завтрак, обед и ужин, едим мы или нет. Подумайте, сколько денег мы сэкономим. — Она снова умолкла. — И, самое главное, нам никто не станет мешать. Никакие парни не будут носиться мимо наших дверей.

При этих словах у Мики загорелись глаза.

Сондра задумалась о крохотной комнатушке в общежитии и чрезмерно услужливых ребятах вроде Шона, приятных и действующих из лучших побуждений, но назойливых.

— Я не против большей жилплощади, — сказала она. — Но мне не хочется жить вдали от океана.

Условились, что Рут присмотрит квартиру. Занятия начнутся только через два дня, в четверг, и у них хватит времени, чтобы найти квартиру, переселиться в нее и, преодолев сопротивление кассира, забрать деньги за общежитие. Девушки пожали друг другу руки в знак того, что договорились на сей счет.

3

Сентябрь в Калифорнии самый жаркий месяц. В среду утром, когда три девушки встретились снова, стояло страшное пекло, океан не дарил даже легкого освежающего бриза. Девушки ехали по Авенида Ориенте на «мустанге» Сондры.

Когда несколько минут спустя они поднялись в квартиру на втором этаже, Рут достала из сумочки скрепленный спиралью блокнот и передала его Сондре.

— Вот все расчеты. Хозяйка пожелала, чтобы мы внесли задаток за уборку, но я убедила ее, что у нас будет полная чистота. За месяц выходит сто пятнадцать. Хозяйка сказала, что на коммунальные услуги уйдет меньше десяти долларов. Я прикинула, что продукты обойдутся около ста пятидесяти в месяц, так что все удовольствие будет стоить меньше ста долларов с носа. А поскольку каждой из нас в семестр за общежитие надо платить по восемьсот долларов, мы сэкономим огромные деньги — по триста долларов на душу!

Выудив ключ из кармана неизменных джинсов, Рут открыла переднюю и сказала:

— Вот он! Вот наш земной рай!

Квартира была небольшой, но аккуратно обставленной, весь пол устилал ковер. Белые с сероватым оттенком стены были голы, как и столы и полки, но три девушки, войдя сюда, уже видели, как все скоро преобразится: Сондра представила подушки и плакаты, Рут мысленно расставляла растения и развешивала картины. А Мики Лонг поняла, что здесь можно будет уединиться, отгородившись ото всего мира.

— Что скажете? — Рут победно оглядела подруг.

— О, мне нравится! — откликнулась Сондра. — Я из Финикса привезла с собой несколько красивых плакатов. Куда бы мы ни повернулись, наши глаза увидят замки, реки и закаты. Подушки темно-оранжевого цвета оживят этот диван. — Она вышла на середину комнаты и, улыбаясь, огляделась вокруг себя. — Возможно, на пол мы постелим восточный ковер…

— Тпру! — Рут, смеясь, подняла руку. — Такие вещи мне не по карману. Я сама плачу за этот колледж, так что приходится считать каждый пенни.

— О, не беспокойся, — весело отмахнулась Сондра. — У меня найдутся деньги. Я буду дизайнером по интерьеру.

Рут наблюдала, как Мики осторожно приближается к коридору, будто там кто-то затаился, затем уперла руки в свои широкие бедра и спросила:

— Ну, Мики, а ты что скажешь?

Мики заволновалась. Да, эта комната что надо. Ее можно сделать уютной, и здесь никто не будет мешать. К тому же теперь не придется думать, как сводить концы с концами. Из стипендии, студенческого займа и заработанных летом денег Мики сможет оплатить учебу и поддержать мать в интернате для престарелых, где той так нравится.

— Мы будем тянуть соломинки и посмотрим, кому какая спальня достанется, — сказала Рут, повернувшись к кухне, где стояла метла. Но Мики остановила ее, добровольно согласившись взять себе комнату без окон: стекло и зеркала отравляли ей жизнь.

Несмотря на жару — день еще был в разгаре, — девушки отправились в общежитие, погрузили свои вещи в «мустанг» и отвезли их на квартиру. Наконец Сондра отворила все окна, чтобы впустить послеполуденный свежий ветерок, который чудесно бодрил и принес запах океана, а Рут достала то немногое, что купила сегодня утром в магазине «Сейфвей»: котелок для кипячения воды и приготовления еды, растворимый кофе, сыр, крекеры, туалетную бумагу и коробку свеч, которых хватало на пятнадцать часов. Поставив по свече в каждой комнате, она сказала:

— Хозяйка утверждает, что свет включат завтра. В выходные можно присмотреть все необходимое для кухни и ванной.


Сондра не спеша приводила в порядок свою комнату, хотя красно-золотистое солнце уже ушло за океанский горизонт и длинные тени предвещали наступление последней ночи без электрического света. Плакату Дженис Накамура с камышовыми котами нашлось место прямо над ее кроватью, и, едва проснувшись, Сондра первым делом увидит их; кожаный несессер с письменными принадлежностями, подарок на окончание школы, она аккуратно поставила на стол под окном; фотографию, на которой родители были запечатлены в Большом каньоне, пристроила рядом с ним; платья отныне висели в правой стороне шкафа, юбки и блузки — в левой; туфли выстроились на полу, словно солдатики. Сондра разгладила одеяла, одолженные хозяйкой — потом она купит свои, — распушила подушку и отступила назад, чтобы взглянуть на творение собственных рук.

«Это лишь начало, — с удовольствием подумала Сондра. — Начало последнего путешествия»…

Прежде чем вернуться к Рут и Мики, Сондра взглянула в окно. Как и предупреждала Рут, океана не было видно, но он простирался там, как раз за этими пальмами и крышами домов. Океан Сондры. Она чувствовала его, ощущала его неспокойное дыхание; закрывала глаза, напряженно прислушивалась — и слышала прибой, шум которого сулил столь многое, — ведь далеко за океаном лежал неведомый мир. Наступит день, когда Сондра окажется в том мире — на сей счет она была уверена. Ей предстояло восстановить справедливость, исполнить моральный долг перед теми, кто дал ей жизнь. Надо было обрести себя, найти место в этом мире, вернуться к темной расе, с которой она состояла в родстве. Сондра Мэллоун чувствовала, что стоит на берегу огромного зовущего океана, и это сейчас волновало ее так же, как декан Хоскинс, в то утро вторника произносивший клятву Гиппократа. Все предвещало — она найдет то, что искала.

На кухне Рут намазывала сыр на крекеры. Она работала при свече и одна. Мики все еще не вышла из ванной.

Рут удивлялась, что не дрожат руки: внутри у нее все тряслось. Наконец-то она здесь и предпринимает большой смелый шаг. «Назло отцу я добьюсь своего. Даже если это сулит гибель, я пойду до конца и у финиша окажусь первой!»

Ее отец, один из самых известных врачей штата Вашингтон, настоящий трудоголик, двадцать три года назад расстроился, когда вопреки его желаниям и планам жена родила девочку. Родители Рут поторопились зачать еще одного ребенка, и вскоре на свет появился Джошуа. Обида была забыта. Затем родился Макс и, наконец, Дэвид. А через некоторое время родился последний ребенок, последний и поэтому самый любимый. Им оказалась девочка. Будто совсем не было старшей дочери, будто он копил любовь именно для младшенькой, Майк Шапиро стал с нежностью относиться к маленькой Джудит. Ей была отдана роль принцессы — роль, которая по праву принадлежала Рут.

Нет, Рут не обижалась на отца. Она росла пухлым, неуклюжим, вызывающим разочарование ребенком, который то и дело опрокидывал молоко или расхаживал по дому с крошками пирога на подбородке. Сегодня, будучи взрослой, она соперничала со своими братьями: Джошуа учился в Вест-Пойнте, и его фотография занимала центральное место на каминной полке в гостиной; Макс был слушателем подготовительных курсов при медицинском колледже Северо-Западного университета и в будущем собирался работать с отцом; Дэвид проявлял большие способности в юриспруденции. «У тебя ничего не получится, Рути, — заявил отец, когда она заполняла анкету о приеме в медицинский колледж. — Почему бы тебе не смириться со своим положением? Найди хорошего парня. Выйди за него замуж. Нарожай детей». Но как раз в этом-то и заключалось все дело: Рут никогда ничего не проваливала. В детстве она иногда могла опуститься до непростительного среднего уровня, но провалов на экзаменах не знала. Просто из нее не получилось одаренного ребенка. Не ее вина в том, что единственные соревнования по бегу, в которых она заняла призовое место, другие проигнорировали из-за дождя, и, насколько бы она ни отстала от бегущего впереди, ей все равно досталась бы награда. Однако у этой страшной неудачи, случившейся много лет назад, оказалась и положительная сторона: Рут Шапиро на короткое время ощутила вкус отцовского восторга и готова была добиваться его любыми усилиями.

«На этот раз, — думала она, раскладывая крекеры на бумажной тарелке, — я не приду третьей. Я приду первой. Первой из девяноста!»

Мики долго пробыла в ванной не потому, что наносила макияж или прикрывала длинными светлыми волосами щеку, а потому что изучала лицо, отражавшееся в зеркале. Лицо, которое издевалось над ней.

Когда она родилась, пятно было величиной с булавочный укол. Мать говорила, что это след от поцелуя феи. Но затем пятно начало медленно расползаться, и сейчас, сине-красное, оно тянулось от уха до носа, от нижнего края челюсти до линии роста волос. Некоторые ее однокашники по школе оказались жестокими. Они говорили: «Эй, Мики, у тебя на лице осталось варенье», а то и вовсе заявляли, что ее кожа ядовита и никто не должен приближаться к ней. Дети подбивали друг друга подбежать к Мики и коснуться ее щеки. Стенли Фурмански заявил, будто отец говорил ему, что сине-красные пятна становятся все больше и больше, а затем лопаются, и мозги вылезают наружу. А учителя читали нотации о том, что к несчастным людям следует относиться с добротой, и тогда Мики хотелось умереть. Она плача бежала домой, и мать всегда обнимала ее, чтобы унять страдания дочери.

Мики стала подростком, а дела шли не лучше. Девочки сближались с ней лишь ради того, чтобы допытываться, что же с ее лицом; преподаватели, руководствуясь лучшими побуждениями, своей добротой унижали ее; мальчики на спор приглашали Мики на свидания — тот, кто поцелует ее в изуродованную щеку, выиграет пять долларов. Все эти годы мать водила девочку от врача к врачу. Многие отделывались от нее, заявляя, что пятно пронизано сосудами и оперировать его опасно; некоторые экспериментировали скальпелем, жидким водородом и сухим льдом, отчего лицо становилось еще уродливее и покрывалось рубцами…

Но самые страшные шрамы появлялись не на лице. Мики быстро окончила среднюю школу, за три года одолев четыре класса, и стала самой молодой первокурсницей в колледже Кастильо. К этому времени Мики полностью уверовала в собственную неполноценность и пришла к выводу, что ее роль в жизни сводится к тому, чтобы посвятить себя работе.