Аньес Ледиг - За полшага до счастья

За последние несколько недель Жюли научилась жить настоящим моментом. А разве у нее был выбор? И сегодня его тоже нет.

Так что она продолжала жить настоящим моментом, жизнь такая хрупкая штука…

Особенно сегодня.

Carpe diem[14].

Поль предложил проводить ее.

Жюли решила поехать домой.

Она, точно призрак, вошла в свою крошечную квартиру, где из каждого угла на нее набросились воспоминания. Диван, где Люк так любил кувыркаться, его стул возле кухонного стола, мультики – он столько раз пересматривал их, что кассеты в конце концов стали визжать при каждом обороте…

И его комната…

Жюли рухнула на детскую кроватку и прижала к себе любимые игрушки Люка, те, что не ушли с ним вместе.

Она закрыла глаза и молча сотрясалась в рыданиях. Она не знала ни который час, ни что она будет делать завтра. Если время остановилось, к чему строить планы?

В тот вечер Жюли хотелось уснуть поскорее. И надолго. Быть может, навсегда.

Поль молчал. Через некоторое время он взял ее за руку, отвел к машине и снова увез ночевать к себе.

Поль умеет принять решение в критический момент.

В тот вечер у Жюли хватило сил раздеться самостоятельно. Но не сопротивляться. Она мгновенно уснула. Так лучше.

Наутро Жюли проснулась на том же месте, в том же положении, с мокрым носовым платком в руке и опухшими глазами. Одиночество схватило ее, как волк ягненка. Не оставив ей никакого шанса.

От слез голова была тяжелая.

Бессмысленный день.

Подышать воздухом. Поплакать. Помочь Полю на кухне. Поплакать. Почистить лук. Поплакать. Вопреки обыкновению. Один разок. Сходить на могилу. Поплакать. Позвонить Манон. Поплакать.

Под вечер на ее мобильник упало сообщение от Ромэна:

«Я знаю, что бессилен против вашего чувства одиночества. Знаю, что вам надо его пережить, не бояться его, принять. Знаю, что для этого еще слишком рано. Вы умеете плакать, тут женщинам страшно повезло. Я часто думаю о вас. Вспомните обо мне, если вам понадобится чье-то общество. Я рядом. Обнимаю вас».

На самом деле Ромэн постоянно думал о Жюли и Людовике. Действительно, та медсестра была права, он очень привязался к этому малышу. И к его матери, возможно, тоже. В конце концов он решил, что это к лучшему, что Людовик умер: у него была слишком тяжелая травма, грозившая непредсказуемыми последствиями. Ему приходилось видеть родителей таких физически и неврологически больных детей. Тех, кого очень пренебрежительно называют «овощи». Он многое видел. Родителей, которые боролись, переехали, сменили работу, чтобы быть поближе к специализированным клиникам; пары, которых сблизило это испытание, тех, кто отважился завести другого ребенка, и тех, кого горе привело к разводу. Иногда случалась и радость, но всегда, всегда – страдание, жестокое страдание при виде боли на лице своего ребенка.

Поэтому он понимал Жюли. Она позволила сыну уйти – и страдала от этого.

А еще Ромэн знал, что у нее снова возникнет желание встать и идти долгой дорогой вместе с другими, несколькими старыми и несколькими новыми, потому что такова жизнь, и будут встречи, и будет постоянное движение в ритме событий. И еще, когда мы покидаем большую спокойную реку существования, мы обнаруживаем параллельные пути, разумеется более сложные для навигации, но они интереснее, богаче, чем проторенные, которые мы выбираем, оттого что они легче.

Ромэн знал, что Жюли сидит на обочине, что ей потребуется сделать передышку, что ей бы хотелось, чтобы «земля остановилась и она могла сойти», как в песне, и что она сама должна подняться. Но ему хотелось бы хоть немного побыть с ней рядом, когда она вдали от большой спокойной реки.

После похорон Жюли не отпускало ощущение чудовищной пустоты. Как смириться с тем, что Людовика больше нельзя потрогать, увидеть? Как жить, каждодневно ощущая тяжесть его отсутствия? Ходить на кладбище и видеть увядающие цветы – знак того, что время проходит. Проходит без него. Что предстоит другая дорога и что ей, Жюли, придется двинуться по ней. Не слишком понимая, куда идти. Но на этом пути она будет частенько оборачиваться назад, к своей прежней жизни, как люди, которые любят друг друга и не могут расстаться и все машут на прощание рукой, уже скрываясь за горизонтом.

Впрочем, Жюли даже не знала, хочется ли ей идти до горизонта. Она стояла на рельсах и смотрела, как поезд жизни вновь трогается вместе со своими живыми пассажирами, и не была полностью уверена, что ей хочется вскочить в него. Ей больше хотелось бы остаться на перроне с Людовиком. Еще немного, еще совсем чуть-чуть.

Езжайте без меня, я догоню.

Быть может…

Я не уверена…

Нет желания…

Прошло несколько дней.

– Привет, Жюли. Я вас не отвлекаю?

– Я сижу в кресле с хорошей книгой.

– Замечательно. Я звоню вам, чтобы узнать, не будете ли вы свободны сегодня вечером, чтобы перекусить со мной где-нибудь.

– К сожалению, у меня уже назначена встреча.

– А…

В голосе Ромэна послышалась нотка разочарования, что не ускользнуло от внимания Жюли.

– В первую субботу месяца я всегда ужинаю с подругой детства. Это традиция, которой мы можем изменить только в случае возникновения обстоятельств непреодолимой силы.

– Не оправдывайтесь, ничего страшного.

– Вы не слишком разочарованы?

– Я разочарован, что вы уже заняты, но рад узнать, что не являюсь для вас «обстоятельством непреодолимой силы».

Жюли улыбнулась.

– А если бы я предложил вам прогулку в горы каждое первое воскресенье месяца, чтобы устранить последствия ужина в первую субботу, это могло бы стать неизменной традицией?

– Почему бы нет?

– Тогда попробуем завтра?

– Э-э-э… ну давайте! – согласилась застигнутая врасплох Жюли.

– Я заеду за вами завтра в десять и позабочусь о пикнике, годится?

– Пикник в такую погоду?

– Завтра обещают великолепное солнце. Прихватите теплый свитер, остальное я беру на себя.

– Договорились!

– Тогда до завтра, Жюли. Хорошего вечера.

Какая чуткость! Он не спросил, все ли в порядке. Он отлично знает, что не в порядке и что Жюли совсем не хочется говорить об этом по телефону.

Ромэн предпочитает действовать и прекрасно придумал, как поправить ей настроение. Он знал, что горы творят чудеса и благотворно действуют на Жюли. Однажды, когда он делал массаж Людовику, она сама об этом сказала.

В восемь часов Жюли проснулась от солнца, ласкающего ее подушку. Как и предполагалось, небо благоприятствовало прогулке в горах. Уже хорошо.

Она потянулась, отложила игрушку Люка – одну из тех, которые сохранила, – и пошла в кухню перекусить. Ей не хотелось долго валяться в постели. Чтобы пропала припухлость век и разгладилось осунувшееся лицо, требовалось время.

Без двух минут десять Жюли услышала, как по гравию двора шуршат шины. Вряд ли это пациент. Сегодня воскресенье. Это был «триумф»[15]. Ромэн припарковался возле дома и вышел из машины. Жюли постучала в стекло, улыбнулась, помахала ему и подхватила рюкзак. Вещей в нем было мало, ведь заботы о пикнике Ромэн взял на себя, – только бутылка воды, свитер, ветровка и запасные носки.

Они обнялись.

– Вы поразительно пунктуальны!

– Просто я предусмотрителен. Не люблю заставлять себя ждать. К тому же день выдался такой хороший.

– Куда мы едем?

– Это сюрприз! В горы. Больше я ничего не скажу. Вы в форме? Предстоит много пройти пешком!

– Так даже лучше, мне пойдет на пользу. А что, ремней безопасности нет? – спросила Жюли, усевшись в машину и пытаясь пристегнуться.

– В такой древней колымаге в них нет смысла. Если машина перевернется, пристегнут ты или нет – мало не покажется.

– Может, возьмем мою?

– Положитесь на меня. Я не испытываю ни малейшего желания покалечить ее, а уж тем более вас…

Жюли смотрела, как он включает зажигание, и покорно сняла ручной тормоз, находящийся со стороны пассажира.

Ей казалось, она принимает участие в съемках клипа Джонни Холлидея образца шестидесятых годов.

Приятно пахло искусственной кожей. Машина тускло поблескивала, как старая мебель. В ней чувствовалась история. Да еще этот запах моторного масла.

– А она надежна? Особенно на горных виражах?

– Она надежна во всем.

– Во всем?

– Ладно, вам я скажу. Она относительно надежна, но на световые годы отстает от современных машин, которые прощают почти все ошибки своих водителей. Кроме разве что абсолютного их кретинизма.

– Но вы же не такой.

– Спасибо, Жюли.

– Значит, она не очень надежна.

– Скажем так: у нее прочный задний мост, на котором жестко закреплены оба задних колеса. У современных автомобилей независимые подвески. Одно колесо сталкивается с ухабом, остальные три живут своей жизнью. Здесь – яма или ухаб, и машину может занести. Так что если к тому же скорость слегка превышена или дорога мокрая…

– Вы правда не хотите взять мою?

– Здесь не так спокойно и безопасно, как в современных тачках, но это ничего. Просто на поворотах приходится вручную держать направление, как в санях…

– Так ведь можно буквально коснуться земли…

– Можно. В общем, не знаю, как у вас, а у меня получается.

– У меня тоже! – сказала Жюли, просто высунув руку в окно и подобрав с дорожки несколько камешков.

– Если она заглохнет, вы сможете толкать.

– А что, есть вероятность, что она заглохнет?

– Да нет! Я за ней постоянно ухаживаю, пылинки с нее сдуваю. Она гораздо надежнее, чем многие современные модели, где все на электронике.

– И давно она у вас?

– Это автомобиль пятьдесят девятого года. Он принадлежал моему отцу. Его самая первая машина. Он отдал ее мне, когда я получил диплом кинезитерапевта.

– А до какой скорости она может разогнаться?

– До ста шестидесяти. Но на ста тридцати скорость уже пьянящая, потому что брюхом мы почти касаемся земли.

– У вас демонстрация не предусмотрена?

– Не сегодня. Сегодня будем ходить пешком.

– Эти ретроавтомобили такие длинноносые. Как насчет обзорности?

– Обзорность как раз даже лучше.

– А как же вы ее обслуживаете?

– А руки мне на что? – улыбнулся Ромэн.

Остаток пути они молча слушали диск Трейси Чэпмен. Удобно, когда вкусы совпадают. Впрочем, Жюли отметила несоответствие между старой машиной и автомобильным CD-плеером.

– Я мастер на все руки. Этой машиной я пользуюсь каждый день. И мне нравится по дороге на работу слушать новости. Кстати говоря, если я слушаю музыку, то на скорости больше пятидесяти километров в час надо усиливать звук.

Место, где они припарковались, было незнакомо Жюли. Но до чего здесь красиво! Им предстоял долгий подъем. Рюкзак Ромэна выглядел тяжелым. Но для его развитой мускулатуры это пустяк. Ромэн пошел вперед; у него была своя скорость, но он постоянно оглядывался, чтобы посмотреть, не отстала ли Жюли.

Она не отставала.

Они шли уже два часа. Два часа в молчании. Говорили только горы: их глашатаями были ручьи, а посланцами – шумящие кроны.

Когда Жюли немного замедляла шаг, Ромэн останавливался, чтобы спросить, все ли в порядке, немного передохнуть, глотнуть воды и отправиться дальше.

Они добрались до горного озера, к которому уступами спускались склоны горы. Великолепное место.

Ромэн уселся на большой камень и достал из рюкзака два батончика со злаками.

– Сделаем привал. Видите ту вершину? Вот туда мы и идем. Я думаю, с нашими темпами нам понадобится еще час. И там устроим пикник. Вас устраивает?

– Устраивает. Если со мной случится голодный обморок, вы меня понесете.

– А как вы думаете, зачем я предлагаю вам зерновой батончик?

Им потребовалось чуть больше часа. Ромэн не учел душевной усталости своей спутницы. Пришлось сделать привал на камне, чтобы опорожнить отяжелевший мешок слез. Жюли периодически требовалось освободиться от них. Бесперебойное производство соленой воды требовало слива излишков, и тогда приходилось открывать задвижки, чтобы дать шанс выстоять потрескавшейся плотине.

Постепенно такие моменты становились все реже. Но целый день выдержать она по-прежнему не могла. Такие дела…

Ромэн ее не тревожил. Он шел чуть впереди и не спустился к ней. Достаточно было обмена взглядами. Она знала, что он ей сочувствует. Что он подождет. Что он понимает. Разделяет ее горе. Но прыгать вместе с ней в яму не намерен…

Они добрались до самого верха, и перед ними открылся величественный вид. Чистое счастье в глазах Жюли обрадовало идущего первым в связке. Миссия выполнена.

– Хотите есть?

– Готова есть хоть дождевых червей!