– Ты…? – не веря, прошептал Денис, больше не чувствуя сердца, и вскочил. – Ты… это ты?! Ты пришла ко мне? Инна?

В его голосе слышались и давняя, глубокая, как Марианская впадина, боль, и животный страх, и дикая ненависть к себе, и ярая нежность, и испуганное непонимание, и огромная обида. Он не понимал, то ли спит, то ли находится в сознании, но в другой реальности. Но точно знал, что, возможно, это последний шанс увидеться с ней. Все объяснить, попросить прощения, запомнить ее лицо. Только как запомнить то, что не существует? Почему тонкого нежного лица с большими голубыми глазами, уголки которых чуть опущены вниз, не видно?

– Это ведь ты. Это правда ты?

– Это я.

– Я скучал по тебе. – Поборов страх, Дэнни сделал пару шагов навстречу девушке в венке. Белки его глаз покрыла тонкая красная сеточка, и от этого синева радужек стала более заметной. – Мне так плохо было без тебя. Девочка моя… Прости меня.

– Я тоже… скучаю. И мне плохо. Я по всем скучала. Но не подходи ко мне, – решительно сказала девушка, сама едва сдерживаясь от слез и неожиданных действий. Она встала. – Ты не можешь ко мне подойти. Сядь обратно. А лучше всего выходи отсюда. Из… кинотеатра.

Экран мигнул.

– Я тебя не оставлю! Выходи вместе со мной! Нам нужно выйти отсюда! – покрасневшие глаза Дэна заметались из стороны в сторону, ища выход.

– Я могу уйти, но только не туда, куда нужно идти тебе, – шепнула Инна печально. – У нас разные выходы.

– Нет! Уходи отсюда! Мы уйдем вместе! – дышать было тяжело, виски стали влажными. Он сделал еще пару шагов и теперь стоял напротив. Искреннее отчаяние было написано на его лице.

– Ты такой красивый, – с вымученной нежностью сказала девушка в венке, всматриваясь в знакомое до боли лицо. – Если бы ты знал, какая красивая у тебя душа, в тысячи раз лучше самых прекрасных картин, Денис. Лучше чем в стихах. Чем в музыке.

– Инна.

Он протянул к ней руку.

– Пожалуйста, не подходи, – прошелестела девушка.

Дэн не послушал ее и попробовал обнять, но между ними словно выросла невидимая, но плотная стена. И все, что оставалось делать ему, – это прислониться лбом к невидимой, но прочной преграде.

– Ты все такой же, – с любовью сказала она, склонив голову. – Ничуть не вырос. Глупый.

– Эй! Так несправедливо! Я хочу к тебе! – закричал он на весь зал, но пытаясь преодолеть препятствие. Дэн молотил по нему руками, но тщетно. – Возьми меня с собой! Не уходи! Уйдем вместе. Я там устал.

– Устал? – голос Инны похолодел. – Уверен?

– Я… Не знаю. – Кажется, Смерч растерялся. Тяжесть навалилась на его плечи, заставляя их опуститься. Жизнестойкость, жизнелюбие, жизнерадостность покинули его. Куда делась жизнь?

– Я запутался. Устал. Я не знаю.

– Есть то, что тебя держит, – ласково сказала Инна. Она словно видела, что происходит с ним, и это доставляло ей боль. – И это хорошо.

– Хорошо, – эхом раздался шепот Дениса. Его действительно кое-что держало.

– Если бы не держало – ушел сразу. А ты здесь.

После этих слов застывший экран вновь ожил, и на нем появилась яркая весенняя зелень, а потом и темно-коричневое здание с рядом высоких окон. Около одного из них стоял Дэн и с любопытством смотрел вверх – на девушку в джинсах, сидевшую на подоконнике. Кажется, она готовилась спрыгнуть вниз, но чего-то боялась и сердито выговаривала Дэну.

– Давай быстрее, Бурундук. Нам много всего нужно обсудить.

– Сейчас я спущусь и убью тебя.

Веселый парень помог спуститься девушке.

– Какая-то ты худая.

– Разве это плохо?

– Вообще-то хорошо, только там, где у женщин по идее должны быть округлые формы, у тебя почти ничего нет.

– Ты! Совсем обнаглел?

– А я здесь при чем? Капусты ешь больше – так вроде в народе говорят… А если хочешь, могу познакомить тебя с классным женским тренером, чтобы он тебе для увеличения, где нужно, упражнения подобрал. А еще есть одежда специальная…

Лицо светленькой девушки стало озлобленным и от этого милым одновременно. Ее живая непосредственная мимика всегда заставляла его улыбаться.

Денис не выдержал и вдруг тихо засмеялся. Он специально дразнил тогда эту мелкую дурочку. Это было так здорово – заигрывать с ней так по-детски, наблюдать, как она смешно злится и машет кулаками в воздухе, строит милые гримасы и театрально закатывает глаза. Ее непосредственная эмоциональность невольно притягивала. А горячее доброе сердце заставляло постепенно привыкать к ней.

То, во что они играли, постепенно становилось правдой.

Сердце парня наполнилось нежностью – новой, еще неясной, чувственной, очень тонкой, как утонченный аромат дорогих духов на запястье красивой женщины. Но тут же все пропало – он вновь увидел силуэт своего болезненного прошлого.

– Подумай хорошенько, – тихо сказала девушка в платье невесты, которое вдруг начало темнеть и приобрело нежно-аквамариновый оттенок. – Я многого не успела сделать. Ты тоже. Ты будешь жалеть об этом.

– Я виноват, девочка моя, я виноват перед тобой. – Денис замолчал, судорожно вдыхая воздух.

– Нет.

– Виноват. И я боюсь тебя предать. Опять оказаться виноватым. – Отозвался он едва слышно и сжатым кулаком ударил по одному из кресел. – Я чувствую себя скотом. Когда она, – Денис кивнул на вновь застывший экран с изображением Марии, – рядом, я чувствую, что могу предать тебя. Так что ли… Да, так. И одновременно ее – чувствами к тебе. А ее я не хочу обижать. Невероятно, но она стала мне дорога. Прости меня. И возьми меня с собой. Я устал.

– Я знаю. Я вижу это. Что она дорога тебе. И это очень хорошо, что ты встретил ее, Денис, – отозвалась девушка, расправляя складки на подвенечном платье, которое теперь стало нежно-голубым. – Проверь, все хорошо. Здесь все по-другому. У нас все воспринимается по-другому. Мы были вместе – но это изначально было неправильно. Ты устал? Ты отдохни, милый, просто отдохни немного и вновь продолжай жить.

– Я боюсь. Запутался. Помоги мне, моя Лазурная.

– Ты все правильно делаешь, мой Смерчик, – сказала девушка, и легкая, как вуаль, печаль была в ее нежном голосе. – Так и должно было быть. Думаешь, несправедливо? Каждый из нас в этой жизни отрабатывает долги прошлой. То, что произошло, было закономерностью прошлого. Я получила по заслугам. А ты должен…

Кто-то робко постучал в закрытую дверь.

– Она тебя ждет. Ты сам знаешь, что должен сделать.

– Должен, – эхом повторил Смерч и закрыл ладонями лицо. А когда отнял их, то на экране уже появились новые кадры – сочные, яркие, насыщенные. Городской летний парк, высокое чистое небо, воздух свежий, приятный прохладный ветерок играет с волосами. Все та девушка со светленьким каре – в солнцезащитных очках и вишневой помадой на поджатых губах сидит перед ним. Помада размазалась после неожиданного настойчивого поцелуя, но девушка не замечает этого, а он не говорит.

– … Но я хочу видеть твою искренность, господин Ящерица. Ты мне нравишься, и ты знаешь это.

– Знаю. Я от тебя без ума. И ты тоже должна об этом догадываться.

Они говорили долго и эмоционально. И было видно, что девушка и сердится, и обижается, и переживает, но старается понять.

– У меня сердце не железное. Начнешь кидать его, сразу же разобьешь.

– Я обещаю, что буду держать твое сердце очень аккуратно. К тому же моим рукам нужно обо что-то греться, помнишь? И, правда, прости меня. Не оставляй, хорошо? Хорошо? – И он искренен. Верит в то, что действительно будет бережно обращаться с юным сердцем. Нет, не верит – он знает. И пытается сказать о самом главном, о той, что сейчас сидит на соседнем ряду загадочного кинотеатра.

– Не хочу ничего про нее слышать. Инна – это прошлое?

– Да, теперь – да. Прошлое.

– Отлично. Тогда не будем вспоминать о прошлом и будем жить…

– Настоящим?

– Сам живи настоящим. Я в вашем всеобщем представлении – ребенок, так что буду жить будущим. Но, в принципе, – она смотрит на него другим взглядом – взрослым, чуть ироничным, – давай жить настоящим. Пока что оно очень прикольное.

Да, сначала она казалась этакой милой зверушкой, которая может чуть-чуть куснуть за палец, забавной подружкой. А потом вдруг неожиданно оказалось, что Марья – тоже девушка, а не просто партнер и «свой парень». Она вполне интересная девушка, которая умеет быть и женственной, и властной, и милой, и ласковой, и вызывающей желание. И волосы она так забавно покрасила. В оранжевый. Маленькая глупышка.

Ее бы еще надо перекрасить. Сама-то не догадается. И в горы ее так никто не отвезет. И защитить от Ника будет некому. Малышка… Его собственная и неповторимая, которая вот-вот вырастет. И ей в этом нужно немного помочь.

Где-то раздалось тоскливое завывание ветра.

– Вот видишь, – произнесла Инна тихо, но уверено, и светлее волосы ее вдруг растрепались мгновенным порывом ветра. – Ты знаешь, что тебе нужно.

– А как же ты? – горечь в голосе Дэна казалась обжигающей.

– Теперь я могу признаться. Сама себе. Мое время в твоем сердце истекает. Я останусь только в твоей памяти. – Тонкие мертвенно-бледные руки сняли с головы венок из ромашек.

Летние, простые, но трогательные, как детские улыбки, цветы – символ любви и юности, стали постепенно увядать. Лепесток за лепестком, цветок за цветком.

Да и наряд Инны продолжал менять свой цвет и теперь больше не походил на подвенечное платье. Скорее на летнее легкое одеяние из воздушной материи. Как только оно стало насыщенного лазурного цвета, девушка вдруг вздрогнула и стала медленно растворяться в воздухе.

– Последние три вопроса, – едва шевеля почти синими губами, произнес Дэн. Понял, что она сейчас исчезнет.

– Давай. Говори.

– Ты меня любила?

– Конечно.

Он кивнул, собираясь с мыслями:

– И я тебя. Я… так поступил. Но я не хотел.

– Знаю. – Лица ее так и не было видно, но, казалось, что ласково улыбнулась. – Не вини себя.

– Но это вновь был виноват я. – Он с трудом выдохнул эти слова. И замер в оцепенении. Экран вновь хотел показать какую-то очередную запись из его жизни, но Инна повернулась к нему, и вместо новых ярких кадров на экране появилась рябь, однако она вскоре исчезла, уступив место застывшему Машиному изображению.

– Я виноват, – повторил Дэн и в отчаянии ударил кулаком о невидимую преграду. Она выстояла.

– Нет, не ты, – медленно ответила девушка, медленно растворяющаяся в воздухе. – Последний вопрос.

Прежде чем задать его, Дэн выдохнул, затаил дыхание, и лишь когда легкие почувствовали тяжесть, произнес:

– А она… ты ее видела?

Лазурная невеста мгновенно поняла, о ком говорит Денис. И кивнула.

– Она на меня злится? Почему ее нет, если есть ты? Она не захотела приходить? Она винит? Она меня ненавидит? – его глаза стали еще краснее, а в голосе появилась детская беспомощность.

– Это уже не три вопроса, мишка. – Призрачная Инна протянула руку, касаясь кончиками пальцев преграды – там, с другой стороны этого же места недавно касалась широкая ладонь Дэна.

– А она – это другое. Я смогла прийти, а она – нет. И она не злиться. Конечно, нет. И просит сказать, что ты ни в чем не виноват. Конечно, ты ни в чем не виноват. – Почти прозрачная уже Инна печально, с любовью, произнесла: – Прощай. Мне пора.

– Не уходи так быстро! Ответь, пожалуйста! – у него по щеке медленно покатилась первая слеза, прозрачная, крупная, а почти сразу за ней – вторая. И третья, и четвертая…

– Мне пора. Я очень тебя люблю. И она. И эта девочка – тоже, больше всех, – кивнула в сторону экрана с Машиным изображением светловолосая. – Прощай. Не переживай. Не мучайся. В следующей жизни мы еще раз встретимся. Я специально проверю, счастлив ли ты. Иди наверх, – успел шепнуть чистый голос.

И девушка в лазурном легком платье, с подолом которого играл сквозняк, полностью растворилась в воздухе, оставив Смерча одного. Лишь легкие переливающиеся под лучами прожектора лазурные блестки говорили о том, что еще несколько секунд назад здесь была Инна.

«Это не твоя вина. Она только моя. Вина росы. Письмо росы. Не вини себя, если вдруг…» – то ли почудилось, то ли раздалось в голове Дэна.

Жар волной прокатился по его телу. В почти остановившемся сердце затрепыхалась испуганная раненая птица.

Экран вдруг начал показ одного из фильмов Хичкока в ускоренной перемотке. Резко запахло ванилью и чем-то тяжелым, жженым, а затем в этот клубок ароматов добавился еще и запах железа. На заднем плане кто-то громко истерично захохотал. Тяжело забил набат. Громко зашуршала фольга, перекрывая звуки штормового моря. А где-то наверху запел чистыми голосами ангельский хор. Изображение вновь стало рябить, и с невероятной скоростью меняющиеся кадры из самых разных фильмов, которые существовали или еще будут существовать, резали глаза. Из-под кресел стал выползать желтоватый удушающий туман. И Дэн, не выдержав давящей атмосферы, закричал, закрыл уши руками, зажмурился и, не дыша, но удерживая зачем-то в голове образ Марии, побежал по проходу наверх, к чистым голосам хора, к светящемуся серебром выходу. Он очень хотел добраться до двери, хотел всем сердцем, словно ждал, что за нею отыщет спасение, но как только коснулся дверной ручки и дернул ее на себя – проснулся.