Второе слово она забыла.

— Вы тонко понимаете, — зашептал в ответ поэт. — Предчувствую в вас тонкую душу. Ах, какой запах от вас исходит, он кружит мне голову.

Шульгин уткнулся ей носом в плечо и шумно засопел.

Лене стало неловко. «Моль ты, что ли, — подумала она, — нафталин тебя притягивает».

И осторожно отлепила от своего плеча мохнатую голову.

— С каких языков вы переводите? — спросила она.

— С удмуртского, нанайского, башкирского.

— Все их знаете? — поразилась Лена.

— Нет, конечно. Зачем? Есть подстрочники. Это вообще было в прошлые времена, когда издавали творчество малых народностей. Перевод как способ самовыражения меня не привлекает. Истинное вдохновение индивидуалистически рефлекторно.

— Да, конечно, — кивнула Лена, делая вид, что поняла мысль поэта.


Поэт Шульгин провожал Лену домой. Всю дорогу до метро и от, в вагоне, наклонившись к ее уху, он читал свои стихи. Лучше бы он этого не делал, так как у Лены от его поэзии разболелась голова, нахлынула тоска, воспоминания о том, как Володя читал ей в молодости Блока. Портрет поэта так и остался незаконченным… Лена шмыгнула носом — слезы подкатили.

— Боже! — Шульгин захватил ее руку и принялся осыпать поцелуями, быстро двигаясь от кисти к плечу. — Какое сопереживание! Какая тонкая душа!

Он уже вознамерился впиться ей в шею, но Лена вывернулась и облегченно заявила:

— Мы пришли, вот мой подъезд.

— Послушайте из моего раннего. Вы должны оценить!

И опять замолол рифмованную белиберду, открывая перед Леной дверь.

Шульгин надоел Лене смертельно. Своим творчеством он на корню задушил проклюнувшееся было у Лены чувство гордости за свой успех и забытое волнение, которое бывает на свидании с молодыми людьми.

«Из раннего» Шульгин дочитал на ее лестничной площадке.

— Замечательно, — сказала Лена устало. — Я провела чудесный вечер. Спасибо вам!

Поэт захватил ее руки:

— Вы не хотите пригласить меня на чашку чаю? Я еще вам почитаю.

Привести этого лохматого домой, где дети, и дальше слушать? А вдруг Володенька вернулся?

— Уже поздно, — сказала она торопливо. — Дети и муж уже, наверное, спят. Вернее, муж не спит, ждет меня.

— Как муж? — поразился поэт. — Алла сказала, что вы разведены..

— Она поторопилась. Мы помирились.

— Но помилуйте, — в голосе поэта звучало обиженное возмущение, — а что буду делать я?

— Поедете домой.

— На чем? Метро уже закрыто.

— На такси.

— На такси у меня нет денег.

Лена ссудила поэту деньги, которые он принял с видом оскорбленного достоинства и, не прощаясь, стал спускаться по лестнице.

— Сам дурак, — пробормотала Лена, входя в квартиру, — прохожий в прихожей.

Володи дома не было. Лена тяжело вздохнула и отправилась в ванную смывать макияж.

Из зеркала на нее смотрело чужое, замученное, вульгарно декорированное лицо. Зачем все это? Глупости какие. Что она с собой наделала? Как теперь Володя на нее посмотрит? Что подумает? Он ее любит такой, какая она есть в натуральном виде. Или уже не любит? Хотелось плакать, но еще больше спать.

ОТКРОЙТЕ, МИЛИЦИЯ!


Наряд милиции забрал Володю из ДЭЗа (по старой терминологии — ЖЭКа) в районе Чистых прудов, где он расспрашивал об Иванове, живущем на улице Мясницкой. Сотрудницы ДЭЗа сразу настороженно отнеслись к его расспросам об Иванове, его комплекции и сережках жены Иванова.

— Зачем вам? — спрашивала техник-смотритель, удивительно похожая на Лену.

Володю это сходство коробило.

— Я должен Иванову большую сумму, — врал он, морщась. — У меня есть деньги, но я не знаю, когда он бывает дома, да и вообще, тот ли это Иванов.

— Подождите, — велела Ленин двойник и выскочила из комнаты.

Вернулась она умиротворенная, слегка злорадная и почему-то предложила Володе попить чайку.

— Мне некогда, — сказал он, — если вы не можете мне помочь, я лучше уйду.

— Нет-нет, — замахала руками двойник, — подождите, я сейчас документы подниму.

Две другие сотрудницы искоса рассматривали Володю, но, как только он поднимал на них глаза, тут же утыкались в бумаги и принимались лихорадочно их листать.

Когда в комнату вошли старшина и рядовой милиции, женщины дружно испустили вздох облегчения.

— Где наводчик? — спросил старшина.

— Вот он. — Женщины, как по команде, указали пальцем на Володю.

— А ну, пошли! — велел ему старшина.

— Как это пошли? — возмутился Володя. — За что?

— В отделении разберемся, пошли, я сказал.

— Никуда я не пойду!

Володя не только пошел, но засеменил быстро, потешно и на цыпочках: рядовой профессионально оторвал его от стула, захватив сзади рубашку на вороте и, придушив, потом поддернул брюки на спине вверх, и они болезненно передавили промежность. Володя чуть не скулил от боли, чертыхался и размахивал руками, пока его спускали в столь унизительном виде по лестнице и заталкивали в милицейский «уазик».

Бессонную ночь он провел в камере предварительного заключения в обществе хулиганов, воров и дебоширов. На допрос Володю вызвали только в полдень следующего дня.

— Следователь Егор Егорович Иванов, — представился очень низкого росточка мужчина одних с Володей лет.

Услышав фамилию, Володя вздрогнул.

— Ага, вот и мне интересно, — ухмыльнулся следователь, — почему все Ивановы? Что за специализация такая?

Он рассматривал список, конфискованный у Володи при задержании. Затем пододвинул к себе бланк протокола и стал спрашивать:

— Фамилия? Имя? Отчество? Год, место рождения? Адрес?

— По которому прописан или по которому живу в настоящее время? — уточнил Володя.

— Все запишем, и по тем, что промышляешь, тоже.

— Послушайте, это недоразумение. Никакой я не вор и не наводчик.

— А кто?

— Рогоносец.

— В каком смысле? — не понял следователь Иванов.

— В прямом, то есть в фигуральном. В этом списке любовник моей жены.

Следователю послышалось «любовники».

Он вытаращил глаза и вытянулся на три сантиметра.

— Во! Все? Зациклилась на Ивановых?

— Надеюсь, что только один, — хмуро ответил Володя.

Когда он закончил рассказывать свою печальную историю, следователь расхохотался:

— Ну, мужик, ты даешь! Мы сегодня все утро телефоны обрываем, звоним по городам и весям, народ отправили по адресам, которые ты вычеркнул. Ни одной зацепки. Умора! А он любовника вычисляет! Не обижайся, что я смеюсь. Представляешь, серийный грабитель, который чистит только Ивановых? Давай знакомиться. Как тебя, Володя? А я Егор.

Они пожали друг другу руки.

— На работе что у тебя? — поинтересовался Егор.

— Прогул запишут.

— Сейчас устроим. Давай телефон.

Егор разговаривал с Володиным начальством так строго, что на том конце поинтересовались, сколько еще дней Соболев будет занят на важном оперативном задании.

— Он вам сам сообщит, — отрезал Егор.

— Ну что, я пойду? — спросил Володя. — Не выспался я из-за ваших преступников и тренировку пропустил.

Егор задумался, потом вдруг заявил:

— Я тебе помогу. Конечно, использование служебного положения и прочее, но в таком деле… Должна же быть мужская солидарность? Ты у меня поспи здесь на диване, пока я смотаюсь в тюрьму на допрос. Потом возьмем милицейскую машину и проедем по твоим адресам. Этот мой однофамилец в штаны наложит, гарантирую.


Утром, то ли от выпитого накануне джина, то ли из-за стихов Шульгина, у Лены болела голова, вставать не хотелось. Петя стоял рядом с кроватью и что-то быстро бормотал.

Расчет его был прост: промямлить информацию, чтобы она была не понята. Потом, когда дело дойдет до разборки, честно вопить: я говорил, я передавал, я не виноват, что ты не слушала!

Номер не прошел.

— Меня в школу вызывают? — переспросила мама. — Почему? Говори четко! Как это не знаешь? Кто вызывает? Мария Гавриловна? Ладно, приду. Ой, как голова болит! Скажи Насте, чтобы принесла мне анальгин и воды.

Классный руководитель 6 «Б» класса, Мария Гавриловна, чей педагогический опыт исчислялся полутора годами, увидев Лену, невольно воскликнула:

— Ой, как вы изменились!

— У меня неприятности дома, — пояснила Лена.

— Да, конечно, я понимаю.

Что она понимала, осталось для Лены загадкой, как и то, о чем вела речь учительница.

Она говорила о проблемах полового воспитания в школе, о выпущенных учебных пособиях, которые вызвали критику педагогов и родительской общественности. Однако вопрос с повестки дня не снят, половая жизнь…

«Куда ни плюнь, — думала Лена, — кругом половая жизнь, другой не осталось. Но я-то здесь при чем? В эксперты точно не гожусь».

Мария Гавриловна приблизилась к сути.

В 6 «Б» классе началось и уже перекинулось на 6 «А» увлечение пририсовывать великим ученым и писателям, чьи портреты представлены в учебниках, гениталии, обозначающие их половую принадлежность. Мальчики обзывают девочек сексапильными чудачками. Обзывают всех, кроме Наташи Бочкаревой, потому что она лопоухая.

— И Петька рисует, обзывается? — уточнила Лена. — Я дома ему такие гениталии нарисую на его собственных ушах — ремнем!

— Бить — это не метод. — Мария Гавриловна поправила очки на переносице. — Собственно, я выяснила, что все началось с книги, которую Петя принес в школу.

— Какой книги? — замерла в страшном предчувствии Лена.

— О сексуальной жизни мужчины и женщины.

У Лены закружилась голова и подступила тошнота. Ее мальчик читал это!

— …Проблемы полового воспитания, — Лена с трудом вслушалась в то, что говорила учительница, — актуальны для подрастающего поколения. Но эта книга… Мне кажется, она для них слишком откровенная и перегружена информацией. Мальчики вычитали, что у одной женщины эрогенная зона находилась под коленкой, и теперь тычут всем девочкам шваброй в это самое место, то есть под коленку. Кроме Наташи Бочкаревой. Вам плохо? Воды?

«Своими руками. Дура, забыла, что мать. Ногти наклеила, идиотка, брови выщипала, по вечеринкам шляюсь, а сына упустила», — бичевала себя Лена мысленно.

— Где эта книга? — спросила она. — Я поговорю с сыном.

— Не могли бы вы, — замялась Мария Гавриловна, — немного подождать? Сейчас завуч читает, а потом еще учительница пения просила.


Адрес в Химках, по которому приехали Володя и Егор, был уже пятым.

— Последний, — сказал Егор и нажал на кнопку звонка.

— Кто там? — спросили за дверью.

— Милиция, откройте!

Послышались шум, возня, что-то упало с металлическим грохотом. Егор еще раз нажал на звонок.

— Улики прячут, — усмехнулся он, — ну, детский сад. Открывайте!

«Он!» — мысленно сказал себе Володя, когда дверь открылась и перед ними оказался здоровенный детина, в спортивных штанах и футболке, на голову выше Володи.

Егор давно усвоил привычку не задирать голову при разговоре с людьми выше его ростом, пусть сами склоняются. Поэтому и сейчас он уперся взглядом в грудь своего однофамильца и показал удостоверение пряжке на своем ремне.

— Иванов? — спросил Егор.

— Иванов.

Сердце у Володи застучало азбукой Морзе.

У детины оно тоже, очевидно, билось активно, потому что выглядел он испуганным и растерянным.

— Пройдемте, — сказал Егор.

Хозяин шагнул им навстречу.

— Да нет, в комнату, — усмехнулся Егор.

— Ага, понятно, сюда, — суетился Иванов.

— Изобретатель? — строго спросил Егор, рассматривая комнату.

— Нет, то есть да, то есть вроде того.

«Что мне сейчас делать? — спрашивал себя Володя. Они с Егором не договорились о совместных действиях, оплошали. — Бить этого Иванова? Дьявол, кастет забыл! Бить прямо сразу? Какой-то он жалкий, дрожит.

Начну драку, подведу Егора, он представитель власти».

— Значит, изобретатель. — Егор уселся на стул возле стола, положил портфель и достал бумагу.

Он кивнул Володе — присаживайся. Но тот приглашением не воспользовался, а хозяин приглашения не получил.

Пока Егор задавал протокольные вопросы о месте рождения и образовании, Володя испепелял Иванова взглядом злой ненависти. Но Иванов этих взглядов не замечал, не пепелился, так как прирос глазами к следователю.

— Слушайте меня внимательно, Иванов, и четко, правдиво отвечайте на следующие вопросы. — Егору пришлось приподнять голову, чтобы не упираться взглядом мужику в ширинку. — При каких обстоятельствах вы познакомились с Соболевой Еленой Викторовной?