– Я видел его позавчера, – мрачно сказал Андреев. – Алкоголь из него, быть может, и выпарили, но вопроса это не решило. Он не хочет жить.

– В каком смысле? – спросил Комаровский.

– В прямом. Он и говорит чепуху, и на морде его поганой такая отрешенность, с какой люди лезут в петлю. Я это видел и знаю.

– Да, – сказала Нина. – У него и раньше были такие настроения. Я тоже это видела.

– Хуже того, – сказал Андреев. – Он остался просто босяком и без крыши над головой в прямом смысле. Квартиру приватизировали, и квартира оказалась за женой. Она с ним официально развелась и радует меня, пошляка, только то, что он на прощанье все-таки дал ей по морде. Да и тенору тоже.

– Слава Богу, – охнул Комаровский.

– Тебе слава Богу, а мне недельная пьянка с участковым милиционером и отступная взятка ему в руки, – пробурчал Андреев. – Всемирно известного тенора с подругой избил! Это года два отсидки. Ладно, оставим это. Надо решать, что делать с Женькой дальше. Для этого я тебя из Америки и вызывал.

– Я так и понял, – смыл улыбку с пухлых губ Комаровский. – Если удастся его оформить, то возьму к себе в Нью-Йорк в свою лавочку. Конечно, не режиссером, а рангом для начала пониже, но перемена мест и перемена стиля жизни – должен прочухаться. Будут сложности, но они преодолимы.

– А что с его фильмом? О скрипаче? – рассеянно спросила Нина.

– Во зараза! – восхитился Комаровский. – Сразу видать, что стала профессионалом! На судьбу человека плевать, а главное, что с его работой!

– Может быть, это и правильно. – Андреев внимательно смотрел на Нину. – Одно с другим неразрывно связано. Материалы его фильма, всю пленку я вырвал у мерзавцев с невероятным трудом, путем угроз и шантажа. Материал очень хороший. Если найдем деньги на завершение, то в руках Женьки получится шедевр. Проклятые деньги сейчас решают все.

Комаровский поежился и потыкал вилкой в горячее мясо, поданное официантом.

– Когда дело касается Женьки, то тут деньгами ничего не решишь. Как всякому таланту, ему нужны...

– В какой больнице он лежит и когда его выписывают? – медленно и внятно спросила Нина, ни на кого не глядя.

Они помолчали, и Андреев спросил тихо:

– Как тебя понимать?

– Понимать меня так, что я его возьму.

– Ты?

– Я. И учтите, Аркадий Сергеевич, что я сделаю это совсем не потому, что вы нарисовали столь жалобную картину его существования. Он сильный человек и встал бы на ноги без нашей жалости. Попьянствовал бы еще с полгода, но все равно бы встал. Он отрубил от себя свою жену. Теперь остается только работа. К ней его и надо вернуть.

– И водка остается! Учти! – крикнул Комаровский.

– И водка, – кивнула Нина. – Но я его возьму потому, что я его люблю. Вот и весь сказ.

– Возразить нечем. Закрыли тему, – сказал Андреев.

– Не совсем, Аркадий Сергеевич. Мне нужно иметь в собственности, в частной собственности, все материалы его фильма о мальчике-скрипаче.

– Круто берете, Нина Васильевна, – одобрительно улыбнулся Андреев. – Но делать нечего. Материалы я вам продам за символическую сумму. А то и без суммы. Но это всего лишь материалы. Нужны еще весьма солидные деньги, чтобы доснять и сделать законченное произведение.

– Мои заботы, – твердо сказала Нина. – Я водки пить не буду. Я за рулем.

– За рулем – чего? – подпрыгнул Комаровский. – Параконной кареты или велосипеда?

Нина кивнула за витрину и покраснела от хвастливой жаркой волны, хлынувшей в лицо, засмеялась.

– Вон торчит красненькая тележка. Она моя. Комаровский глянул и изобразил обморок.

– «Фолькс»! Черт возьми, грешно помыслить, но возьми меня в свои опекаемые, Нинок!

Они просидели за столиком еще около часа, вели праздную беседу, но Нина слушала их вполуха, – в голове ее составлялись стремительные и четкие комбинации будущих действий, которые, по замыслу, должны были быть безальтернативны, резки и жестки. Ибо только такими способами управляются с еще не совсем спившимися алкоголиками.


Президент фирмы принял ее сразу, едва секретарша доложила ему о появлении Нины.

– Я согласна с вашим предложением и готова работать, – с порога сказала Нина. – Но у меня будет одно условие.

– Прошу, – указал он на кресло.

– Кроме того, что мы будем делать по рекламе, необходимо закончить работу, которая почти наверняка не принесет фирме никакого дохода.

– Какую работу?

– Которая принесет фирме всемирную славу. Необходимо выкупить материалы, а потом закончить фильм режиссера Воробьева.

– Документалист? Фамилия известная, – спокойно ответил тот. – Деньги на все найдем. На всемирную славу тоже. Но тогда, простите, Нина Васильевна, я вынужден настаивать на вашем долгосрочном контракте работы с нами.

– Конечно, – сразу ответила Нина. – Я только что была в «Русском фениксе». Они действительно банкроты и сворачивают свою работу. Свое время в телевизионном эфире они продают любому желающему. Так что я свободна.

– Уже нет. Контракт принесут через десять минут. А время «Русского феникса» в эфире мы купим. Вы подумали о штатах вашего отдела?

– Нет. Было не до этого. Хотя... Я бы взяла директором нашего агентства рекламы Николая Николаевича Дорошенко. Директора вашего магазина. Он не на месте, а мужик дельный.

– Обсудим этот вопрос.


Не теряя темпа Нина съездила на вокзал и взяла билет на поезд, в спальное купе, и если на этом поезде ехать до конца следования, то можно было оказаться у Тихого океана. Но так далеко ехать не было надобности.


В среду с утра она снова сходила в парикмахерскую и к полудню на машине подкатила к дверям больницы.

Воробьев вышел в холл какой-то прозрачный, бледный и потерянный. Сердце у Нины сжалось. Ее он не замечал или не узнавал и куда идти со своей нищенской сумочкой в руках, явно не знал. Стоял, щурился и оглядывался то на телефон-автомат за своей спиной, то на выход.

– Жень, – окликнула она.

Он повернулся, и слабая улыбка скользнула по губам. И сказал так, словно они виделись прошлым вечером:

– Ну, да. Почему-то я тебя и ждал. Я почему-то думал, что именно ты придешь. Наверное, потому, что в последнее время я тебя часто вспоминал. Из всех сук, которые бегают по земле в юбке, ты самая порядочная.

– Ну, спасибо. В твоих устах комплимент, конечно, наивысший. Я аж вся поплыла. Но идем. Нам надо торопиться.

– Куда теперь тебе торопиться?

– Не мне, а тебе. Я в ужасной замотке, а у тебя работа начнется только через месяц. Я тебя очень попрошу, съезди за моим сыном в мою деревню. Кстати, там осень чудесная, поживи немного, в речке покупайся, оглядись. Нажраться потянет, так самогон там, считай, бесплатный в каждой избе, дуй, пока не захлебнешься. А как дожди начнутся, так приезжайте с Игорем домой. А тут как раз и начнешь работу, все будет готово.

– Подожди, – он настороженно отстранился. – За мальчишкой я, положим, съезжу. Но о какой работе ты бормочешь?

– Разве я не сказала? – изобразила глазки Нина.

– Да ничего ты не сказала. Давишь на меня, как танк, и передыху не даешь. Без работы я и без дома! Без денег и без сапог!

– Ты с домом и при работе. Пойдем, по дороге объясню.

– Нет, ты мне разом скажи.

– Я выкупила материалы твоего фильма о слепом мальчике-скрипаче. Ищу деньги, чтобы ты сумел все доснять. Ищу, где арендовать монтажную. Достаточно? Ну и все. Поехали. Опаздываем.

Не давая ему передохнуть, она затолкала его в машину, довезла до вокзала и втащила в двухместное спальное купе. Соседом его оказался пожилой мужчина в очках на золотой дужке, уже в пижамной полосатой куртке.

– Вы пьете?! – рявкнула в лицо ему Нина вместо приветствия.

– Помилуйте, – ошалело возразил он. – Иногда, по праздникам...

– Так вот, сегодня не праздники. Если ваш сосед охламон начнет в дороге пить, свяжите его веревками и напомните, что он поклялся мне в дороге этого не делать.

– Нинка, – пытался унять ее Воробьев, – да в дороге сам Бог велел спать и пить.

– Я вас понял, девушка, – серьезно ответил мужчина. – И сделаю все положенное. Простите, не представился. Генерал-майор Шкуротов.

– Отлично, господин генерал! Я верю в ваши жесткие воинские руки! – Она захохотала, поцеловала ошарашенного Воробьева в щеку и вылетела из вагона, который уже начинал трогаться с места.


Через три дня позвонил брат Андрей и сказал, что Евгений прибыл на место, всем жуть как понравился, признан за папашу Игорька и тут же принял участие в строительстве фермы.

– Держи его до снегов! Пока не оклемается. Он же прозрачный ходит, как привидение.

– Ну, Нин, держать здорового мужчину я могу столько, сколько он сам захочет, но соблазнов ему всяких я тут накидаю.

– Не очень! Насчет соблазнов! – крикнула Нина.

– Да нет. Я насчет рыбалки, да охота скоро начнется. Он мужик разумный, трудяга.


На пятый день после отъезда Воробьева, очень поздно вечером, прозвучал телефонный звонок, и незнакомый голос, четко выговаривая каждое слово, произнес:

– Будьте любезны Агафонову Нину Васильевну.

– Это я, – ответила она.

– С вами говорят из города Хотьково.

– Где это? – не поняла Нина.

– Это по Ярославской дороге, около часа езды на электричке. Но не в том дело. Вам знакома Нина Петровна Проханова?

– Проханова?.. Ах, да, конечно, знакома. – Она не сразу вспомнила, что это была Нинка-маленькая.

– Кем вы ей доводитесь?

– Простите, с кем разговариваю?

– Да, конечно. С вами говорят из местной милиции.

– Так. А что случилось? – напряглась Нина.

– Плохое случилось, – уклончиво ответил собеседник. – Было бы хорошо, если б вы завтра приехали, Нина Васильевна. С утра.

– В милицию приехать?

– Да. Спросите капитана Мережковского. Это я.

– Нинка у вас?

– Можно сказать, у нас. Вам все будет ясно. Я вас жду.

– Утром буду.

Она положила трубку, прикидывая, в какое дерьмо влипла Нинка и как теперь себя с ней вести. Что с ней, беспутной девкой, делать и как сыскать управу. Вдруг с ужасом обрушилась мысль, что может оказаться так, что зимой они окажутся в этой квартире все вместе – она, Женя, Игорек и Нинка! Это же просто немыслимо!

Но выхода не было. И не сейчас решать такие вопросы. Придет час проблем, тогда и примемся за решения.

Она нашла карту Подмосковья и без особых трудов разыскала дорогу на неведомый ей доселе город Хотьково. По карте выходило, что это недалеко.


Мощная машина промчала Нину мимо осеннего увядания подмосковных лесов, мимо сел и городишек, и, стартовав в восемь, в одиннадцатом часу она уже нашла хотьковское отделение милиции, а через минуту знакомилась с капитаном Мережковским. Это оказался рослый молодой блондин, стройный и крепкий, каким и должен быть кадровый милиционер.

– Нам с вами надо... В общем, нам надо в морг.

– Куда? – не поняла смысла слов Нина.

– Извините. У меня в первый раз такая ситуация... В общем, надо, чтобы вы опознали тело. Мы нашли тут в притоне, на блат-хате двоих, а у нее записная книжка и ваш телефон.

– Да подождите, капитан, она что – мертвая?

Он посмотрел на Нину и как-то разом успокоился. Сказал ровно:

– Девушка и парень, обнаруженные нами в притоне наркоманов, – мертвы. Требуется ее опознать. По закону. Из московских телефонов в ее книжке был только ваш, а так телефоны чуть не всей Европы.

– Да наплевать на Европу! Она действительно мертвая?

– Мертвее не бывает. Простите. Перекачались они на пару наркотиками. Не рассчитали своих возможностей и дозы. Это часто у них бывает. Наркоманов.

Они уселись в милицейский вездеход и после непродолжительной езды выкатили за черту города, а потом остановились, как показалось Нине, около сарая.

Но это был не сарай, а старая просторная изба, от времени перекосившаяся, частично просевшая в землю.

Капитан уверенно стукнул кулаком в разбухшие двери и крикнул:

– Прокопий, открывай!

Дверь открыл могучий старик в резиновом халате, пахнул перегаром и сказал добродушно:

– А! Капитан! На своих двоих пришел, а я все жду, когда тебя к нам как клиента привезут.

– Хоть бы что новое придумал, – поморщился капитан и повернулся к Нине. – У вас нервы крепкие? Знаете, не все тут выдерживают. Морг старый, новый строят, этот скоро снесут.

– Не знаю, какие нервы. Надо так надо, – ответила Нина.

– Прокопий, это на опознание девушки-наркоманки. Ее родственница.

– А у меня всего две клиентки. Одной старухе за семьдесят, а другая ваша.

Нина шагнула в узкий и темный коридорчик и вздрогнула, увидев, как из-под ног метнулась крыса.

Прокопий толкнул еще одни двери, и в глаза ударил ослепительный свет ламп, подвешенных на потолке.

Помещение казалось холодным, сырым и пустым. С одной стороны стояли два стола, накрытые простынями, под ними угадывались человеческие тела, а со столов стекала вода.