Наутро после его посещения директор обнаружил чек на крупную сумму денег вместе с коротким письмом-указанием обращаться в случае любой необходимости к Кристоферу Дэю. Он ещё долго стоял, вглядываясь в мелкий, не совсем аккуратный, будто нервный мужской почерк, вспоминая лицо этого мрачного мужчины во всём чёрном. Да, именно мрачного. Вспоминая, как невольно замер, когда тот поднял на него безучастный взгляд черных глаз и скучающе обвёл им переполненный зал особняка. Всё же первое впечатление может обманывать, так как в тот момент директор Арленс не испытал ничего другого, кроме желания поскорее оставить их компанию, чтобы быть как можно дальше от этого человека.

Мужчина спустился по красивой витиеватой лестнице с отделанными под золото перилами и сел в свой автомобиль, кивком приказывая водителю начать путь. Ему нравилось смотреть в окно в предпраздничную суету города. Нет, конечно, всё дело не в трепете перед наступающим Рождеством, в которое он не верил. Ему нравилось слушать городской шум, нетерпеливые сигналы проезжающих рядом машин, крики пешеходов и громкий детский смех. Он любил шум извне. Потому что с этим гулом устанавливалось абсолютное безмолвие в нём самом, потому что в такие минуты он, наконец, прекращал слышать змеиное шипение откуда-то изнутри.

Водитель остановил на светофоре, и мужчина увидел, как рядом с его машиной пробежал мальчик лет девяти-десяти. Босоногий и грязный в рваной куртке, цвет которой трудно было уже установить точно. Мужчина склонил голову вбок, цокнув языком, когда мальчишка споткнулся буквально в нескольких метрах от его автомобиля и упал. Большая, явно чужая шапка, слетела с его головы прямо на проезжую часть, обнажая длинные нечёсаные светлые волосы, а сам парнишка перевернулся на спину и начал отползать от прибежавшего и нависшего над ним разозлённым запыхавшимся коршуном человека в фартуке мясника.

Мужчина распахнул дверь машины, приказав водителю проехать вперёд, и двинулся к кричавшему громкие ругательства вперемешку с угрозами тучному мяснику. Он размахивал окровавленным топором прямо перед лицом бродяги, пытавшегося отползти ещё дальше и одновременно прикрыться ладонью от слюней, вылетавших изо рта обворованного им лавочника.

— Эй, остановись. — мужчина окликнул его, подняв бровь, когда тот недовольно оглянулся, явно желая послать куда подальше, но, видимо, оценив внешний вид приближавшегося, тот всё же процедил сквозь зубы.

— Идите куда шли, мистер. Я сам разберусь с этим ублюдком.

Он снова повернулся к мальчику, демонстративно переложив топор из одной руки в другу.

— Что, огрызок, думал, сможешь убежать? А вот не получилось. Давай сюда мои деньги, не то отрублю руку.

— Я сказал, остановитесь, — мужчина не кричал, он говорил уверенно и коротко. С приказными нотками в голосе, заставившими толстяка снова обернуться к нему, — Убери топор, — презрительно оглядывая костюм лавочника, — сколько он у тебя взял?

— Он не взял, этот…этот маленький грязный уродец украл все мои деньги, пока я обслуживал покупателя.

Мужчина посмотрел на всё ещё лежавшего на земле мальчика и нахмурился, кивая на продавца мяса.

— Это правда?

Сбоку раздался возмущённый возглас, обворованный всплеснул руками, видимо, оскорблённый тем, что его слова ставились под сомнение.

Мальчик сглотнул, глядя затравленно на возвышающегося над ними человека в чёрном элегантном пальто и таких же чёрных брюках из дорогущей мягкой ткани. Такие, наверняка, не колют кожу, как его простенькие, поношенные, из серой шерсти. Несмело кивнул, зажмурившись и ожидая какой угодно реакции — злости, безразличного ухода, оскорблений или долгих нотаций. Но только не того, что мужчина ловко наклонится к нему и выудит из-за пазухи небольшую коробку, в которой лежала вся выручка лавочника за день. Практически кинет её мяснику, как мячик собачке, и, сложив руки на груди, пренебрежительно махнёт ему ладонью, давая понять, чтобы тот убирался.

— Но…но как же…мне нужно показать этому…, - мясник, прижимая к себе драгоценную ношу, явно раздумывал, требовать ли наказания для воришки или убираться подобру-поздорову.

— Или ты сейчас уберёшься, — мальчик вздрогнул, невольно вжимая голову в плечи, хоть и понял: несмотря на то, что прохожий смотрел неотрывно, как-то странно на него, всё же обращался именно к пострадавшему, — или я верну твои жалкие деньги ему, — кивок в сторону сироты, — а завтра твою лавку некому будет открывать, — выразительный взгляд на топор в пухлой ладони мясника.

Тот приосанился, видимо, желая ответить, но всё же, здраво оценив собственные силы, как-то осунулся и поспешил удалиться быстрыми шагами, периодически нервно оглядываясь назад.

— Вставай, — а вот это уже ему, мальчику. И ребенок медленно встал, продолжая смотреть в лицо своего спасителя. В горле застрял комок, когда тот слегка склонился, внимательно разглядывая его, и мальчик заметил, как расширились зрачки мужчины, и стали ещё более тёмными глаза, — не плачь, я ненавижу слёзы, — длинные пальцы стёрли слезу с чумазой щеки, — пойдём, я тебя накормлю.

Мальчик очень хотел покачать головой, он мысленно отказался несколько раз, чувствуя, как зарождается неконтролируемый страх внутри…но вместо этого, словно загипнотизированный, покорно кивнул и медленно пошёл к машине, на которую повелительным жестом ему указал незнакомец.

* * *

Я снова была в том сарае. Тёмном, провонявшем насквозь кровью и сеном. Я снова озиралась вокруг в поисках малейшей зацепки, не слыша собственных шагов. Мой голос раздается словно издалека, сквозь непонятное громкое шипение. Резкое. Будто кричат. Только шёпотом. И от этого шёпота по спине мурашки ядовитыми лапами перебирают.

— Подожди. Дай мне его.

Люк протягивает мне зеркальце, а я в лицо его даже не смотрю. Да и нет там никакого лица — словно смазанная маска какая-то скрывает его. Как и у Флинта. Я вернулась к Бобби и на колени рядом с ним присела.

— Ну что, мальчик, зачем тебе это? Помоги мне, Бобби.

Смотрю в зеркало, лежащее в вытянутой руке, стиснув челюсти, чтобы не закричать от шипения, снова ворвавшегося в уши. И головная боль возвращается. В такт шипению пульсирует. Пока я гляжу через зеркало в мертвые глаза ребенка.

— Покажи мне, Бобби. Покажи мне хоть что-то.

— Еваааа…

Настороженный знакомый голос на фоне змеиного шипения откуда-то сзади меня. Но я не оборачиваюсь. Я не могу обернуться. Не могу пошевелиться, только смотреть, как светло-голубые глаза мальчика начинают темнеть. Сначала зрачки — всё темнее и шире, и тьма эта всё больше и чернее…покрывает даже белый цвет глазного яблока. Удерживает. Не позволяет отвернуться или просто глаза закрыть. Только смотреть, как чернеет по краям зеркало, словно от копоти, вот только пальцы обжигает не огонь, а холод. Лютый холод, впивается в меня тысячами жадных острых клыков. Зеркало трясется в дрожащих руках, ходуном идёт, наше отражение в нём исчезает, уступая тьме, и тут же вспыхивает снова. Стиснуть зубы, чтобы не закричать от раздирающей голову боли, чтобы в следующее мгновение отбросить от себя проклятое зеркало, сталкиваясь лицом к лицу с мертвецом, и истошно закричать. Потому что там, в его глазах застыло другое лицо…со страшными черными глазами и жуткой улыбкой, похожей больше на оскал. Оскал Натана Дарка.

Я закричала. Закричала в ужасе…и проснулась. Вскинула голову, хватаясь руками за уши, потому что показалось, что это шипение…оно вырвалось из сна в мою реальность. Глубокий вдох и выдох. И ещё раз. Пытаясь прийти в себя. Убеждая себя, что это всего лишь мерзкий сон. Что я просто слишком много думала об этом…

И потом снова закричать. На этот раз наяву. Громко. Оглушительно громко. Когда увидела в темноте мужскую фигуру, застывшую на подоконнике. В моей комнате. Когда эта фигура спрыгнула на пол и шагнула ко мне, а в комнате раздался глубокий спокойный голос:

— Не стоит меня бояться, мисс Арнольд. Разве я не предупредил о своём визите?

Глава 9. Ева. Натан

Я остановилась, чувствуя, как потихоньку отступает страх, как всё тише становится шум в голове и постепенно замедляется стук сердца.

По-прежнему глядя в силуэт перед собой, позволяя глазам привыкнуть к темноте и до боли стискивая пальцы, стараясь не зашипеть на этого наглеца, бесцеремонно ворвавшегося в мой дом таким диким способом.

— Что ты здесь делаешь?

И прикусить губу от злости на себя, потому что голос всё же задрожал и сорвался на последнем звуке. И вдруг яркая вспышка света, и я зажмурилась, глубоко выдохнув, приказывая себе оставаться на месте, а не наброситься на самодовольно улыбающегося Дарка, щёлкнувшего выключателем.

— Стою. А вот если бы вы, мисс Арнольд, как радушная хозяйка, пригласили меня присесть…

Шагнула ему навстречу, испытывая желание вцепиться ногтями в это красивое надменное лицо, содрать с него невыносимую улыбку и смотреть, как испаряется раздражающая самоуверенность.

— Что. Ты. Делаешь. В. МОЁМ. Доме?

Скорее, автоматически отмечая про себя влажные от снега черные волосы и запах улицы, ворвавшийся в тепло квартиры. И, кажется, если сократить расстояние, если подойти ещё ближе, то можно ощутить, как смешивается он с ароматом пряного мужского тела…и остановиться, потому что это ненормально — вот так вдруг поймать себя на мысли, что я хочу ощутить его. Резкий контраст, который вводит в ступор, потому что этот негодяй, заявившийся без спроса ко мне среди ночи, даже и не думает отвечать, только его улыбку теперь сменила снисходительная ухмылка, а взгляд прищурился, чтобы медленно пройтись по моей фигуре снизу вверх. Задержавшись на открытых из-под задравшегося платья ногах. Нервно одёрнула подол, поджав губы, когда Дарк тут же вскинул голову и посмотрел на мое лицо, издевательски вздёрнув правую бровь.

— Дарк, я всё ещё жду ответа!

* * *

Забираясь на третий этаж, я представлял себе что угодно, предвкушая её реакцию, когда увидит меня в окне. Да, поначалу я не собирался пугать её. Посмотреть. Всего лишь увидеть её настоящую. Пока что, не имея понятия, спит ли она уже или сидит в одиночестве, я очень надеялся застать её всё же одну. Точнее, был уверен, что у неё нет мужчины. По крайней мере, не в этом городе. Почему? Не знал. Чувствовал интуитивно. По её взглядам в мою сторону. По её словам, по тому, как засиживалась на допросах со мной же и с тем ублюдком-Люком, когда меня уводили в камеру дежурные, а она всё ещё оставалась там, за своими бумагами, вымотанная и опустошённая. Нужно быть последним идиотом, чтобы не замечать этого. Ни один мужчина не станет делить свою женщину. Ни с кем и никогда. Тем более с работой, иначе можно смело запускать себе в висок пулю, оказавшись никчёмнее кучи бумажек и трупов.

Вот только я не представлял, что так и застыну на широком подоконнике, увидев её уснувшей полусидя на кровати. Свет фар проезжающих машин позволил заметить в её руках отделанную кружевом подушку и умиротворенное спокойное лицо. Ещё одна вспышка света пронеслась мимо, и снова ночь скрыла его, чтобы уже через пару мгновений показать обеспокоенность, появившуюся на бледных щеках. Тёмные ресницы слегка подрагивают, и я слышу звук её нервного дыхания. Только хотел спрыгнуть вниз, чтобы любоваться ею вблизи, как она вскрикнула и подскочила на постели, а я мысленно выругался.

Но когда её стройные ноги и аккуратные изящные колени увидел, которые не скрывало задравшееся платье…чёёёёрт…моментальное возбуждение. Дьявольское. А ведь такого давно не было. Чтобы как кобель, натасканный только на одну суку. Когда встаёт от одного взгляда на неё. От запаха её тела. Ведь никогда и ни с кем и близко такого не было. Чтобы в считанные мгновения и твердым становился.

Злится. Мне нравится, как она злится. Её злость будоражит больше, чем любые самые грязные и откровенные признания других женщин.

Шагнула ко мне, а у меня дух захватило от того, какая красивая. Вот такая слегка растрёпанная, всё ещё сонная, и в то же время сильная. Требует ответа, а я на губы её смотрю пухлые, красные, и в голове только одна мысль — хочу вспомнить их вкус. Вспомнить, какие мягкие они, какие чувствительные.

— Для начала — доброй ночи, Ева!

И рывком её к себе притянуть, зашипев, когда она, от неожиданности не удержавшись, впечаталась в меня, но тут же локти выставила, пытаясь оттолкнуть. Строптивая! Голову кверху вскинула, в глазах праведное возмущение лихорадочным блеском…и к щекам кровь прилила. Носом повел над её волосами, втягивая их аромат, чувствуя, как от него кровь вскипает.

— Отпусти меня!

Яростно, пытаясь отстраниться. А у меня от звука её голоса сильнее в висках загудело. Ладонью обхватил острый подбородок, вздрогнув, когда от этого прикосновения словно током прострелило кончики пальцев, и губами в её губы. До боли сильно. Преодолевая сопротивление и продолжая вжимать её в себя.