Наталья Шагаева - Забери мою душу

— Ни «нет», — наклоняюсь к ее припухлым искусанным губам, хватаю за шею, вынуждая смотреть мне в глаза. – А «пожалуйста, остановитесь, Мастер», — хрипло шепчу ей в губы, сжимая тонкую шею, ощущая, как рубашка прилипает к спине.

— Пожалуйста, Мастер… остановитесь, — очень тихо и покорно просит она в мои губы, почти плача. Все. Урок вежливости закончен. С нее достаточно.

Выключаю вибратор, и Элина облегченно выдыхает, расслабляясь, продолжая содрогаться. Трогать ее нельзя. И я аккуратно, медленно отстёгиваю запястья, потирая их. Неторопливо и осторожно вынимаю из очень влажного воспаленного лона вибратор. Простынь мокрая. Умница. Идеальная. Очень чувствительная. Подарок для такого как я.

Отвязываю ноги, отстёгиваю ремни, помогая выпрямить затекшие ножки, немного массажирую их, восстанавливая кровообращение. Элина приходит в себя, восстанавливая дыхание с закрытыми глазами. Красивая, открытая, уязвимая и податливая.

Убираю все атрибуты в коробку, закрывая ее. Самого немного потряхивает. Переизбыток адреналина и серотонина, до сих пор будоражит. Мне срочно нужно в зал и в бассейн, а Элине лучше поспать и восстановить силы.

Достаю из комода свою черную футболку, помогаю девочке подняться и сесть. Она покорная и послушная словно кукла. Позволяет собой управлять и следит за мной поплывшим взглядом, словно еще летает. Надеваю на нее футболку, пересаживаю в кресло и меняю простынь.

Достаю из тумбы бутылочку чистой воды, открываю и протягиваю.

— Попей. — Она послушно делает несколько глотков и отдает мне. — Еще, как минимум половину. — Кивает и выпивает еще, ровно столько, сколько я сказал. — Ложись, — накрываю ее пледом, наклоняюсь и рассматриваю спокойное и умиротворённое лицо, еще с красными щеками и припухлыми губами. — Спасибо, ты была прекрасна. Поспи, — тихо говорю я и покидаю комнату. И вроде бы это спланированная мной сессия, а чувствую себя…

Выдыхаю, не понимаю, что чувствую. Или жестко отрицаю, невозможное.

Элина

Просыпаюсь. Переворачиваюсь, перевожу взгляд на тумбу и понимаю, что я не у себя в комнате. Фотографии Димки нет. Переворачиваюсь на живот, утыкаюсь лицом в подушки, вдыхаю. Пахнет холодным парфюмом. Холодно. Под стать хозяину. Настроения нет. Вообще. Слабость и полная апатия. Сажусь на кровати, темно. Кажется, я долго проспала. Но хочется ещё. Только не в этой комнате. Включаю прикроватный светильник, осматриваюсь. Одежды моей нет. Встаю и покидаю спальню Захара.

Прохожу в свою комнату, включаю светильник. Снимаю с себя его футболку, отшвыривая ее в кресло. Тело до сих пор чувствительно, особенно между ног и грудь. Мне не понравилось, Мастер. Уж лучше бы отшлепали. А самое неприятное то, что он почти меня не касался. Никакого физического контакта, только холодные девайсы. Это не секс. Это какое-то изнасилование души и тела. Я хотела вашей отдачи, Мастер, ваших эмоций, вашего обнажения, а вышло совсем наоборот. Вынимаю из сумки свой телефон, чтобы посмотреть время, и замечаю несколько пропущенных и сообщения от Захара. Открываю.

«Хотел пригласить тебя на ужин, но, как понимаю, ты до сих пор спишь. Отдыхай».

Все.

А я не хочу с вами ужинать, Мастер.

Вы фальшивы.

Ничего настоящего. Только маски без эмоций. Вам нужна моя душа, и вы до нее искусно добираетесь. А сами отдаваться мне не готовы. Да и не нужно нам это все. Наигралась. Как я понимаю, выигрыша для меня не предусмотрено. А прогибаться под вас я не обещала.

Долго принимаю душ. Тело все еще чувствительно и очень остро реагирует даже на струи воды. Какой странный эффект. Провожу мыльными ладонями по груди, вздрагиваю. Прошло полдня, а я словно еще на грани от его «жестоких» пыток. Словно по моему телу разливается наркотик. И я ненавижу свое тело за то, что ему ничтожно мало. Он не получило полноценного контакта с мужчиной и требует еще. Злюсь на себя, беру самую жесткую мочалку, начиная тереть ей кожу до красноты, смывая с себя это безумие.

Выхожу из душа. Надеваю пижаму с широкими штанами и кофточкой с рисунком Мерлин Монро. Сажусь за туалетный столик, включаю подсветку зеркала и рассматриваю себя. Самое отвратительное, что я ведомая. В моменты близости с Захаром мое тело ему доверяет. Я словно впадаю в транс и отдаюсь ему полностью. А Мастер, естественно, эти пользуется, даже не подарив мне пресловутое стоп-слово.

— Ну что, Элька, объяснишь, что происходит? Что творится внутри тебя? — спрашиваю себя в зеркало. Глубоко вдыхаю. Обхватываю свои щеки ладонями, закрываю глаза. А когда открываю, смотрю через зеркало на фотографию Димки на тумбе. — Не надо на меня так смотреть! — повышаю голос. — Не надо заставлять чувствовать себя ещё хуже! — в отчаянье выкрикиваю я. — Не нужно было меня оставлять!

Зажмуриваю глаза! Гадко! От самой себя. На что я повелась? На его мнимую безупречность? На похоть? Мерзко!

Соскакиваю с места. Хватаю фотографию Димы и с грохотом переворачиваю ее портретом вниз. Пусть не смотрит на меня с презрением!

Вновь сажусь за столик и опять смотрю себе в глаза. Не Бог он, Элька, поэтому и не решит твоих душевных проблем. Так безумно, до боли в груди хочется к мамочке. Я начала забывать ее запах, ее тепло и голос. Хочется прижаться к ней, чтобы она меня обняла и гладила по волосам как в детстве, когда жалела. Было тепло, уютно, и ничего не страшно. Я ей всегда верила, когда она говорила, что все у нас будет хорошо, и в один прекрасный момент мы уедем далеко-далеко к морю, где тепло, много солнца, фруктов, и никто нас не найдет. И не уехали… Чувствую себя внутренне одинокой, несмотря на то, что меня окружают люди и некоторые даже любят… но…

А вот, кстати, и они. Телефон вибрирует, на дисплее высвечивается Ярослав. Долго смотрю на экран, а потом все же отвечаю, игнорировать – тоже не вариант.

— Да.

— Эля, — на выдохе произносит мое имя, словно я глоток недостающего воздуха. — Как ты? Давно не заходила.

— Как-то не было времени и поводов, — тихо отвечаю я.

— Разве нам нужны поводы?

— Наверное, теперь нужны.

В одном господин адвокат все же прав: нам с Ярославом нужно дистанцироваться.

— Хм, — Яр долго молчит, слышу только, как он глубоко затягивается и выдыхает дым. — Мне просто интересно, это ты сама пришла к такому выводу, или твой еб*рь, настоял? — грубо. Очень грубо.

— Я сейчас не воспринимаю эти слова только потому, что очень хорошо тебя знаю. Ты пожалеешь о сказанном, — выдыхаю в трубку. — Это не ты, это твоя боль говорит. Ты хочешь дать сдачи и ударить в ответ. Но мне не больно.

Яр опять молчит, слышу только, как он дышит. Щелчок зажигалки, опять прикуривает сигарету.

— Прости, — выдыхает в трубку. — Пожалуйста, прости… — Завтра мы празднуем годовщину открытия клуба. Я хотел бы тебя видеть. Будут только все свои. Вечеринка для посетителей планируется в выходные.

— Хорошо, я буду, — соглашаюсь. Нам нужно расставить все точки. Яр должен переболеть. Пусть ему будет мучительно больно, но, в конце концов, рана затянется. Так надо, мой грустный Пьеро. Ты когда-нибудь скажешь спасибо…

— Я буду очень ждать…

Сбрасываю звонок и прячу телефон в карман, взъерошиваю еще влажные пряди волос, наводя на голове творческий беспорядок, и спускаюсь вниз. Хочется есть и горячего вкусного чая. А еще хочется закрыть глаза, уснуть, а наутро потерять память и начать жизнь заново. Что, так нельзя? Жаль. Тогда просто чаю.

На кухне тишина. Прохладно. Лиды нет. Поздно уже. Открываю холодильник и вижу множество контейнеров с едой. Я вдруг понимаю, что хочу маминых блинчиков. Именно тех, которые она пекла мне в детстве на йогурте. У нее был свой рецепт, и мне жутко нравилось. На часах десять вечера, за окном снег, а в моей душе вьюга. Чем не повод испечь блинов по маминому рецепту.

В холодильнике как раз есть питьевой йогурт. Замечательно. Включаю в телефоне «Би-2» и начинаю замешивать тесто. Выходит много, учитывая, что я съем от силы несколько штук. Пойду угощать охрану. Надо же как-то извиниться за мой побег, они, наверное, поседели.

Первый блин комом, и второй туда же, как и третий. А вот дальше все идет как по маслу. Кондитер я или кто? И, подпевая любимой песне, складываю блинчики в стопочку, с любовью смазывая их маслом. По ходу дела снимаю пробу, с удовольствием съедая блинчик, облизывая пальцы от масла, поворачиваюсь к холодильнику, чтобы посмотреть, есть ли у нас сметана и сгущенка, и вздрагиваю, подпрыгивая на месте, когда вижу спокойно сидящего за стойкой Захара, наблюдающего за мной. Такой внимательный, словно смотрит увлекательное шоу.

На минуту застываю, осматривая Доронина. Как всегда безупречен, в любое время дня и ночи. В черной рубашке, с запонками, темно-бордовом галстуке, но без пиджака.

— Добрый вечер, — произносит, приводя меня в чувство. Всматриваюсь в его как всегда спокойные глаза и молча отворачиваюсь, продолжая печь свои блинчики, пополняя стопочку. — По какому поводу игнор? — так же спокойно спрашивает Захар, но ответа не получает. Не хочу с ним спорить, не хочу язвить и не хочу ёрничать. Просто не хочу разговаривать. Не готова я к диалогам с Мастером. Увольте. Чувствую в спину очень тяжёлый взгляд. Нет, я его просто тактильно ощущаю на коже, словно он меня касается. Кусаю губы, заставляя себя не реагировать.

Моя стопочка очень даже симпатичная. Наливаю в вазочки сметану, сгущенку и ставлю чайник. Открываю полочку с Лидиными разнообразными чаями. Хочу свой любимый – «Дикая вишня».

— Чаем-то хоть напоишь? — мягко, с легкой усмешкой спрашивает он. Ну зачем играть того, кем он не является, и выводить меня на диалоги? Это не в вашем стиле, Мастер, по статусу не положено.

Завариваю чай, делая вид, что Доронина нет. Это очень сложно, учитывая то, что он пристально за мной наблюдает, облокачиваясь на руки, подпирая ими подбородок.

— Поговори со мной?

О боже, это кто угодно, но не Захар. Это не приказ, не распоряжение. Это просьба. Мягкая, где-то даже теплая просьба.

— Есть, о чем?

— Судя по твоему протесту – да.

— Мастер, вы пьяны?

— Нет, отчего такие выводы? — улыбается.

— Вы говорите в несвойственной для вас манере. И даже искреннее улыбаетесь, чем-то забавляясь.

Ставлю фарфоровый чайник на стол, достаю две большие белые чашки, так уж и быть, накрывая на двоих.

— Мне нравится за тобой наблюдать. Кто ты такая? — задает неожиданный вопрос, я лишь приподнимаю брови, ставя посредине стопку блинов, сметану и сгущенку. — То дерзкая, то хитрая, развязная, непосредственная, вызывающая. То робкая, милая, покорная, податливая, тихая, глубокая, — его голос немного хрипнет. Почему ты меня так цепляешь? — он ловит мой взгляд, и я уже не сопротивляюсь, открываюсь. Читай ответ в моих глазах, Мастер, ибо я не знаю, кто я сейчас. — Поговори со мной? — вновь просит он и закрывает глаза, пряча от меня что-то настоящее.

Захар

Она такая милая и трогательная сейчас. Чай, пахнущий вишней, блины, сметана, сгущённое молоко – все это похоже на домашний уют и приторную сливочную ваниль в отношениях. С одной стороны, сладко, с другой – чрезмерное употребление сладкого ведёт к тяжёлым заболеваниям.

Нужно было все же остаться рядом. И поговорить с ней сразу после пробуждения. Это моя ошибка. Девочка восприняла «похмелье» тяжело, сделав неправильные выводы.

Но, во-первых, у меня были дела, а во-вторых…

А во-вторых, дела – просто ширма, которой я отгородился от вот этой ванили.

— Говорите, Мастер, — выдыхает Элина, прокручивая в руках чашку чая. Да, я хотел разговоров. Хотел… Но, опять же, все разговоры сводятся к ее обнажению, сейчас это не самый лучший вариант. Значит, девочке нужно что-то взамен. Что-то личное и очень болезненное. Такова цена ее откровений. Дороговато. Но мы не будем торговаться.

Девочка терпеливо ждёт, сворачивает блинчики на отдельную тарелку и пододвигает мне. Воздуха не хватает. Галстук душит, и я срываю его к чертовой матери. Расстегиваю запонки, кидая их на мраморную стойку, и закатываю рукава рубашки. Меня душит этот вечный официоз, в который я сам себя загнал.

Эля берет блинчик, макает его в сметану и капает ею на столешницу. Капает, но не убирает за собой. Встаю, отрываю бумажное полотенце и протираю стол под ошарашенный вид девочки. Беру салфетки и ставлю на стол.

— Вытри пальцы, — стараюсь говорить мягко, но выходит натянуто и с раздражением. Эля округляет глаза, прекращает есть, берет салфетку и растерянно обтирает пальцы. — Прости, — выдыхаю. – Порой сам себя за это ненавижу. — Такой вот у меня фрик.