Вера и Марина Воробей - Заблудшая душа

Наконец-то за родителями захлопнулась дверь. Если честно, то Каркуше даже не верилось, что это все-таки случилось. Не верилось ей в свое счастье. Слишком долго она ждала, слишком уж затянулись сборы. Бесконечные наставления, поучения: не забудь то, не вздумай делать это, вода, газ, окна, балкон… Как будто на год уезжают! А сами-то всего лишь на каких-то несчастных десять дней отчалили. Все было превосходно, просто замечательно. Приподнятое, какое-то нереальное состояние духа омрачало лишь одно обстоятельство: Артем, старший брат Каркуши, остался дома. Вначале они собирались ехать втроем, даже три путевки в турагентстве заказали, но потом Артем заявил, что не может никуда поехать, так как ему предложили нечто такое, от чего он просто не может отказаться.

– От таких предложений не отказываются, – заявил он тоном бывалой кинозвезды. – Если меня заметят, а меня наверняка кто-нибудь заметит, – самоуверенно добавил он, – предложения сниматься градом посыпятся!

А речь-то всего-навсего шла о съемках очередного рекламного ролика. Но Артем, который учился на последнем курсе ВГИКа на актерском отделении, уверял, что работа предстоит серьезная и роль у него не такая, как была в прошлый раз, когда он рекламировал мыло «Цветы России», а со словами. Причем их, в смысле слов, довольно много.

Да и что толку сейчас сожалеть о случившемся? Факт, как говорится, оставался фактом: Артем никуда не поехал. Впрочем, сегодняшний вечер был в полном Каркушином распоряжении, потому что Артема пригласил с ночевкой однокурсник, имени которого брат ей не сообщил.

«Кстати, замечательная идея! – подумала вдруг Катя. – А почему бы и мне не организовать вечеринку? Или, как теперь все выражаются, вечерину? И как это мне раньше не пришло в голову?»

Первым делом она позвонила Незнакомке, но та не смогла принять ее предложение.

– Что же ты раньше не позвонила? – не скрывая сожаления, спросила Ольга. – Сережка билеты в кино купил, обидится, если я откажусь.

Но первая неудача Каркушу не остановила, и она позвонила Люсе Черепахиной. По закону подлости той дома, естественно, не оказалось. Катя сделала еще одну попытку, на этот раз уже почти не веря в успех своей затеи. Галя Снегирева вначале будто бы обрадовалась, но потом вспомнила, что обещала маме сделать в квартире генеральную уборку, поскольку к ним приезжает родственница из другого города.

Больше звонить было некому. Но не сидеть же дома в такой день? Отъезд родителей Каркуша приравнивала к празднику.

Одевшись, девушка решила отправиться погулять. Обычно в такое время, а стрелки часов подползали уже к половине десятого, ей не разрешалось выходить из дому. Но теперь ведь она сама себе хозяйка, и спрашивать разрешения не у кого!

В метро было душно и, как всегда, как-то по-особенному пахло. Оказавшись на платформе, Катя вдруг поняла всю нелепость своего поведения, ведь ехать ей было совершенно некуда. Так чего ради она здесь торчит, в грохоте и сутолоке? Не кататься же, в самом деле, по кольцевой без всякой цели! Нет, такая перспектива ей совсем не улыбалась.

Девушка вздохнула и хотела уже было направиться к эскалатору, как тут кто-то осторожно потянул ее за рукав.

– Девочка, дай, пожалуйста, рубль, – услышала Катя и резко обернулась.

С невыразимой печалью в глазах на нее смотрела девчонка. Одета она была довольно аккуратно, никаких лохмотьев, какие обычно натягивают на себя попрошайки, да и лицо как будто чистое… Причем чистое не только в смысле грязи, но и в смысле выражения. Взгляд хоть и печальный, но в то же время ясный, открытый, светлые волосы собраны на затылке в «хвостик». Лет девчонке на вид было примерно столько же, сколько и Каркуше.

– Тебя как звать? – неожиданно спросила Катя, причем неожиданно не только для нищенки, но и для себя самой.

– Вероника, – не сразу ответила девчонка и улыбнулась.

– А что ты тут стоишь? Ты где вообще живешь? – продолжала проявлять странный интерес Катя.

– А я из дому убежала, – последовал бесхитростный ответ и столь же бесхитростное добавление: – Нечего там делать.

– Понятно, – сказала Каркуша. – Давай бери свою сумку и пойдем.

– Куда? – Девчонка распахнула свои без того большие, василькового цвета глаза.

– Ко мне домой.

В первый же день Каркуша забыла все родительские наставления, ведь ей строго-настрого запрещено было открывать дверь незнакомым людям. Родителям бы и в голову не пришло, что их дочь приведет домой нищенку. Это тебе не дверь незнакомцу открыть! Вообще-то Каркуша и сама не могла бы ответить, зачем она это сделала. Особенно потом, когда по прошествии времени вспоминала об этом странном знакомстве и о тех печальных событиях, к которым оно привело…

– Чего к стене жмешься? – улыбнулась Катя, включая в прихожей свет. – Раздевайся.

Вероника будто бы только и ждала этого приглашения. Она быстро и как-то даже судорожно стянула с себя куртку, потом расшнуровала и сняла ботинки, аккуратно поставив их в сторонку. Девушка исподлобья взглянула на Каркушу. В ее взгляде читался испуг. Словно Вероника (если ее и вправду так звали) боялась, что в любую секунду ее спасительница передумает и выставит ее за дверь.

– Проходи, – изображая из себя радушную хозяйку, сказала Катя. – Вон тапочки, – указала она рукой на розовые с помпоном, так называемые «гостевые» тапочки.

Гостья послушно сунула в них ноги и неуверенно, робко, словно передвигалась не по мягкому ковровому покрытию, а скользила по кромке тонкого весеннего льда, не отрывая от пола ног, прошаркала за Катей в кухню.

– Ты, наверное, голодная? – все с той же преувеличенной доброжелательностью поинтересовалась Каркуша.

Гостья поспешно и, как показалось Кате, затравленно кивнула. Вообще-то там, в метро, и потом, когда они шли к дому, Вероника держалась гораздо свободней, уверенней. А сейчас, оказавшись в незнакомой квартире, девушка резко переменилась. Все ее движения, мимика и даже молчание несли на себе печать какой-то привычной, заскорузлой, будто бы въевшейся в ее существо, как порой въедается в человека запах, униженности.

С этим надо было что-то делать, но Каркуша не знала что. Расспросить ее о семье, о причинах, заставивших ее выйти в метро и просить подаяния? Нет, ни в коем случае! Этими расспросами, как подумалось Кате, она добьется лишь одного: Вероника окончательно замкнется в себе. Но что же тогда делать? Как отогреть, размягчить душу этой несчастной, доведенной до отчаяния девушки? Ведь не стала бы она просто так уходить из дому, если б не крайние обстоятельства! Да и где он, этот ее дом? Вряд ли девушка живет в Москве. Скорее всего она приехала сюда на заработки из какого-нибудь богом забытого городишка или села, где невозможно, как ни старайся, найти работу… Да и учиться там, конечно, негде, если не считать среднюю школу… И ее мать тоже, по всей видимости, существо отчаявшееся, потерявшее надежду на лучшую жизнь, наверное, горькая пьяница. Отца у Вероники скорее всего нет. Но младшие братья и сестры имеются, неблагополучные семьи часто бывают многодетными.

Такие предположения строила про себя Каркуша, насмотревшаяся телевизионных репортажей о незавидной доле людей, в силу разных причин оказавшихся на улицах мегаполиса. Между тем Вероника, вжавшись в стену, сидела на табуретке и не сводила своих удивительно синих глаз с Кати.

– Короче, выбирай. – Катя села на табуретку. Ей подумалось, что так будет лучше, чем разговаривать сверху вниз с девушкой, которая и без того до крайности принижена обстоятельствами своей нелегкой жизни. Кате всячески хотелось вселить в душу Вероники ощущение, что они с ней на равных. – Выбирай, что будешь есть: куриный суп, котлеты с макаронами, ну, бутерброды с колбасой и сыром – это понятно, – принялась по-деловому перечислять она. – Или тушеное мясо с грибами?

Готовясь к отъезду, мама наготовила прорву еды, а также набила холодильник всяческими консервами: рыбными, мясными, овощными, сгущенным молоком, какао и соками.

Вероника смотрела на Каркушу растерянно. Ей явно не хватало смелости сделать выбор.

– Я не знаю… – с понурым видом отозвалась наконец она. – Суп, наверное…

– Суп – это понятно, – воодушевившись первым, хоть и незначительным сдвигом, принялась за дело Катя. – Суп – это у нас обязательная программа… Ну хорошо, – вздохнула она, заметив, что Вероника снова опустила голову. Видимо, ситуация и впрямь оказалась для нее мучительной. – На второе я тебе подогрею тушеное мясо с грибами. Мама очень вкусно его готовит. А на закуску откроем «Донской» салатик и бутерброды с томатным соком. Договорились?

И снова робкий кивок вместо ответа.

«Ну ничего, – мысленно успокаивала себя Катя, доставая тарелки. – Сейчас поедим, выпьем кофейку, я могу даже за тортиком в гастроном сбегать по такому случаю… А там, глядишь, и сама разговорится. Не будет же она молчать всю дорогу!»

– Ты куда столько режешь? – подала голос из своего угла Вероника, напряженно наблюдая за тем, как лихо Каркуша расправляется с батоном «Докторской» колбасы. – Мы же столько не съедим, засохнет ведь, – с едва уловимым укором проговорила она.

Ела Вероника хоть и с аппетитом, но без той жадности, которую ожидала увидеть Катя. Дети, которых показывают в остросоциальных телерепортажах, обычно набрасываются на еду, как голодные волчата, нимало не заботясь о том, как это выглядит со стороны. В каждом же движении Вероники – в том, как она тянулась за бутербродом, какими маленькими глоточками отпивала из стакана сок, – ощущалось если не достоинство, то уж по крайней мере сдержанность и явное нежелание показаться невоспитанной. Каркушу это удивило, но вслух она, естественно, ничего говорить не стала.

От кофе с печеньем Вероника отказалась наотрез. За все время ужина – хотя для нее это наверняка было все вместе: и обед, и завтрак, и ужин – девушка едва ли обмолвилась парой фраз. Преимущественно то были однозначные, скупые ответы на Каркушины вопросы. Да и вопросы Кати касались в основном все той же еды. Например, она то и дело с беспокойной услужливостью в голосе интересовалась у Вероники, не хочет ли та еще мяса, подрезать ли хлеба, достаточно ли на ее вкус соли, перца, и все в таком же духе. Вероника отвечала сдержанно, изо всех сил пытаясь изобразить на лице благодарность, но, похоже, девушка предпочла бы, чтобы ее не дергали каждую минуту и просто дали спокойно поесть. А когда Каркуша поняла это, было уже слишком поздно – еды на столе почти не осталось.

Внезапно откуда-то из глубины квартиры послышалось тихое, жалобное завывание. Вероника резко вскинула голову:

– Кто там?

– Да это Мотя, – улыбнувшись, беззаботно махнула рукой Каркуша. – Обычно она выбегает, стоит только входной двери хлопнуть, а сегодня чего-то не выбежала. Тоскует, наверное, – предположила девушка и вышла из кухни. – Предки-то мои уехали.

Через мгновение она снова вернулась, но уже не одна. Впереди нее, радостно повиливая хвостом, трусила небольшая черная собачонка.

– Мотя, Мотя! – оживилась Вероника и принялась хлопать себя по ноге, подзывая собаку. – Ой, какая она у тебя толстая! Старенькая, наверное, уже?

– Семь лет, – ответила Катя, с удивлением наблюдая за переменой, которую произвело на ее новую знакомую появление собаки. Лаская ее, Вероника улыбалась, глаза ее светились неподдельной радостью, а от былой настороженности, казалось, не осталось и следа. Вся она словно преобразилась и показалась теперь Каркуше настоящей красавицей.

– А моему Снежку десять, – сказала Вероника, продолжая гладить Мотю по жесткой, лоснящейся шерстке. – А что это за порода?

– Полутакса-полупинчер, в смысле карликовый, – привычно ответила Катя.

Ей частенько приходилось отвечать на этот вопрос.

– Ну ты ее и раскормила! – заметила Вероника с легким укором в голосе. – Мой Снежок поджарый, шустрый, с виду ему никогда десять лет не дашь, носится как ненормальный…

Снежок, о котором Вероника упомянула уже дважды, чрезвычайно заинтересовал Каркушу, и она, решив, что собака – отличный повод для установления более тесных отношений, желая разговорить Веронику, осторожно поинтересовалась:

– А твой Снежок какой породы?

– Да никакой, – тряхнула «хвостиком» Вероника, не отрываясь от Моти. Казалось, собачонка полностью поглотила ее внимание. – Двортерьер. Мы с Пашей его на помойке подобрали. Только тогда он был примерно, как твоя Мотя, а потом так вымахал, чуть ли не до пояса мне сейчас достает! – Теперь голос Вероники был наполнен нежностью, и Катя поняла, что находится на верном пути.

– А он беленький и пушистый, да? – заискивающе-умильным голоском поинтересовалась она.

Наконец-таки Вероника оставила Мотю в покое, но та тут же водрузила ей на колени свои передние лапы и, заглядывая в глаза, начала скулить и подпрыгивать.