— Теперь — о хороших новостях, — сказал Блайден в конце их разговора.

— Что еще? — Гейл раздражала его манера болтать о всякой чепухе, придерживая главные новости напоследок, она успокоила себя порцией «кровавой Мэри».

— Речь вот о чем. Корей Лангер — вы знаете о нем, он хочет снять «Последнюю вечеринку» для «Фокс», — разослал копии пьесы на читку. И многие актеры и актрисы среднего возраста хотят участвовать в съемках. Так, Синди Виланд, то есть вас, вызвалась сыграть Ли Ремик. Бен Гадзара готов взять роль Луи Феррейра. Стива Маквина смотрят на роль вашего друга Гарри, которого вы назвали в пьесе Беном Слоаном. Корей считает, что нужно кое-что переделать в характере этого персонажа, таким он его не устраивает. Он рассматривает и кандидатуру Брюса Дерна на эту роль, насколько я знаю.

Есть еще Джоан Вудворт, она тоже согласилась почитать роль Синди Виланд. А, возможно, ее сыграет Джейн Фонда. Лангер говорит, что он усмотрел в пьесе достойный материал, «что-то вдохновляющее» его, он так сказал.

Он хочет снять фильм о поколении тридцати — сорокалетних, переживающих внутреннюю драму. Алкоголь толкает их на преступление. В этом для него главная идея. Я так думаю, что многие актеры сами являются членами общества анонимных алкоголиков, они хорошо чувствуют, что значит конфликт с собой, состояние упадка, депрессивный невроз и вынужденное безделье. В фильме они смогут сыграть себя такими, как они были, и это точно отразит замысел режиссера. Фильм будет своего рода посланием таким людям, как ваши герои.

— К черту все это дерьмо! — Гейл нервно закурила очередную сигарету. — Мне не нужен идиотский фильм-послание. Я писала о дурацких проделках потерянных людей, мне представлялся фильм вроде «Опять встает солнце», а не декларативная картина с дурацкими нравоучениями.

— То же самое я сказал Лангеру. И я напомнил ему, что мы еще не подписали итоговый вариант контракта. Раз он предлагает нам роль литературных консультантов, мы и должны выполнить свою задачу. Просто я пересказываю, что он мне сказал. Мы договорились, что я ему перезвоню, когда обсужу с вами все вопросы. На этом мы расстались.

Гейл просила Блайдена передать кинорежиссеру, что не собирается переделывать образ Бена Слоана.

— Пусть он новичков учит, как они должны представлять себе своих героев, — так она сказала. — И, во-вторых, я не переношу Стива Маквина, он слишком манерный, ему играть только в дешевых мелодрамах. Брюс Дерн больше подходит для этой роли. Как и Джоан Вудворт на роль Синди. Это идеальный выбор. Хотя и Ли Ремик — хорошая актриса, ничего не имею против ее кандидатуры. А что, всех этих актеров возможно пригласить для съемок фильма?

— Я надеюсь, нужно переговорить с их агентами. — Блайден замолчал, прикидывая в уме, как у него все это получится.

— Отлично. Поезжайте в Калифорнию. Только там вы сможете сдвинуть дело с мертвой точки, и мы будем уверены, что все делается, как надо. Если на студии все же будут упорствовать в требовании что-то изменить в образах главных героев, мы это сможем еще обсудить. И я хотела бы отдать вам текст финальной сцены, где выносится решение суда, он почти готов, — соврала Гейл, до готовности было еще далеко.

В этом не был уверен и Блайден.

— Когда я смогу его забрать?

— Как только я приведу свои исправления в порядок. Возможно, через две недели. Назначьте встречу с Лангером на начало августа. Это даст мне время купить новые шмотки, хотя сама мысль, что мне придется перед ним выпендриваться, мне неприятна.

Блайден выдержал паузу и все же решился ей это сказать:

— Первым делом вам надо прекратить пить. Иначе вы все сами испортите. Вам это известно не хуже, чем мне. Во-вторых, вы не должны брать с собой Спринджера. От вас ожидают творческой работы, вдохновения, а не нервной рефлексии и болезненного индульгирования. Не позволяйте себе никаких капризов. Режиссеру нужны ваши мозги, никто не станет терпеть пьяных выходок и эксцентричности.

— Да, я понимаю, Блайден, понимаю… — Голос Гейл прозвучал довольно искренне. — И я знаю, что должна избавиться от Спринджера. Мне надо набраться мужества и сказать, чтобы он убирался куда подальше. Но я смогла и при нем начать снова работать. Его присутствие меня успокаивает. Я способна и пить, и работать при нем.

— Тогда выбросьте из головы надежду экранизировать вашу пьесу, — жестко отреагировал Блайден, возможно, он был слишком прямолинеен с этой издерганной женщиной, но так дело продолжаться дальше не может.

— Я не могу… пока не могу… Что же мне, уехать отсюда?

— Уезжайте, если сами не можете его выгнать. У вас еще есть время. Я организую встречу с вами на студии на десятое августа, так что у вас есть время.

— Я не могу уехать с острова прямо сейчас. — Гейл едва не заплакала. — Я просто не хочу это делать. У меня никогда не было такого чудесного лета. Не сейчас…

— А когда?

— О, я не знаю… У меня какое-то предчувствие беды. Иногда возникает такое чувство, что я стою на краю пропасти.

Блайден представил, как она в эту минуту нервно теребит свои светлые волосы, откидывает назад прядь, свалившуюся на глаза.

«У нее непослушные волосы, — подумал Блайден, — как и она сама».

— То же самое мог бы сказать вам и я.

— Все дело в Спринджере. Не знаю, смогу ли я сказать ему, чтобы он убирался вон. Я говорю себе, что должна это сделать, а внутри меня возникает страх, что он уйдет. Меня измучила эта двойственность.

— Но, Боже, почему? — Блайден почти крикнул, снова она вывела его из себя. Какая может быть альтернатива избавлению от этого негодяя?

— Я как-то проснулась от его пристального взгляда. Мне показалось, что сейчас его руки сожмут мое горло и начнут душить. Меня это потрясло. Я спросила, что он делает, и Спринджер ответил, что просто любуется, как я сплю. Он сказал, что я «красивая и такая невинная во сне», он залюбовался. Но я испугалась, у него был такой странный взгляд… и то, как он склонился надо мной… У меня было такое чувство, что привиделся страшный сон, и от этого я проснулась. А если бы я не проснулась, что он мог сделать со мной? Вот что меня испугало, эта мысль…

— Бога ради, Гейл, вам уже видятся привидения!

— Послушайте… Накануне того дня он попросил меня одолжить ему денег. Я, конечно, отказала. Он объяснил, что хочет купить небольшой магазин сувениров и будет торговать на побережье, импортируя маленьких черепашек. Он даже придумал название: «На Виноградниках Марты» или «Утес Веселая Голова». Спринджер уверен, что сможет продать черепашек сотням туристов, наезжающим сюда. Детишки, говорит Спринджер, не смогут устоять перед таким соблазном и уговорят родителей купить им необычный сувенир.

— Он собирается торговать черепашками? — с сомнением спросил Блайден.

— Да. Они действительно чудесные. Вы ведь помните, еще несколько лет назад хиппи торговали всякими животными, водными бестиями, раскрашивая их вручную. Вы должны это помнить, Блайден. Представьте себе, какой замечательный подарок, — маленькие черепашки с коробочками корма. Да их каждый купит.

— Правда, хороший сувенир. Объяснение звучит вполне невинным, если вы спрашиваете мое мнение. Но хиппи, насколько я помню, не торговали с прилавков и не покупали для этого магазины.

— Конечно. Вот я и сказала, что не могу одолжить ему денег. И в тот же день проснулась от ужасного сна, и он угрожающе склонился надо мной, я испугалась. Потом мы сделали то, к чему прибегают поссорившиеся супруги, и я поверила ему, хотя сейчас стала сомневаться. Я боюсь сказать ему, чтобы он меня оставил, поймите, для меня это не так просто.

— Все же подумайте об этом. Я не поеду с вами в Калифорнию, если вы не перестанете пить. И, повторяю, вы не сможете взять с собой Спринджера. Я готов его расцеловать, если он сам уберется.

— Я подумаю… — обещала Гейл и повесила трубку.

Она вернулась на террасу, где возлежал в шезлонге Спринджер. Он уже прикончил свой чисбургер и держал пустой бокал в руках. Гейл не могла сказать, задремал ли он под лучами заходящего солнца. Глаза у него были закрыты.

14

Спринджер слонялся по кухне в своих потрепанных выцветших джинсах.

У него не было волос на груди и на ногах, а бритая голова смотрелась как скорлупа лесного ореха. Гейл представила его с вьющимися волосами, как бы они смотрелись в сочетании с высоким лбом и длинным крючковатым носом.

Под звуки песенки Эдди Арнольда он готовил для них обоих сандвичи, разливал охлажденное пиво по бокалам.

— Привет, я кончила работать, — сказала Гейл.

Она поставила тарелку с сандвичами и бокалы на поднос, чтобы отнести еду в комнату. Спринджер подошел сзади и обнял Гейл.

Гарри, Блайден и Скофилды могли появиться в любую минуту, но, когда он приспустил джинсы, она увидела сильную эрекцию.

«Есть на что посмотреть», — мелькнуло в голове Гейл.

Его рука скользнула ей в трусики, и она почувствовала, как набухают соски и губы влагалища. Погружение пальцев вызвало приток смазки. Спринджер опрокинул Гейл на спину и несколькими толчками вошел в нее.

Когда он вошел полностью, у нее возникло ощущение, что Спринджер ее насилует, хотя удовольствие не было этим испорчено. Она кончила на мгновение раньше Спринджера и теперь лежала на полу, взмокшая, взволнованная, волосы разметались по сторонам, от сделанной к приходу гостей прически не осталось и следа.

Нужно было привести быстро себя в порядок. Они приставали друг к другу и ласкались около часа, когда готовили вместе завтрак и первые порции «кровавой Мэри», и позже, когда Спринджер приготовил сандвичи ко второму завтраку. Но занялись любовью только сейчас — прямо на жестком полу. Когда все завершилось, у Гейл осталось ощущение стремительной, почти грубой атаки на нее.

Однако ей нравилось, когда Спринджер действовал столь напористо, он всегда вел себя таким образом. Только минуту назад он намазывал сверху на бутерброды майонез, а в следующую уже вскакивал на нее, втыкая свой восхитительный штык ей внутрь. Она с ходу заводилась и готова была его избить, если он тут же не начнет действовать первым. Не важно, куда он заваливал ее, — на пол, на стол или на сыпучий песок, она чувствовала спиной опору и он начинал подпрыгивать на ней сверху или она его переворачивала и оказывалась сидящей словно на вбитом в нее штыре. Все места были хороши, чем менее подходящие, тем лучше.

Появился повод устроить пикник. Блайден привез с собой смазливую деваху из Нью-Йорка, она только начала делать карьеру в кино под патронажем агентства Уильяма Морриса. Ее звали Сара Лоук.

Сразу за ними появился Гарри Паркер, который с порога заявил, что он будто вновь родился, когда ему удалось добраться живым до берега во время шторма. Выпить за это он отказался, но приветствовал идею пикника.

Почти одновременно с ним появилась их общая старая приятельница по обществу анонимных алкоголиков, Шейла Гафни. Она была единственной, с кем Гейла поддерживала дружеские отношения в обществе. Шейла постоянно витала в эмпиреях, и Гейл часто говорила, что выпивка сделала бы Шейлу совсем не от мира сего. Шейла соглашалась: чтобы стать шальной, ей не нужен алкоголь. Она была, что называется, «вещью в себе» и могла быстро наскучить.

Последними прибыли Скофильды, друзья Блайдена из Скарсдейла. Он работал специалистом по системам безопасности. Его жена, застенчивая особа в пляжном костюме, только молча улыбалась, пока они шли по тропинке вдоль берега к дюнам, где решили пообедать.

Впереди шел безучастный ко всем Спринджер с переносным холодильником. Замыкала процессию Гейл. Девушка Блайдена была, как определила про себя Гейл, «сногсшибательной штучкой», хотя ее белая кожа не могла сравниться с загаром хозяйки. Ее темное бикини под цвет волос резко контрастировало с бледной кожей. Девица вела себя приветливо и громко смеялась, что особенно понравилось Гейл, она сама так смеялась, громко и от души.

Блайден одел голубую с красными полосами регбистскую майку с надписью «Яростный».

«Старый мошенник, — подумала Гейл, — он никогда не играл в регби и скорее всего вообще не занимался спортом». Большинство людей, которые надевают матросские шапочки, никогда не бывали в море, а те, кто носят футбольные фуфайки с номерами на груди, не знают даже правил игры, или те, что ходят с индейской чалмой на голове, не имеют представления, где находится Индия.

Люди повернулись спиной к герою романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи» Холдену Колфильду с его неприятием всяческого мошенничества. Когда Гейл была моложе, она, как идеалист Холден, считала обман, жульничество наихудшим грехом.

Сама Гейл была в голубой мужской рубахе, завязанной узлом на животе, под ней был телесного цвета купальник, который стал ей уже маловат. Когда она появилась в этом наряде, Шейла уставилась на ее оголенный живот, заметив светлую «дорожку», что тянулась от пупка в трусики. «Они все ее замечают», — отметила про себя Гейл.