Клаудиа Кэрролл - Зачем нужен муж?

— Ох, милая, тут мы с тобой заодно. Настала пора выскочить из вращающейся двери неудачников и уцепиться за что-нибудь получше.

— Ты абсолютно прав, — говорю я, пожимая ему руку. — Звучит, как у Сэмюэля Беккета: «Лезь вверх, больнее упадешь».

— А если серьезно? Я полностью понимаю твое горячее стремление к замужеству. По крайней мере, избавишься от необходимости ходить на эти мерзкие свидания.

Мы подъезжаем к бару «Дракон», и такси останавливается. Я шарю в сумочке в поисках кошелька, а Джейми выпрыгивает.

— Спасибо, что платишь, дорогая, — воркует он. — Ты же знаешь, я как английская королева — не ношу с собой наличные.

Такси уезжает, а я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Пойдем, пойдем, детка. — Джейми берет меня под руку. — После сегодняшнего вечера тебе останется повидать только семерых.

В «Драконе» дым стоит коромыслом. Шум, толпа, тучи разодетых гуляк. Мы пробиваемся к барной стойке, заказываем напитки и оглядываем всех, кто хоть отдаленно напоминает Пита — то есть всех долговязых, тощих, худосочных и костлявых, вроде комика Джона Клиза, когда ему было под сорок.

— Когда он появится, — кричит Джейми мне в ухо (ничего не поделаешь, шум стоит оглушительный), — спроси меня, надумал ли я сниматься в кино у Спилберга.

— Джейми, что ты ему наговорил?

— Я не врал. То есть почти не врал. Я просто чуть-чуть приукрасил правду. Ах да, и когда зазвонит мой мобильник, скажи: «Наверно, опять тебе названивает этот агент из Голливуда. Как он не понимает, что ты отдыхаешь?»

— Я не запомню.

— Запомнишь. А если я упомяну имя Колин, то скажи Питу, что имеется в виду Колин Фаррелл. А еще Марти — это Мартин Скорсезе, а Бобби — это Роберт де Ниро. Хорошо?

Пит сильно опаздывает. Настолько, что я чуть не решила отказаться от встречи и тихо смыться домой. К тому же некоторые взгляды, обращенные на меня, вызывают во мне чувство неловкости. Как-никак, я здесь единственная женщина. То есть, по-моему, единственная. По некоторым невозможно определить, какого они пола…

В любом случае, мы здесь уже полчаса, а до сих пор никто не появляется.

Наплюй. Ты ведь достаточно напереживалась за неделю?

— Ты сильно обидишься, если я оставлю тебя здесь и свинчу? — спрашиваю я Джейми, наконец набравшись храбрости.

— До десяти баллов по шкале Рихтера. А что не так, детка?

— Во-первых, я здесь единственная, кто носит ридикюль, а во-вторых, некоторые парни здесь явно лучше ухаживают за кожей, чем я. Мне здесь так же неловко, как было бы тебе на свидании в суде присяжных.

— Еще по стаканчику, вот и все, о чем я прошу. Тогда, по крайней мере, ты выдержишь это испытание и сможешь удалиться с честью.

Я намерена сделать еще один заказ, и тут вдруг раздается знакомый зловещий голос:

— Ну-ну-ну, доктор Ливингстон, я полагаю? — Пит изображает репортера Стенли, встретившего экспедицию Ливингстона на реке Конго.

Без всякого сомнения, это Пит. Он таинственным образом ничуть ни изменился. Такой же костлявый, такие же ввалившиеся щеки, та же призрачная бледность ночного существа; единственная видимая разница заключается в том, что его стиль одежды претерпел радикальные изменения к лучшему. Мы обнимаемся, целуем воздух над ухом и обмениваемся приветствиями, и я пытаюсь держаться как ни в чем не бывало, будто посещаю гей-бары каждый вечер.

Они с Джейми быстро переходят от приветствий к обычной беседе и болтают, как старые приятели.

— Я был так рад, что ты позвонил, — говорит ему Пит, — не поверишь, но я часто вспоминал о тебе с непростительным раскаянием. Не могу поверить, что говорил, будто твои таланты ниже уровня моря.

— Все в прошлом, забудем.

— Так ты теперь киноактер? Где я могу тебя увидеть?

К этому Джейми подготовился прекрасно. Пятерка за домашнее задание.

— Я снимаюсь преимущественно в авторском кино. Ограниченные права проката, понимаешь ли. Я очень неохотно торгую своим дарованием и не снимаюсь в более коммерческих фильмах, как, например, делает Колин.

— А… э-э… он имеет в виду Колина Фаррелла, — послушно вмешиваюсь я, молча намереваясь попозже всыпать Джейми по первое число, особенно за «дарование».

— За это идет непрерывная борьба между мной и моим голливудским агентом, — вдохновенно повествует он, сияя от радости, — они вечно стремятся заполучить меня в какой-нибудь блокбастер, тогда как я всегда чувствовал, что мое призвание — это театр. Я сейчас просто перечитываю кучу сценариев, пережидаю, когда появится подходящая роль.

Пит должным образом впечатлен всей этой бодягой, и они продолжают беседу вдвоем.

Я говорю — вдвоем, это и значит — вдвоем.

Мы заказываем еще по бокалу, и полчаса спустя я… как бы это сказать… начинаю чувствовать себя третьей лишней. Еще через несколько минут одного из лучших спектаклей, какие только давал, Джейми наконец извиняется и отправляется в уборную.

— Я на минутку, — бодро произносит он, подвигая мне свой мобильник. Я как раз начинаю думать, что он слишком далеко зашел, и тут он произносит; — Если позвонят Брэд или Анжелина, ответь, ладно? Скажи им, что мои агенты созвонятся с их агентами, и мы все очень скоро встретимся в Штатах.

Наступает долгая пауза. Мы с Питом потягиваем свои коктейли, и я отчаянно шевелю мозгами, подыскивая повод перейти к сути. Наконец я начинаю тактическое наступление.

— Ну вот, Пит, — приступаю я к разговору, надеясь, что Джейми, как обычно, будет долго отсутствовать. Не представляю, чем он там занимается, но задерживается всегда гораздо дольше любой девушки. — Можно ли поверить, что прошло целых девятнадцать лет? Ты совсем не изменился, честное слово, я бы тебя везде узнала.

— Что ж, спасибо, — отвечает Пит, довольный. — Так здорово опять повстречать вас обоих, после стольких лет. Разве не замечательно, как преуспел Джейми в своей карьере? Но у него ведь всегда была зияющая дыра в душе, которую можно заполнить только аплодисментами, не так ли?

Что можно на это ответить? Начало звучит как комплимент, а конец как оскорбление…

— Скажи, ты сейчас не замужем? — спрашивает Пит ни с того ни с сего.

Отлично, просто замечательно! Я снова беру след.

Я порадовалась тому, что он спрашивает, так как это дает мне желаемую возможность поговорить с ним о прошлом. Однако Пит не дает мне даже дух перевести.

— Я-то сейчас одинок, — выпаливает он. — Расстался кое с кем.

Вот блин…

Наступает жуткая, чудовищная пауза, мы молча смотрим друг на друга.

Он одинок, я одинока, и сейчас я думаю: Господи Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы он не брался за мной ухаживать! Не думаю, что на самом деле любила его, пока мы встречались, я просто воображала его совсем другим, нежели он был на самом деле, а теперь, видя его почти двадцать лет спустя, я начинаю думать, что мне тогда следовало бы полечить голову.

Однако Пит и дальше разливается соловьем в счастливом неведении о том, что происходит в моей голове, что, в общем-то, кое-что значит.

— Понимаешь, я никогда не был подарком, скорее, был довольно неприятен, — говорит он. — Честное слово, перед звонком Джейми я сидел дома один-одинешенек и рыдал так, что промок до нижнего белья. В общем, ты не возражаешь, Эмилия, если я спрошу тебя кое о чем?

— Э-э… нет, конечно. Выкладывай.

— Это очень личное.

О боже, он явно хочет ухаживать за мной. Без паники, надо собраться, сконцентрироваться и убедительно соврать.

Придется сказать, что я встречаюсь кое с кем.

Нет, он не поверит. Что я в таком случае делаю в гей-баре с Джейми в пятницу вечером?

Ага, у меня есть план. Я скажу, что встречаюсь кое с кем, но он или пилот на дальних рейсах, или служит в войсках миротворцев в Ливане, или лежит в коме.

— Ты у Джейми для прикрытия?

Я чуть не подавилась коктейлем, но дальше — больше.

А вот тут, леди и джентльмены, мы услышали тревожный набат. Возможно, самый громкий и тревожный сигнал Биг Бена.

— Ты не знаешь, он сейчас встречается с кем-нибудь?

— Почему ты спрашиваешь, Пит?

— Понимаешь, если он свободен, я бы очень хотел пригласить его завтра с собой на эту несчастную свадьбу. Думаю, что новобрачные не будут возражать, если я приведу давнего знакомого; Джек и Дэйв в этом смысле отличные ребята. Я понимаю, что мы давно не виделись, но… как ты думаешь, он заинтересуется?

— Итак, коротко говоря, Пит Муни не только гей, но и, вдобавок ко всему, положил глаз на Джейми. Клянусь, если увидишь такое в кино, сразу скажешь, что это сплошные выдумки.

Следующее утро выдалось таким солнечным и ярким, что в Дублин можно было просто влюбиться. Я подрядилась довезти Рэйчел до аэропорта по следующим двум причинам: во-первых, мне надо ввести ее в курс всех невероятных событий прошлого вечера, во-вторых, я не увижу ее почти целую неделю, так как она летит в Париж на модное дефиле Питера О'Бранена, а затем встречается со всеми крупными итальянскими закупщиками в Милане. Она и сама прекрасно смотрится в темных очках, а-ля Жаклин Кеннеди и с шарфом от модного дома «Гермес», небрежно повязанным поверх отлично скроенного черного кашемирового плаща.

Ну, возможно, Жаклин не пускала бы сигаретный дым в окно машины, как теперь делает Рэйчел, но суть вы уловили.

— Я что — ослепла или напрочь отупела, не рассмотрев его с самого начала? — горячусь я. — Я искренне считала, что Пит назначил встречу в баре для геев только по одной причине — он плохо знает Дублин. Ты была права, утверждая, что я чересчур близорука.

— Милая, много лет спустя даже ты могла бы разглядеть пророческие знаки.

— Он сказал Джейми, что только в 1995 году открыл в себе гомосексуальность.

— В таком случае, он был последний, кому это пришло в голову.

— Так ты знала?

— О господи, даже если не принимать во внимание его голубизну, я никогда не могла понять, что ты в нем нашла тогда, в университете. Он всегда был таким высокомерным, словно хотел сесть выше собственной задницы. Такие мужики всегда в чем-то немного недоделанные.

— Это трудно описать. Я думала, что он очень культурный.

— Да в любом йогурте больше культуры.

— Давай позвоним Джейми, — предлагаю я, преодолевая поворот с указателем «Аэропорт». — Умираю от желания узнать, что было после моего ухода.

— А в котором часу ты ушла?

— Сразу, как только можно спокойно сбежать из пекла, не оставляя за собой мокрых следов или клубов дыма.

Рэйчел обшаривает сумочку в поисках мобильника, набирает номер Джейми, но вдруг резко захлопывает телефон.

— О чем я думаю? — сокрушается она. — Сейчас всего лишь десять утра. Он никогда не просыпается раньше полудня.

Затем она поворачивается ко мне, быстро снимает очки и разглядывает меня пытливее, чем свидетель Иеговы.

— Ну как, наивное дитя, насколько тебя просветил последний опыт в этих дурацких поисках? Теперь-то ты готова пополнить ряды нормальных людей? Или самое главное еще впереди?

— Зачем ты издеваешься над моими несчастьями? Ради самоутверждения?

— Я предпочитаю называть это доброй старой упрямой любовью. Лишь бы заставить тебя отказаться от этих иезуитских вечерних курсов.

— Можешь издеваться, сколько хочешь, — твердо говорю я, — но я действительно с нетерпением жду следующего урока у Иры Вандергельдер, просто чтобы услышать, какой вывод она сделает из истории с Питом. Возможно, сокурсницы поднимут меня на смех, услышав мой последний отчет.

— У тебя, радость моя, с избытком хватило переживаний на этой неделе, — говорит Рэйчел. — Может, тебе стоит взять заслуженный отпуск у этой самой Иры Ван-и-так-далее?

— Я ни за что не брошу курсы, — отвечаю я, пытаясь выдержать легкий тон, а не огрызаться. — Заметь, я делаю поразительные успехи. Бойфренд номер один хотел сходить со мной налево, номер два обратился ко мне как к прикрытию, и, переходя прямо к десятому номеру, напомним себе, что он женился на девчонке, которая еще не родилась, когда мы получали аттестат зрелости. Почему я должна бросать курсы? Они принесли всем нам столько радости и поводов для веселых шуток.

— Я не шучу, Эмилия. Если я погибну в авиакатастрофе, моя последняя мысль будет о тебе: почему я осталась в стороне и позволила втравить свою лучшую подругу в добровольную пытку?

— Ты уже знаешь ответ, — говорю я, подводя автомобиль ко входу в зал отправления. — Потому что я не хочу жить одна.

— Ответь мне на один вопрос, и я от тебя отстану. А почему нет? Что тебя так пугает в одиночестве? Тебе нужно пересмотреть свое отношение к нему, милая, и сосредоточиться на положительных сторонах.