— Не пора ли придать тело земле? — спросила Летти, с отвращением рассматривая гроб. На нем не было ни таблички, ни символов, ни имени, лишь ряд неглубоких линий, выцарапанных на крышке. Что это за надпись, Летти не смогла рассмотреть.

— Следовало еще пять лет назад, — ответил лорд Вон, медленно проводя по первой букве обтянутым перчаточной тканью пальцем. «Э». Палец перешел к соседнему значку. — Увы, мой бедный Эдуард! Я хорошо его знал.

— Эдуард? — повторила Летти.

Вон задумчиво смотрел на гроб, точно Гамлет — на череп Йорика.

— Лорд Эдуард Фицджеральд.

Выходило, хотя бы в этом Джейн не обманула.

— Это гроб лорда Эдуарда Фицджеральда? — произнесла Летти как смела громко, гадая, знает ли Джейн, где именно покоятся останки лорда Эдуарда и важно ли ей это знать.

— Бедный Эдуард. Он был так предан своей идее, — произнес лорд Вон тоном человека, что дивится непостижимому.

— Кем он был? — спросила Летти, проходя дальше, чтобы лорд Вон повернулся к ней и Джейн могла сделать все, что задумала. Однако Вон упрямо стоял на месте — лицом к гробу лорда Эдуарда.

— Моим кузеном. — На лице Летти невольно отразилось изумление, и лорд Вон скривил губы в умильной улыбке: — Невнимательно же вы читаете «Дебреттс», а, миссис Олсдейл? Большое упущение для дамы, которая выезжает в свет.

— Быть светской дамой у меня не очень-то получается, — призналась Летти. — Подсчитываю расходы я куда лучше.

Лорд Вон поднял руку с длинными пальцами.

— Меня это, впрочем, не касается. Но, так и быть, просвещу вас: Эдуард — сын леди Эмили Леннокс. Леди Эмили в свое время вышла замуж за Джеймса Фицджеральда, графа Килдэрского. Отец леди Эмили — герцог Ричмондский и старший кузен моей бабушки.

— Стало быть, вы?.. — спросила Летти, силясь разобраться в путанице родственных связей и титулов.

— Тот, кем мне и положено быть, — произнес Вон, протягивая руку. — Присоединимся к вашим друзьям? Они как будто не знают, куда идти.

— Скорее, это я не знаю, куда идти, — пробормотала Летти, стараясь отвлечь внимание лорда Вона от Джейн, что исследовала могилы с увлечением, какого нельзя было ожидать от мисс Джилли Фейрли.

— Вы, многоуважаемая миссис Олсдейл? — спросил Вон, и собственные слова вдруг показались Летти наполненными не тем смыслом. Вон непреклонно повел ее в сторону Джейн, мисс Гвен и несчастного викария. — Не может такого быть!

— А я все думаю, куда это вы запропастились! — воскликнула Джейн. — Ах, миссис Олсдейл, дорогая, вы только взгляните на эти восхитительные столбы! Представляете себе в таком вот склепе графа Альфонсо и прекрасную Дульчибеллу? Меня целую неделю будут мучить кошмары!

— Как мило, — едва слышно пробормотала Летти.

— А эти могилы, саркофаги! — Джейн пронеслась мимо лорда Вона, в исступленном восторге протянув руки к гробу лорда Эдуарда. И за считанные секунды провела ладонями по крышке, оглядела стенку и дно и с сияющим лицом выпрямилась. С сияющим лицом и, как отметила Летти, пустыми руками. Более тщательному исследованию мешал лорд Вон. Сама того не сознавая, Летти подняла голову и взглянула на каменный потолок, над которым лорд Пинчингдейл… Что он там делал?

— До чего же восхитительно и ужасно! — пропела Джейн, похлопывая крышку гроба, точно обожаемую собачку. — Лучше говорить «саркофаг», нежели «гроб». Гораздо более…

— Драматично? — попытался угадать лорд Вон.

— Устрашающе! — заявила Джейн.

— Или устрашающе драматично, — вполголоса проговорил лорд Вон.

— Меня драмы никогда не пугают! — возразила Джейн, глядя на него и хлопая ресницами. Она вдруг прижала к щеке палец и пробормотала в преувеличенном смущении: — Или я хотела сказать, что ужасы не бывают драматичными?

— Устрашает то, что мы до сих пор не знакомы, — сказал лорд Вон, многозначительно глядя на Летти.

— Лорд Вон, — произнесла она, ибо иного выхода у нее не было, — позвольте вам представить мисс Джилли Фейрли.

— Джилли. — Лорд Вон, задумываясь, покрутил в руке набалдашник трости. — Необычное имя.

— Это сокращение от Эванджелина, но Эванджелина — слишком скучно и долго, не находите, милорд? — Джейн глупо улыбнулась лорду Вону из-под полей шляпы. — Маменька звала меня Джиллифлауэр, или Цветик Джилли. Мило, не правда ли?

— Милое имя для милой леди. — Лорд Вон предложил Джейн руку, кивая на выход. — Джиллифлауэр, то есть левкой. Когда я был ребенком, мы называли эти цветы «розовенькими».

— Чудесно! — Джейн приподняла длинную юбку и принялась подниматься по узким ступеням. Стало быть, в склепе больше нечего делать, решила Летти, следуя за парочкой и радуясь, что скоро снова увидит солнечный свет. — Розовый мне всегда очень идет!

— А порой мы путали левкой с гвоздикой. — Лорд Вон поддерживал Джейн за локоть.

— Левкои розовые? — спросила она. — Признаюсь, милорд, в ботанике я ничегошеньки не смыслю.

— Гвоздики в основном красные, не розовые, не так ли? — встряла в разговор Летти, поднимаясь за лордом Воном. — Сразу вспоминаются строчки о морях и о празелени, что окрашивается в красный цвет крови.

— Никогда не бывала в Празелени, — прощебетала Джейн, приостанавливаясь на самом верху и оборачиваясь к Летти. — Это в Шотландии?

— Почти, — сухо ответил лорд Вон, протягивая Летти руку, чтобы помочь ей преодолеть последние ступени. — Во всяком случае, строчки эти, насколько могу судить, из трагедии про Шотландию — «Макбет». Еще одна история о предательстве, увековеченная в стихах. Вы заметили, любезная мисс Фейрли, что строчки о негодяях всегда самые благозвучные?

— Я не очень-то люблю театр, — ответила Джейн, часто мигая. Глаза Летти тоже защипало от яркого солнца, но Джейн моргала не от света — того требовала ее роль. — Несут сущий вздор, бегают по сцене с игрушечными мечами. Утомительно. Куда приятнее танцы!

— Представляю себе, сколько мужчин мечтают станцевать под вашу мелодию, дорогая мисс Фейрли.

— Ну что вы! — заспорила Джейн, когда они пошли по дорожке прочь от склепа. — Играю я прескверно!

Лорд Вон наклонил к ней голову:

— Смотря во что играть.

— Говорят, — застенчиво пробормотала Джейн, — я неплохо разыгрываю шарады.

— Лорд Вон! — позвала Летти.

Вон и Джейн повернули головы с одинаковым вопросительным выражением на лицах. Летти так и подмываю спросить Джейн, в какие еще игры она играет, но теперь Джейн была глуповатой Джилли — с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.

— Как дела… у вашего кузена? — сбивчиво спросила Летти.

Лорд Вон вскинул брови:

— Полагаю, состояние его не изменилось.

— Я о другом. О мистере Ормонде.

— Август живет не тужит, — любезным тоном произнес лорд Вон. Он улыбнулся Джейн. Сильно наклонять голову ему не приходилось — она была совсем немногим его ниже. — И тоже обожает шарады.

«А я нет, — подумала Летти. — Ни капельки». Она не любила играть в игры, из которых не умела выходить победителем. Правила теперешней игры вообще оставались загадкой.

Будто с целью усугубить ее неважное расположение духа, как раз в эту минуту из церкви вышел лорд Пинчингдейл. Вид у него был самоуверенный до неприличия. Складки галстука поражали изяществом, трость в руке приподнималась от земли ровно настолько, насколько, как подумала Летти, предписывали правила, а шляпа была надвинута на глаза так, что падавшая от полей тень скрывала их выражение.

Мисс Гвен и Джейн переглянулись, и мгновение спустя мисс Гвен уже взяла лорда Вона под руку, а Джейн шла к лорду Пинчингдейлу, махая рукой и звонко окликая его по имени.

— Вы должны рассудить наш спор, милорд, — повелительно заявила мисс Гвен. Она кивнула на священника, что провожал унылым взглядом Джейн, схватила его за руку и безжалостно притянула к себе, как образцовая сваха-компаньонка, давая возможность Джейн и лорду Пинчингдейлу побыть наедине. — Он утверждает, будто Господь уничтожил амонитов огнем и мечом. Зачем ему пускать в ход мечи, когда куда проще наслать чуму?

Летти не стала слушать, что думает по вопросу уничтожения врагов лорд Вон, а с беззаботным видом пошла вслед за Джейн, прикидываясь, что увлеченно рассматривает великолепный фасад церкви. Когда ее невидящий взор, пройдясь по массивным ионическим пилястрам, скользнул в сторону башни, она услышала, как Джейн тихо выдохнула:

— И?..

Лорд Пинчингдейл, прежде чем ответить, бросил быстрый взгляд на Летти.

— Да, — столь же негромко сказал он.

На том беседа и закончилась.

Летти задумалась: для чего вообще было осторожничать? Что, по их мнению, она могла понять из обыкновенного едва уловимого «да»? К чему оно относилось? «Да, день, право, чудесный»? «Да, неплохо бы подкрепиться бараниной»? «Да, мы до сих пор не знаем, что она за человек, эта самая Летти»?

Джейн наклонила голову и пробормотала нечто такое, что предназначалось одному лишь лорду Пинчингдейлу. Взгляды обоих вдруг устремились на Летти, и она с пренеприятным чувством тотчас догадалась: толкуют о ней. Что бы ни сказала Джейн лорду Пинчингдейлу, ему ее слова явно не пришлись по вкусу. Несчастная Летти отвела взгляд в сторону, притворяясь, будто заинтересована изображением, вырезанным над церковной дверью. До чего же хотелось узнать, о чем они там беседовали! Быть может, Джейн в своей рассудительной манере попросила лорда Пинчингдейла ради благополучия целого государства оставить наконец личную неприязнь?

Лорд же Пинчингдейл… Каковы его чувства, было ясно без лишних слов. Напоминать себе о них не имело смысла.

Летти вдруг охватило неуемное желание очутиться дома. Не в дублинских комнатах и не в душных залах для балов в Лондоне, а в родном доме — там, где она была нужна, приносила пользу и всегда четко знала, что нужно делать. За возможность теперь же в слезах вернуться в Хартфордшир, как истосковавшееся по дому малолетнее дитя, она ничего не пожалела бы.

Увы, ныне и путь в Хартфордшир для нее был закрыт. Замужние женщины не имеют права возвращаться к родителям, вообще к той жизни, какой они жили до брака. Следовало свыкнуться с этой мыслью. Если бы она даже приехала в отчий дом вопреки всем правилам, все равно не обрела бы того, что утратила. Мисс Летти позволялось есть на кухне лепешки, намазанные свежим маслом; виконтессе же Пинчингдейл не пристало тешиться подобными забавами. Ее отправят в особняк Пинчингдейлов прозябать в благородном бездействии.

Летти проглотила слюну, ощутив комок, подступивший к горлу. Перед глазами, словно злые духи, глумясь над ней и тыча в нее пальцами, заплясали картинки грядущей жизни — жизни без дома, без цели, в вечном одиночестве. Можно было остаться в Дублине и играть в шпионскую игру, правил которой она не понимала, с людьми, что не желали ее знать. Или вернуться в Лондон и смириться с теперешней участью. И здесь и там она будет лишней, как дама без кавалера на званом вечере.

— Итальянский классицизм в лучшем виде, — прозвучал у нее над плечом голос лорда Пинчингдейла.

Летти вздрогнула.

— Что, простите?

— Я о фасаде, — уточнил он.

— А-а… да-да, — произнесла Летти, хоть и видела перед собой лишь расплывчатую каменную поверхность. Ее голос звучал хрипло от непролитых слез. Стараясь говорить как обычно, она прибавила: — Восхитительная церковь. Не столь величественна, как собор Святого Павла, но весьма… гм… симметрична.

— Что верно, то верно.

Летти замерла в ожидании насмешки, однако лицо лорда Пинчингдейла не выражало ничего дурного, лишь доброжелательность и интерес. Летти задумалась, означает ли это, что перемирие состоялось. Не следует ли, чтобы обоим было понятно, пожать друг другу руки или, например, расписать условия соглашения на бумаге?

— А внутри увидели что-нибудь любопытное? — нерешительно спросила она, сомневаясь, что когда-либо научится вести обычные разговоры со скрытым смыслом. Лорд Пинчингдейл и Джейн были истинными мастерами в этом деле. А лорд Вон — настоящим виртуозом. С языка же Летти слова с двойным значением сходили неуверенно, почти неуклюже. — Я имею в виду… такое, на что стоило обратить внимание?

Ей показалось, она слишком выделила «обратить внимание». Губы лорда Пинчингдейла тронула едва приметная улыбка, и Летти уже не сомневалась, что перегнула палку.

Не отрывая лениво-любопытствующего взгляда от вырезанных над дверью двух скрещенных костей под черепом, лорд Пинчингдейл неспешно ответил:

— Довольно хороши евхаристические символы на заалтарной перегородке. И резьба на кафедре проповедника… гм… примечательна…

Летти вдруг подумалось: она лишь убедила себя в том, что выделила свои последние слова. В это мгновение лорд Пинчингдейл бросил на нее быстрый веселый взгляд, что проник внутрь настойчивее, нежели бренди.