Скача по Кингзуэй в сторону Холборна мимо лавок с закрытыми ставнями и хмельного щеголя, что, с трудом передвигая ноги, плелся, очевидно, из Ковент-Гардена, Джефф увидел впереди знакомую грохочущую повозку. Назвать ее легким экипажем для путешествий не поворачивался язык. Она сохранилась в доме Пинчингдейлов со столь давних времен, что на улице вряд ли могли ее узнать. Джефф пришпорил коня, но мостовая после недавнего дождя была скользкая и в лужах, потому к повозке, когда та уже сворачивала к «Оксфорд-Армз», удалось подъехать только неспешной рысью.

Спрыгнув на землю, Джефф отдал поводья заспанному конюху. Не дожидаясь, пока подойдет лакей и даже пока Мактавиш остановит карету, он, пьяный от счастья, распахнул дверцу. Каждая клеточка его сильного тела, каждая косточка едва не звенели от сладостного возбуждения в предвкушении райского блаженства.

Увидев внутри очертания женской фигуры, укутанной в плащ, жених потерял над собой власть.

Он схватил девицу за плечи, привлек к себе и заключил в объятия.

Глава 3

Минута не обманула его ожиданий.

Сначала испуганно ахнув, невеста вдруг прильнула к нему и ответила на поцелуй со страстью, на какую не отваживалась никогда прежде. Впрочем, теперь они были почти женаты. Обряд венчания, что вот-вот должен был свершиться, творил чудеса.

Руки, которые в первое мгновение уперлись ему в грудь, словно желая оттолкнуть, скользнули на плечи, где и задержались, голова чуть наклонилась назад, а губы слились с его губами. Теплая и нежная под широченным плащом, она была словно создана для объятий Джеффа. Тьма внутри экипажа обволокла их, точно бархатная обшивка в коробке для драгоценностей, отделяя от постоялого двора и зловония, останавливая ход времени.

Минуло добрых несколько минут, когда до Джеффа стало вдруг доходить, что его невеста несколько пышнее, чем ему помнилось. Руки, обвивавшие его шею, были круглее, нежели руки Мэри, а спина шире. Не прерывая поцелуя, Джефф снова провел по ней ладонью. И впрямь шире. Может, так кажется из-за толстой плащевой подкладки? Тут его поразило еще одно явное несоответствие: пахло не дорогими французскими духами Мэри, а чем-то более тонким и легким, бог весть почему наводившим на мысли о парке Сибли-Корт в летние дни. Аромат был приятный, но даже отдаленно не напоминал Мэри.

Джефф целовал другую женщину.

Любовный хмель вмиг соскочил с него. И пришла еще одна страшная догадка: шум, что, забывшись в поцелуе, он принимал за стук собственного сердца, доносился отнюдь не из его груди. Шумел человек со стороны, который — о ужас! — стоял буквально в двух шагах от кареты, прямо у него, у Джеффа, за спиной. Кто бы это ни был, смеялся он и подшучивал явно с издевкой и, несомненно, над Джеффом.

Оцепенев от страха, Джефф с чмокающим звуком прервал поцелуй. Женщина в его руках — не Мэри — прерывисто вздохнула, будто была ошеломлена не меньше, чем он.

Проклятие! Кто она такая?

— Браво, Пинчингдейл! — послышался голос из-за спипы. Джефф, продолжая стоять на ступенях экипажа, резко повернул голову и увидел Мартина Фробишера. Тот поприветствовал его кивком, преувеличенно выражая одобрение всем своим видом. — Не нуждался в воздухе по меньшей мере минуты три, верно, Понсонби?

Навеселе, как и приятель, и даже в трезвом виде куда менее сообразительный, чем Фробишер, Перси Понсонби, тяжело ступая, вошел в небольшой кружок фонарного света и круглыми совиными глазами уставился на женщину позади Джеффа.

— Послушайте-ка, Пинчингдейл, с кем это вы?

Джефф лишь одно знал наверняка: он был не с Мэри Олсуорси.

Женщина, что считанные мгновения назад жарко целовалась с ним, резко отпрянула. С ее головы слетел капюшон, и растрепанные рыжеватые пряди засияли, точно золото. Гладкие черные волосы Мэри, озаренные огнями свечей, мерцали, как голубовато-серебристый ручей в лунную ночь. Внешние уголки ее сапфировых глаз были чуть подняты вверх, а эта женщина смотрела па Джеффа круглыми от страха почти желтыми бусинами. Только полными губами одна походила на другую, впрочем, губы этой были, пожалуй, мягче и чувствительнее. Мэри ни разу не отвечала на поцелуи столь пылко.

— Так, так, так… — протянул Мартин Фробишер, смакуя словцо, будто глоток изысканного портвейна. — Так, так, так…

Он ухватился за это «так» и явно решил допечь им Джеффа. Которому и без того было тошно.

Поцеловаться с сестрой невесты! Притом продолжительно и с каким удовольствием! В первые годы Реформации, когда властвовали мрачные законы церкви, подобную шалость расценили бы как кровосмешение. Провинившихся ждало бы наказание, привести в исполнение которое помогали мешок, улей и огромная чаша с медом.

Увлеченный мыслями о неумышленном преступлении, Джефф только теперь задумался о главном. Какого черта младшая сестра Мэри делала в его экипаже? Он чувствовал себя так, будто едва получил по темени увесистой дубинкой. Случилось немыслимое, а голова до сих пор шла кругом.

— Сдается мне, там крошка Летти Олсуорси, — продолжил Фробишер с видом кота, что достал канарейку, упавшую в миску со сливками.

Летти Олсуорси резким движением руки набросила на голову капюшон.

— Нет, не Летти, — пропела она из-под черной материи неестественно тонким голоском. — Я Мэри, неужели не заметили, глупый вы человек?

Даже туповатый Перси оказался не настолько безмозглым. Скрестив руки на груди, он всмотрелся во тьму кареты и произнес:

— Нет, вы не Мэри.

— Можно подумать, вы рассмотрели! В такой-то темноте!

Перси на миг растерялся. Темнота была впрямь хоть глаз выколи. Однако покачал головой:

— Все равно вы Летти. Тут уж меня не проведешь. Вы с сестрицей ни капли не схожи, верно я говорю, Пинчингдейл?

— Верно, — пасмурно ответил Джефф. — Не схожи.

Другой на его месте заметил бы разницу прежде, чем сгребать Летти Олсуорси в охапку. Только все случилось так быстро… Не успел он открыть дверь, как руки сами собой легли девице на талию. Что последовало дальше, было и не вспомнить.

Точнее, не следовало вспоминать. Джефф, если бы мог, теперь же навек забыл бы, как ее грудь прижалась к его груди, как изогнулась под его рукой девичья спина и как он провел пальцами вверх по теплой шее.

Нет, ничего этого не было! Не могло быть…

Увы, перед ними стояли свидетели, что жаждали доказать обратное.

— Так, так, так.

Джефф возненавидел это словечко. Фробишер, хоть и покачивался из стороны в сторону, многозначительно хохотнул. И тут же пошатнулся, натыкаясь на Перси.

— Попались на старейшей из проказ.

— Фробберс, я поверить не могу. — Обняв приятеля, Перси задумчиво моргнул. — А помните ту хитрость, что пришла в голову древним грекам? Там у них, по-моему, был конь… — Перси уставился рассеянным взглядом в пустоту перед собой.

— А тут не конь — карета. — Фробишер хихикнул.

— Нет, — заспорил Перси, упрямо вертя головой. — У них точно был конь. Или же кролик? Может, и так… Кролик.

— Хитрый поставили капкан, малышка. Зверь, почитайте, ваш, — похвалил Мартин, сыпля метафорами. — Умница!

Летти неистово покачала головой. Крепко схватилась за край дверцы и высунулась наружу.

— Это не то, о чем вы подумали! Совсем не то!

— Мои мысли всегда верные, — пробормотал Мартин, подталкивая локтем Перси. — Так ведь, дружище?

Смотрел он туда, куда правила приличия не дозволяют опускаться мужскому взгляду. Под плащом на Летти была лишь льняная ночная рубашка. С целомудренно высоким воротничком и длинными рукавами, только вот от частых стирок материя истончилась до сущей дымки; прикрытые ею, изгибы бедер и груди Летти в фонарном сиянии смотрелись притягательнее, чем откровенная нагота.

Залившись румянцем, она поспешно запахнула плащ, однако соблазнительная картинка успела накрепко врезаться в память джентльменов, а в память Перси, затуманенную благодатным хмелем, не одна, а целых три. Счастливец!

Джефф растерянно захлопнул разинутый рот.

Застукали в собственном экипаже целующим Летти Олсуорси — не ужас ли? Хуже того, на ней прозрачная рубашка…

Летти, и выглядит столь обольстительно! Кто бы мог подумать?

Джефф тут же прогнал недопустимые мысли. И, наклоняясь в сторону, дабы хоть частично заслонить собой Летти, угрожающе изрек:

— Если не возражаете, джентльмены…

— Как думаешь, Перси, — протяжно произнес Мартин, — не опасно ли оставлять их наедине?

Джефф пропустил его слова мимо ушей — с Мартином Фробишером иначе было нельзя.

— А Мэри где? — вполголоса, но требовательно полюбопытствовал тот, теперь подчеркнуто не позволяя себе опустить взгляд ниже девичьей шеи. Впрочем, в осторожности больше не было нужды — Летти сжимала полы плаща с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Взглянув на Перси и Мартина широко раскрытыми от испуга глазами, она ответила:

— Ее нет.

— Я догадался.

Легти вспыхнула и зажмурилась, стараясь успокоиться.

— Я хотела сказать… Ее задержали.

Работая в Лиге Пурпурной Горечавки, Джефф беседовал со всякого рода лгунами. Одни прикидывались святой невинностью, другие притворно негодовали, третьи якобы смущались, строили из себя забывчивых, наверное, полагая, что если выдавать сведения по частям, рассказ прозвучит более правдоподобно. Но всех кое-что объединяло. Отнюдь не бегающие глаза — иные лжецы смотрели на тебя, почти не моргая, да так уверенно, что в их сказки поверили бы и инквизиторы.

Выдавал лгунов голос — пустота, звучащая вместо нот правдивости. Джефф улавливал ее, подобно музыканту, что без груда отличит ля диез от си бемоль.

Теперь он нутром чуял, что Летти Олсуорси лжет, и в то же время не мог поверить, что она вступила бы в преступную связь с поклонником собственной сестры. Он знал Летти довольно плохо, однако, поскольку ухаживал за Мэри, бывало, перекидывался словом-другим и с сестрой, а порой и танцевал — почти в шутку, по-приятельски. Летти никогда не брала его под руку, не смотрела в его сторону с выпяченными губками и не пыталась уединиться с ним на балконе (чего нельзя было сказать о ближайшей подруге Мэри, Люси Понсонби — та пускала в ход все из вышеназванных уловок). Летти была добрая душа и не жеманница — Джефф в жизни не замечал, чтобы она, завлекая мужчин, глупо кокетничала, как большинство прочих девиц, что, как только начинают выезжать в свет, отравляют его обманом и хитростью.

И все же слово «задержали» Летти произнесла так, что чутье Джеффа забило тревогу. Она лгала, причем прескверно.

И потом, эта ночная рубашка…

— Вас прислала Мэри? — спросил Джефф, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.

Летти помедлила и покачала головой:

— Нет.

Лицо Джеффа напряглось.

— Понятно.

Трудно поверить. Казалось, ему сообщили, что архиепископ Кентерберийский замешан в контрабанде французского бренди.

— Эта девица крутилась впотьмах вокруг экипажа и высматривала вас, милорд, — послышался с козел брюзгливый голос кучера.

Летти в негодовании снова высунула наружу голову и чуть не разжала руки. Перси наблюдал с любопытством, однако, к его разочарованию, полы девичьего плаща не разъехались.

— Да ведь вы сами запихнули меня внутрь! Можно сказать, похитили!

Мактавиш, закоренелый женоненавистник, каких свет не видывал со времен Джона Нокса, похищает Летти! Джефф рассмеялся бы, если бы мог теперь смеяться.

Чиста и непорочна? Как же! Поцеловавшись с ней, Джефф понял, что Летти Олсуорси какая угодно, только не безгрешная. Поцелуй был такой, от которого поджимаются пальцы ног, доброе имя становится пустым звуком, а одежда делается тесной; о таком поцелуе, по-видимому, думал святой Павел, заявляя, что лучше жениться, нежели гореть в огне. Затянись поцелуй на мгновение-другое, и экипаж охватило бы пламя.

Попался на старейшей из проказ — что верно, то верно.

— Пытаетесь сбить нас с толку, а? — медленно произнес Мартин. — Лучше б поберегли дыхание — оно вам еще пригодится, так ведь, Пинчингдейл?

— Какого черта вы вообще здесь делаете? — потребовал Джефф. Наверное, следовало задать этот вопрос раньше, однако из-за поцелуя, а потом из-за ночной рубашки он не вполне владел собой. Вся его воля будто переместилась куда-то ниже пояса.

Перси просиял. Наконец-то спросили о том, что он прекрасно знал.

— Мы всего лишь…

— …решили вступиться за честь дамы, — складно договорил за него Мартин. — Когда заметили, что она тут с вами.

— Жаль, рассмотрели не все, — прибавил Перси. — Света маловато.

«Напротив, многовато, — подумал Джефф. — Не горел бы фонарь, тогда Мартин не узнал бы меня. И никто не увидел бы злополучную ночную рубашку. В ней вся беда. Поцелуй, по сути, на моей совести — ведь я сам сгреб Летти в объятия. Но рубашка! В такой только и попадаться на глаза посторонним, если желаешь, чтобы о тебе пошли слухи, — обманчиво благопристойный покрой и немыслимая прозрачность! Даже куртизанка, покажись в подобном виде на улице, сгорела бы со стыда. А эти волосы, игриво рассыпанные по плечам? Сплошное распутство да грех».