– Работу, спрашиваю, не нашла?

– Уже почти договорилась в одном месте, – тихо, как на смертном одре, ответила она. – Разносить по подъездам рекламные листовки. Конечно, это не то, что мне хотелось бы...

– Надо хоть с чего-то начинать, полгода уже дома сидишь.

Но я понимала, что, разнося листовки, она по-прежнему будет перебиваться с хлеба на квас и никогда не съедет. А я устала от этой жизни втроем: хочу в нашем доме видеть только Витю. Может, Витя потому и не захотел возвращаться, что Галя ему тоже глаза мозолит?

В последнее время и мама уже обеспокоилась тем, что моя «наперсница», как она называла Галю, так долго живет вместе с нами. Она развила бешеную деятельность, опросила всех знакомых и отыскала-таки недорогую комнатку для Гали. Хотя понимаю, оплачивать ее все равно придется мне.

Галя, не услышав в моем голосе сочувствия, теребила край злосчастной футболки, затем, будто прочитав мои мысли, пообещала:

– Даша, ты сердишься, что я тут у вас загостилась. Потерпи еще чуть-чуть.

Ее плачущие интонации заставили меня говорить жестче, так я отчитывала нерадивых студентов. Я сообщила ей о найденном мамой жилье и сказала, что оплачу на первых порах ее отдельное проживание.

Галя вытерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб, посмотрела на меня тоскливо-жалостливым взглядом, громко вздохнула и согласилась:

– Спасибо, Даша. Пусть будет по-твоему. Я уеду. И получается, что снова вынуждена одолжиться у тебя, но обещаю, что отдам тебе всю сумму за съем квартиры. Отдам, как только найду настоящую работу.

Я шагнула к Гале, приобняла ее за плечи. Мельком подумала, что дружить гораздо легче за чашечкой кофе в «Сладкоежке», чем толкаться локтями в одном коридоре; совместный быт – штука сложная. С минуту мы постояли молча, прощаясь с ветреной и легкой девичьей дружбой. Мы обе – взрослые женщины и обе понимаем, что каждый должен идти своей дорогой, преодолевать трудности самостоятельно. Я снова включила пылесос, а Галя продолжила тереть дверь. Закончили уборку мы почти в полночь, зато квартира сияла как новенькая.

Едва я смежила веки, и вот уже будильник прервал мой сон. Между откосом окна и шторой только-только проступила полоска тусклого света, но следовало поторапливаться – поезд прибывал рано. Я быстренько вскочила и через четверть часа уже была готова к выходу. Поскольку утренники у нас в Северной столице холодные, пришлось надеть плащ. Хотя насчет «пришлось» я лукавлю. Он мне очень идет! Быстрый взгляд в зеркало на свою особу: черный плащ, перетянутый широким поясом, джинсы в обтяжку и туфли модной коллекции. Думаю, Витя останется доволен моим видом! И чтобы свои уши не подвергать риску – в такую рань еще прохладно на улице, – я легкой завесой распустила волосы по плечам.

Вышла во двор. Мой «лимончик» поблескивал свежими каплями ночного дождя на капоте. Я протерла ветровое стекло и села в машину.

Мне тут и пешком до Московского вокзала полчаса ходу, но Витя просил меня приехать на машине, только не сказал, что он везет.

На площади перед вокзалом, несмотря на ранний час, было оживленно, но местечко для своего крохотули «опеля» отыскала. Успевала едва-едва. Бежала вдоль платформы навстречу подплывающему составу как чумовая, поскольку Витин вагон оказался в хвосте.

Из вагона один за другим выходили с чемоданами и сумками пассажиры, а Вити все не было. Отчего он замешкался? Или в последний момент передумал ехать, сдал билет? За фирменными занавесками купейного вагона по узкому коридору медленно продвигались фигуры пассажиров. Еще один показался в тамбуре. Опять не он! Бомжеватого вида мужик в клетчатой фланелевой рубахе навыпуск, с седыми лохмами чуть ли не до плеч, спрыгнул на платформу и встал передо мной, кого-то поджидая у двери вагона. Он бесцеремонно загородил мне обзор. Пришлось отойти на шаг, однако я невольно скользнула по невеже взглядом. Он стоял с небрежно откинутой назад нечесаной головой, вскинув к небу скверно выбритый, пепельно-серый подбородок, и барабанил пальцами по висящей на боку сумке. И тут же увидела Витюшу! Он вышел из вагона, таща за собой чемодан на колесиках – опять, наверное, привез ворох книг, подаренных друзьями-писателями. И это весь багаж?

Мы обнялись с Витей, обменялись быстрыми, почти родственными поцелуями. Затем он отстранился и с непонятной мне болью во взгляде внимательно посмотрел на меня. Краем глаза я заметила, что лохматый седой мужик тоже не спускает с нас глаз.

Витя нарушил молчание, криво усмехнулся:

– Не узнаешь моего попутчика, Долька?

Я внимательно всмотрелась в обветренное, красновато-бронзовое лицо, с суровой складкой на переносице, подернутое серой щетиной. Седые лохмы сбивали меня с толку, направляя мои мысленные поиски в сторону старшего поколения. Отец Вити? Однако совсем не таким представлялся мне успешный журналист-международник. Губы незнакомца растянулись в широкой улыбке. Его рот оказался на уровне моих глаз. Я заметила, что у мужчины довольно приличные зубы и видимый ряд их был целехонек – выходит, не старик. Перевела взгляд на щелочки его глаз, прикрытых отечными веками. Такие отечные, несвежие лица часто бывают у законченных выпивох. Я продолжала недоумевать. Оценив наконец возраст – мужчине вряд ли больше сорока, – я поняла, что это не Витин отец. Может, его дружок-литератор, московская знаменитость? Приехал погостить в Питер? Пока я перебирала в уме обойму модных писателей, откуда-то из глубин вырывалась немыслимая догадка: полузабытая вмятина над переносицей, но теперь разрезанная надвое глубокой продольной морщиной, высокий лоб, обжигающие искорки во взгляде – они вылетали из амбразуры глазных щелей со скоростью автоматной очереди. И, подчиняясь шестому чувству, я тихо произнесла:

– Артур?! Ты жив?

– Что, милая Д-Д-олли, не узнаешь с-свое-го п-принца? – каким-то утробным голосом, заметно заикаясь, отозвался он. Совсем не его речь – прежде он был оратором хоть куда! – А я тебя сразу узнал, как из вагона вышел!

Артур взял меня за плечи и настойчиво приблизил к себе. Я вынужденно уткнулась лицом в грудь незнакомца, вдыхая сквозь выстиранную чьей-то заботливой рукой фланелевую рубашку запах крепкого табака, пота и неизвестной мне войны.

Когда мы втроем шли по платформе к выходу на площадь Восстания – толпа торопящихся пассажиров то и дело разбивала нашу тройку, – я спросила у Вити, почему он не сообщил мне о появлении Артура по телефону.

– Сам не знаю. Хотел посмотреть на вашу встречу. Вижу, ты узнала его, хотя узнать его невозможно.

– Что же с ним случилось?

– Сам расскажет, если захочет.

За те десять минут, пока мы ехали к нашему дому, Артур поведал свою историю. Воевал в добровольческом полку на стороне сербов, был контужен, ранен, попал в плен к тамошним боевикам. Несколько лет провел в плену, чуть ли не в земляной яме. Бежал, окольными путями через множество границ добирался до Москвы.

* * *

Увидев вместе с Витей еще одного мужчину, Галя вопросительно посмотрела на меня. Весть о том, что он оказался Артуром, братом Вити, ошеломила ее. Она засуетилась, сказала, что снова переберется в коридор, если для гостя потребуется комната. Но Артур пресек ее поползновение, решительно заявив, что девушке в коридоре не место, что сам превосходно перекантуется одну ночь на раскладушке – у него уже имелся обратный билет на завтрашний поезд.

Хотя вопрос со спальными местами решился быстро, напряженность, связанная с появлением Артура, не проходила. Когда мы все вчетвером сели завтракать, за столом повисло тягостное молчание. Я в задумчивости кромсала вилкой и ножом большой блин, отщипывая от него мелкие кусочки. Артур вообще ничего не ел, а редкими глотками вливал в себя густо-коричневый чифирь, самим себе и приготовленный. Он блуждал рассеянным взглядом по знакомым ему с детства предметам, а я, как загипнотизированная, следовала за ним: бабушкин буфет, чугунный утюг, медный таз для варенья. Прошло уже несколько месяцев, как я жила в этом доме, но только сейчас поняла, что я погрузилась в мир детства братьев.

Только Витя, казалось – невозмутимо, поедал блинчик за блинчиком, обильно сдабривая их сметаной, но тоже молча. Галя выпекала следующие порции, едва успевая поворачивать готовые блины на сковородке.

Затянувшееся молчание нарушил Артур:

– Я помню, как бабуля мне этим чугунным утюгом брюки на выпускной вечер отпаривала.

– А теперь кто вам брюки гладит – жена или сами научились? – живо обернулась Галя. Она наконец закончила кухарничать и тоже присела к столу.

– Теперь надобность в этой м-мороке отпала.

– А чем ты сейчас занимаешься? – попыталась и я подкинуть топлива в тлеющий разговор. Хотя в опухшем лице Артура, в его седых, непричесанных лохмах и трехдневной щетине уже заключался ответ.

– Мой братец стоит с протянутой рукой в подземном переходе, – бесстрастным тоном диктора ответил Витя. – Разве по его виду не ясно?

Галя, услышав этакую дикую новость, тотчас пристала к Артуру с расспросами. Сколько подают? Не гоняет ли милиция? Не стыдно ли просить, в конце концов? В качестве извинения за настырность добавила:

– Я уже столько месяцев не могу найти работы, может, и мне в нищие податься?

Артур, пропустив мимо ушей залп вопросов, откомментировал лишь последнее заявление Гали:

– Это не самый легкий хлеб, милая д-де-вушка. Не дай вам бог в лапы этой мафии п-по-пасть. – Он встал. – Спасибо за хлеб-соль, как говорится.

– Что ж вы ни одного блинчика не скушали? – растерянно заметила Галя.

Пришлось похвалить ее:

– Очень вкусные блинчики, Галочка! И тонкие, и нежные. У тебя особенный рецепт имеется?

Но Галя догадывалась, что рецепты ее никого за столом не интересуют – Артур ни единой штуки не съел, я едва одолела один блинчик – потому пересказывать рецепт выпекания блинов она не стала. Но, убирая Витину опустевшую тарелку, измазанную разводами сметаны, заметила:

– Вот для хозяйки лучшая благодарность. Я тебе, Витюша, как-нибудь еще испеку.

– Я, пожалуй, вместе с Артуром завтра уеду, – неуверенно сказал он, посмотрев на меня.

– Куда тебе торопиться, когда под боком такая женщина, – усмехнулся Артур.

Так и не решив вопрос о Витином отъезде, мы стали планировать нынешний день.

Поскольку день стоял теплый – конец мая, почти лето, – я предложила соответствующие варианты: царскосельские музеи, прогулку по центру Питера или катание на теплоходе.

После секундной паузы Артур захохотал, причем так резко, что я отвернулась, хотя прекрасно слышала его ядовито-насмешливые слова:

– Смотрю, Д-Долли, ты так и осталась интеллигентной «девочкой в ч-чепчике». Мы тебе – не гости из п-провинции, чтобы нас по музеям водить. П-прежде всего я должен съездить к б-бабуле на кладбище. Витек, покажешь д-дорожку? Или план нарисуй, как к ее могилке пройти.

– Нарисовать можно, но зачем? Все вместе и поедем! Долька, ты едешь?

– А мне можно с вами? – напросилась Галя.

Два плечистых мужика, рослый Артур и плотного сложения Виктор, едва уместились на заднем сиденье моего женского автомобильчика. Они вмялись боками один в другого, как неразделимые сиамские близнецы. А худенькая Галя, сидящая в «опеле» рядом со мной, почти не занимала места. На дороге, стелющейся впереди, помех не было. Через полтора часа мы добрались до пригородного кладбища. Оставив машину на парковке и купив у цветочниц алых гвоздик, наша четверка двинулась в глубь кладбища.

Сейчас все вокруг выглядело веселее, чем в начале весны, когда хоронили Варвару Владимировну. Снег растаял даже в низинах, и многие могилы были теперь украшены свежими венками. Ожила и природа: в черноземе цветников близ памятников синели низенькие свечки крокусов, а по краям даже заброшенных могил рассыпались мелкими крестиками белесые подснежники. Вот и песчаный холм, под ним покоилась Варвара Владимировна вместе с супругом. Прежний крест и раковину с могилы скинули, когда делали новое захоронение, а на временной плите значилась только написанная от руки черной краской фамилия вновь усопшей. Да и эта невзрачная плиточка была почти не видна под наваленным сверху мусором: ветхие искусственные цветы, бутылки, разорванные полиэтиленовые мешки – у нас не слишком-то уважают чужие могилы. Артур, тихо матерясь, перекинул хлам на заброшенную могилу по соседству. Тоже не слишком достойно действовал! Витя не поленился, перебросил мусор в канаву – так-то лучше.

Артур задумчиво стоял у бабушкиной могилы, склонив голову. Затем заскорузлой рукой осенил себя скорым крестом.

– Надо б-будет старикам п-памятник установить и оградку, – сказал он. – Чтобы в-всякая сволочь не валила что ни п-попадя.

– Я запланировал это на следующий год. Пусть земля осядет. Следующей весной и поставим, – деловито отозвался Витя.

– П-Палецкая В.В., – прочитал Артур, наклонился и погладил пальцем цементную плитку. – Странно свою фамилию видеть на могиле.