– По-моему, неплохо. Кое-где клочья в сторону торчат, но у стилистов, слышала, это в моде.

Я подвела его к овальному зеркалу, висящему на стене, и отошла в сторону.

– Ну-ка, Долли, п-присоединяйся!

– Присоединиться? К чему?

– П-приставь свою мордочку рядом с моей. Хочу сравнить.

На несколько минут мы оба застыли перед зеркалом. Ну никак мы не смотрелись вместе. Мое лицо казалось еще моложе на фоне помятого, с глубокими морщинами лица Артура – никто бы не поверил, что мы с ним ровесники, бывшие одноклассники.

Однако Артур остался доволен нашим двойным портретом в зеркале. И своей новой скороговоркой, видимо связанной с его заиканием, вызванным контузией, быстро произнес:

– Красавица и чудовище! А было время... П-помню, как ты сохла по мне в школьные годы! Н-надеюсь, теперь-то излечилась?! Оценила братца! Он хотя и валенок, но всегда был светлым парнем.

Излечилась ли? Находясь в такой близости от Артура, я опасалась, что возможен рецидив, и всячески противилась этому. И кроме того, он вызывал во мне глубокую жалость: ведь столько страданий выпало на его долю!

Я прижалась губами к его щеке. Пусть былой покоритель девичьих сердец думает, что все еще неотразим. Надеюсь, это придаст ему силы выстоять в битве с самим собой.

Артур криво усмехнулся, обнажив сбоку брешь в нижнем ряду зубов, – все понял, бедняга.


Через четверть часа наш пока еще гость, с сединами, худо-бедно облагороженными моими усилиями, облаченный в коротковатый ему пиджак брата, стоял на пороге квартиры. Витя торопливо всовывал в его сумку подарки для родителей и говорил напутственные слова. Артур не слушал брата, а продолжал балагурить:

– С-слез не н-надо, д-друзья. С-скоро опять увидимся, еще успею вам н-надоесть. Я п-по-шел, до п-поезда всего ничего.

– Может, все же подкинуть тебя на машине? – в десятый, наверное, раз предложила я.

– Я же с-сказал, хочу п-прогуляться по любимому городу.

Артур закинул сумку на плечо, повернулся и, изображая легкость, вприпрыжку поскакал вниз по лестнице. Глядя на его спину, обтянутую узковатым пиджаком брата, я заметила, как вздымалось и опускалось у него одно плечо. Разве он еще и прихрамывает?

Захлопнув дверь, я повернулась к стоящим в прихожей Вите и Гале и с грустью заметила:

– Нелегко ему будет вернуться к нормальной жизни.

– Теперь надо побыстрее ему комнату освободить. Увы, Галочка... – развел руками Витя.

Галя не спорила, нахмурясь побрела к себе.

Тучный Витя побегал по квартире взад-вперед с неестественной резвостью, потом загромыхал в коридоре раскладушкой, убирая ненужную постель брата. Я подошла, чтобы забрать белье и унести его в стирку.

При тусклом освещении этой части коридора лицо Вити казалось почти бронзовым, и он больше походил на Артура, чем при свете дня. Я не торопясь развела руки с простыней в стороны, чтобы сложить ее уголки. И вдруг Витя рубанул ладонью по верхней кромке – простыня упала на пол. А он, отпихнув ногой белый ком тряпья, сжал меня в объятиях.

– Я не отдам тебя брату! Не отдам!

Витя начал исступленно и торопливо целовать мое лицо. Я пыталась уклониться:

– Пусти, дурачок! При чем здесь Артур! Теперь я – твоя женщина.

– Зачем ты вызвалась его стричь? Хотелось полапать горемычного?

Я увернулась от грубоватых ласк Вити. Подняла с пола скомканную простыню, но складывать уже не стала.

– Витюша! Я тебя не узнаю! Что за выражение – «полапать»! А еще писатель!

– Хватит софистики, Долли. Я должен знать: нужен ли я тебе или всего лишь являюсь «раком на безрыбье». Если имя Артура по-прежнему приводит тебя в трепет, то оставайся с ним в этой квартире, когда он вернется. А я найду себе другое жилье.

– Ты – просто сумасшедший, Витюша! Как тебе такое могло прийти в голову. И если на то пошло, скажу, что твое воркование с Галочкой мне тоже не нравится.

– Ну, знаешь ли!.. Воркование с Галочкой! Я сам жду не дождусь, когда она съедет с нашей квартиры. То Галя, то Артур. Я хочу, чтобы были только ты и я...

Взрыв Витиной ревности уже проходил, голос его становился ниже, ласковее. Он больше не терзал меня поцелуями, будто любовник из немого кино, а растерянно и нежно гладил по оголенному плечу. Затем снова прикоснулся к нему губами. Я запрокинула голову и стояла теперь молча, прислонившись к стене, оклеенной шероховатыми обоями. Мои ноги подкашивались, но я могла уже не беспокоиться о том, что сползу на пол. Сильные руки Виктора резким рывком подхватили меня за бедра, приподняли, подтянули к себе – старенький сундучок в коридоре принял нашу двойную тяжесть, но он казался мне ковром-самолетом.

Теряя ощущение пространства и времени, я вдруг заметила в узком просвете длинного коридора, со стороны кухни, бесформенную тень. Мелькнула безумная мысль, что это призрак покойной хозяйки! Фигура приблизилась, явственно шаркая тапками, и я узнала Галю в ее просторной длинной футболке.

Мгновенно я отыскала свободной рукой выключатель бра на стене, и тотчас спасительная темнота накрыла меня и Витю. Шарканье тапок прекратилось, тень замерла на месте, затем развернулась и вновь удалилась в кухню. Витя, уже взлетевший к облакам, даже не заметил досадной помехи. Зато мой полет прервался. Я спустилась с небес на обычный сундук.

3

Через два дня я объявила Гале, что пора собирать вещи. Разумеется, нам с Витей самим пришлось организовать ее переезд. Пожиток у квартирантки накопилось видимо-невидимо, несмотря на то что подруга жила на съемных квартирах. Могу представить, какой завал она устроит когда-нибудь в собственном доме. Я пыталась уговорить ее выбросить часть хлама на помойку. Ткнув пальцем в короткое детское одеяльце, спросила:

– Ну скажи на милость, зачем ты тащишь с собой эту ветошь? Одеяльце все в пятнах, по краям обтрепалось.

– Я ноги им укутываю, когда читаю. Ты же знаешь, какая я мерзлячка.

– Не начинай. Мы с Витей купим тебе на новоселье шотландский плед. Договорились?

– Нет, не уговаривай. Я всегда его с собой вожу, много места оно не займет.

Устав спорить с подругой по поводу каждой банки, коробки или старой тряпки, мы с Витей отнесли в машину все, что она приготовила для перевозки. Пришлось сделать три ездки.

Распрощавшись с Галей, мы с Витей наконец остались вдвоем в квартире. Теперь ничей случайный взгляд не смог бы подглядеть, как его рука ныряет под подол моего халата, когда я жарю блинчики у плиты. А Витя, не стесняясь, выходил на кухню в трусах – при Гале такое было немыслимо. Мы вплетали невинные ласки в повседневную жизнь, будто переживали медовый месяц. Тем более что оба понимали, что скоро приедет Артур и наша свобода закончится. В отличие от Гали он имел полное право жить в бабушкиной комнате, потому что каждый из братьев получил равную долю в этой квартире.

Мы надеялись лишь на то, что Артур передумает работать на питерском кладбище и останется в Москве.


Приподнято игривая атмосфера в доме благотворно повлияла не только на наши отношения с Витей, но и на дела каждого из нас. Когда личная жизнь налажена, то и в работе все спорится. Витя целыми днями не отрывался от компьютера, говорил, что испытывает творческий подъем. А вечерами читал мне новые главы о злодеяниях вампиров и вурдалаков. Когда я спрашивала, зачем он изображает такие кошмары, Витя с гордостью объяснял, что в его историях заложен особый философский подтекст.

Его страсть к ужасам вполне укладывалась в теорию бессознательных импульсов. Я как раз заканчивала главу об «играх» людей, о психологических вампирах, изматывающих души близким. Аналогия была налицо. Те, кто открыто заявляет о пристрастии к жанру хоррор, оказываются тихими, спокойными людьми, а кто стонет о своей немощности, оказываются опаснее любого вурдалака. Чехов, кстати, вывел такую героиню – классическую «слабую» женщину.

Передо мной стоял пример из сегодняшней жизни – моя близкая подруга Галя. Тихая, безвредная, только и беды, что не научилась сама о себе заботиться. И живет, вымогая жалость от окружающих. Подумать только: несколько месяцев просуществовала на нашем иждивении! А мы еще и виноватыми чувствовали себя перед ней.

И после Галиного переезда нам приходилось поддерживать ее. Витя подыскал ей работу «фри-ланс»: пусть хоть дома, у своего компьютера трудится. Гале поручили создать сайт для группы писателей, при этом в ее задачу входило не только программирование, но и раскрутка сайта. Теперь она стала модератором форума, пыталась разжечь страсти в дискуссиях, выдумывая записи за воображаемых читателей. Как ни странно, эта работа ей удавалась и приносила небольшой заработок. Однако она, сидя в четырех стенах, сокрушалась, что одинока, что у нее нет молодого человека. Но в этом мы не могли и не хотели ей помогать.

Добавив в свою диссертацию примеры из литературы и из жизни, я могла считать ее завершенной. Еще раньше я прошла предзащиту на кафедре и теперь стремилась к победному сражению на диссертационном совете. Как всегда, не хватало одного дня, я не успевала получить нужные рецензии. С окончанием учебного года заканчивался и сезон научных выступлений и защит. А уже наступил июнь. Я собиралась перенести защиту на осень. Но добрейший Николай Тимофеевич не давал мне расслабляться. Профессор учинил мне форменный разнос:

– Уважаемая Дарья Гелиевна, вы не забыли, что на ближайший понедельник назначена защита вашей диссертации? Надеюсь, доклад уже готов?

– Как? – ахнула я. – Но я думала, что теперь уже осенью. Если...

– Никаких если! Надо мобилизоваться, Дашенька, – уже с отеческой доброй улыбкой подбодрил меня шеф. – Я добился, чтобы вашу защиту включили в план. Потому что с ее результатами связано и рассмотрение вашей кандитатуры на должность завкафедрой. Вы обязаны, дорогая, оправдать мое доверие!

И наступило решающее для меня событие. Я не припомню в своей жизни минуты более глубокой концентрации, крайней мобилизации всех сил, как в тот день и час. Случилось чудесное превращение! Когда я входила в аудиторию, где в первых рядах амфитеатра уже расселись члены совета, мне казалось, что все слова вылетели из моей памяти. Я думала о том, как нелепо я выгляжу. Зачем я надела эту узкую черную юбку и туфли на шпильках? Еще споткнусь, вышагивая по маленькому подиуму у высокой кафедры. А пиджак! Как можно париться в таком пиджаке, когда за окном плюс двадцать пять? Причем створки окна пришлось закрыть наглухо, чтобы непрерывный гул машин с транспортной магистрали не заглушал мой голос. Я беспомощно посмотрела на задний ряд, где сидел Витя, по такому случаю тоже надевший строгий костюм. Но вскоре я забыла о его существовании.

Едва я включила экран проектора и направила лазерную указку на изображенную компьютером таблицу, реальный мир для меня исчез. Краткая, учащенная дробь сердца, но вот я перестала ощущать и свое тело и воспарила над аудиторией. Мне не было ни жарко ни холодно, я не слышала уличного гула и не видела даже членов комиссии. Зато ощутила незримое присутствие столпов психологии, покинувших сей мир. Усатые и бородатые, лысые, взлохмаченные, они болели за меня, посылая неслышимые подсказки прямо мне в мозг. А самым страстным болельщиком был мой руководитель, профессор Аношин, единственный в группе поддержки психолог во плоти.

После моего доклада выступали рецензенты и оппоненты. Я отстреливалась от вопросов, как от мячиков в пинг-понге. Не знаю, как это мне удавалось. Но один вопрос доцента с соседней кафедры чуть не пробил брешь в моей бронированной защите:

– Уважаемая Дарья Гелиевна, вы тут произнесли слова «психологический вампиризм», ссылаясь на понятия, введенные итальянцем Манегетти. Эта западная лексика, засоряющая научный лексикон, не слишком уместна на нашей почве. Я категорически возражаю против таких шарлатанских выражений!

Я сжала лазерную указку в пальцах так, что они побелели. Как у меня могли выскочить эти слова? Я использовала их на лекциях, чтобы студентам было понятнее, но так опозориться здесь, перед коллегами! Непринужденно улыбнувшись зануде, я перешла на язык классической психологии, употребив термины «навязчивые состояния» и «обсессивный характер». Суть выводов от этого не менялась: индивиды, переживающие фрустрацию, создают проблемы близким. Так одинокая мать порой душит взрослых детей болезненной любовью, не отпуская их от себя. Так мужчины, потерпевшие неудачу в карьере, донимают спутниц жизни нытьем и необоснованными обвинениями.

Еще раз подчеркнув особенность своей методики работы с фрустрированными клиентами, я положила указку на стол и выключила компьютер. Проекционный экран за моей спиной погас.

Вопросы закончились. Бесконечно долго, как мне казалось, тянулось голосование, ожидание результатов. Сейчас объявят... Почти единогласно! Лишь один «черный» шар. Уверена, что его подбросил зануда-доцент, но мне это уже не повредит. После утверждения защиты ВАКом мне будет присвоена ученая степень.