Ги Бретон - Загадочные женщины XIX века

Одной из таких женщин была графиня де Валон, очаровательная синеглазая блондинка, наделенная редкостным обаянием и вспыльчивой натурой.

Дочь маркиза де ля Рошеламбер, сестры которой были особами, приближенными к императрице, оказалась втянутой в события 1871 года.

Мадам де Валон жила при дворе короля Пруссии, где ее отец находился в качестве министра Франции. Она была знакома со всеми молодыми немецкими аристократами, и один из них, граф Арним, влюбился з нее.

Они собирались пожениться, но разные обстоятельства помешали этому намерению. По возвращении во Францию мадмуазель де ля Рошеламбер вышла замуж за графа де Валона, и вряд ли она когда-нибудь встретилась бы со своей первой любовью, если б не поражение 1870 года.

В 1871 году Тьер, глава исполнительной власти, стремившийся положить конец франко-прусскому конфликту, назначил министром финансов месье Пуйе-Кертье, близкого друга семьи де ля Рошеламбер.

Ассамблея поручила этому министру вести переговоры по поводу размера контрибуции, на которой настаивала Германия.

Человека, которого выбрал Вильгельм, чтобы раздавить Францию «прессом долга», звали месье д'Арним…

Когда мадам де Валон узнала, что месье Пуйе-Кертье встретится с ее бывшим воздыхателем, она решила вмешаться.

Послушаем, как рассказывает об этом Пьер де Лано:

«Она явилась к давнему другу своей семьи и сказала:

— Месье д'Арним скрывает под обходительными манерами дьявольское упрямство и отчаянный ригоризм. Он ненавидит Францию, что бы он там ни говорил, и будет беспощаден. Я хорошо его знаю. Хотите ли вы, чтобы я оказала услугу лично вам и всей Франции и помогла прийти к соглашению с ним? Если да, то предоставьте мне возможность действовать по своему усмотрению. Когда-то месье д'Арним хотел на мне жениться, я знаю, что он не забыл меня. Я могла бы встретиться с ним. Уверена, что это значительно облегчит вашу задачу.

Месье Пуйе-Кертье было хорошо известно, что мадам де Валон не бросает слов на ветер.

— Но что вы намерены предпринять?

— Если месье д'Арним, как мне и говорили, помнит меня, я воспользуюсь этим, если же он забыл меня, то вся моя дипломатия ни к чему не приведет. В любом случае, чем вы рискуете, вводя меня в игру?

— Будь по-вашему, — решил месье Пуйе-Кертье. — Поступайте так, как сочтете нужным. Месье д'Арним прибудет завтра около двух часов. Вы сможете как бы случайно столкнуться с ним в министерстве. Я отдаю его в ваши руки.

На следующий день, немного раньше назначенного срока, мадам де Валон приехала в министерство и, после краткой беседы с месье Пуйе-Кертье, устроилась в вестибюле, где заканчивалась лестница, которая вела в кабинет министра.

Вскоре появился месье д'Арним.

При виде мадам де Валон, стоявшей на первой ступеньке лестницы, он замер. Его губы дрожали, он не отрывал глаз от этой женщины, которую он продолжал любить, и вскоре понял, зачем она пришла сюда. Позже он признался, что в ту минуту подумал: «Я побежден!»

Не в силах побороть волнение, он в замешательстве приблизился к графине, и их руки соединились.

Мадам де Валон поднялась с ним на несколько ступенек, они сели прямо на лестнице, и она горячо заговорила по-немецки.

Что она сказала ему? Можно только гадать.

Месье д'Арним внимательно слушал ее, опустив голову, не выпуская ее руки, и, когда она замолчала, сказал:

— Ваше слово для меня закон.

И с видимым усилием повторил:

— Поверьте, ваше слово для меня закон.

Мадам де Валон поднялась.

— Помните, вы мне обещали. Министр ждет вас, и в его присутствии вы снова станете немцем, даже слишком немцем. Но я буду в соседнем кабинете и услышу весь ваш разговор. Если я пойму, что вы обманули меня, я войду и напомню вам вашу клятву.

На протяжении всего разговора между Пуйе-Кертье и Арнимом, касавшегося ухода с французской территории и размеров контрибуции, мадам де Валон находилась в смежной с кабинетом министра комнате, и, когда переговоры принимали, по ее мнению, дурной оборот, она показывалась в дверях, призывая немецкого посла вспомнить данную ей клятву.

Благодаря мадам де Валон условия заключения мира были сильно смягчены. И было бы несправедливо умолчать о ее заслуге.

С первых дней осады Парижа мужчины стали записываться в Национальную гвардию, чтобы принять участие в защите столицы.

Парижанки тоже хотели «служить». Они осваивали профессии санитарок и сиделок. Под снегом и пулями они оказывали первую помощь раненым солдатам и гвардейцам. Некоторые стали маркитантками. В начале октября сотни женщин требовали выдать им оружие и объявили о создании женского батальона.

Кое-кто из них по собственному почину носил военную форму. Однажды мимо группы гвардейцев, стоявших на Шан-де-Марс, прошел странный полковник. Осиная талия, крутые бедра, сильно выдающаяся грудь… Покачивая бедрами, полковник продефилировал мимо остолбеневших солдат.

— Да это женщина, — ахнул кто-то.

Это действительно была женщина. Полковник не успел докурить манильскую сигару и послал на место свою любовницу вместо себя.

Парижанки, которых привлекала военная карьера, часто довольствовались подобными подменами. Они мечтали получить законное право на униформу. Глашатаем их устремлений стал некий человек по имени Феликс Белли.

10 октября все стены Парижа были обклеены листовками со следующим текстом:

«1-й Батальон амазонок с Сены.

Идя навстречу благородному порыву женщин Парижа, мы решили в ближайшее время, сообразуясь с теми средствами, которыми располагаем на организацию новых формирований и вооружение, создать десять женских батальонов, запись в которые будет производиться без учета социальных различий, под общим названием «Амазонки с Сены».

Эти батальоны предназначаются для защиты подступов к городу и баррикад совместно с частями Национальной гвардии, а также для поддержки, в соответствии с моральным кодексом и военной дисциплиной, бойцов, в чьих рядах они окажутся. На них возлагается, в частности, оказание первой медицинской помощи раненым, которые в этом случае будут избавлены от страданий, связанных с многочасовым ожиданием медсестер и врачей. Члены батальонов будут вооружены легкими ружьями, стреляющими на расстояние в среднем 200 метров, стоимостью 1, 50 ф.

Форма амазонок будет состоять из черных брюк с оранжевыми лентами, черной шерстяной блузы с капюшоном, черного кепи с оранжевой каймой, патронташа и портупеи.

Запись в 1-й батальон будет производиться по адресу: улица Тюрбиго, 36, с 9 часов утра до 5 часов вечера под руководством старшего офицера в отставке. В качестве поручителя следует привести с собой солдата Национальной гвардии. Батальон будет состоять из восьми отрядов по 150 амазонок в каждом, всего 1200 человек. К каждому отряду будет приставлен инструктор, который обучит амазонок обращению с оружием и займется их строевой подготовкой.

Мы обращаемся с призывом ко всем дамам, принадлежащим к богатым социальным группам и настроенным патриотически, пожертвовать частью состояния ради священной цели спасения родины и помочь таким образом покрыть расходы, связанные с формированием батальона. Браслеты, колье, кольца будут отняты прусскими бандитами, если Париж перейдет в их руки, а этих драгоценностей вполне хватит, чтобы оплатить вооружение семи тысяч наших сестер. Надеюсь, этот призыв найдет отклик в сердцах, исполненных чувства гражданского долга, и положит начало широкой подписной кампании, которая разрушит барьеры, существующие между разными сословиями.

Наступает решающий момент. Парижанки понимают, что родина нуждается в них, чтобы выстоять перед напором прусских дикарей. Они хотят разделить с солдатами опасность, поддержать их, показать пример презрения к смерти и заслужить этим право на эмансипацию и равенство в гражданских правах. В их душах горит божественный воодушевляющий огонь, залог спасения, они — символ поддержки и утешения в это трудное время. Откроем же для них наши ряды, встретим на баррикадах наших хранительниц домашних очагов, и пусть Европа восхищается героизмом тысяч солдат и тысяч парижанок, отвоевывающих свою свободу, противостоящих новому нашествию варваров.

Исполняющий обязанности командира 1-го батальона Феликс Белли. Париж, 10 октября 1870 года». Пятнадцать тысяч волонтерок явились на улицу Тюрбиго. Одна из них, учившаяся в консерватории и уставшая от бесконечных домогательств со стороны профессоров, воскликнула:

— Теперь мужчины перестанут относиться к нам лишь как к инструменту наслаждений!

Другие же, наоборот, рассчитывали, что форма сделает их более привлекательными. В батальон записывалось много проституток. Наивный исполняющий обязанности командира 1-го батальона потирал руки. К несчастью, скопище народа перед домом 36 по улице Тюрбиго раздражало соседей, которые выражали свой протест тем, что выливали воду и сбрасывали картофельные очистки на головы воинственных амазонок.

Скандалы разражались один за другим, и полиции пришлось вмешаться. В конце концов Феликс Белли вынужден был отказаться от своего замысла и заявил, что «проект батальона амазонок потонул в потоке грязи и хулиганских выходок».

Тогда Жюль Алике организовал женский клуб. Этот со странностями человек был известен во времена Второй империи благодаря предложению использовать улиток в качестве беспроволочного телеграфа. Он считал, что «две улитки, потревоженные одновременно, действуют синхронно, так что стоит пустить одну на алфавитную таблицу, как другая, находящаяся на аналогичной схеме за много верст от первой, тут же повторит ее движения и займет нужную клетку».

Клуб Жюля Аликса насчитывал несколько сотен членов. Бравые парижанки, радуясь тому, что к ним относятся как к полноценным гражданам Франции, не морщась, глотали речи, общее содержание которых нам известно от Франциска Сарсейа:

«Париж всегда славился эксцентричностью, поэтому неудивительно, что в нем возник Женский клуб, куда мужчины допускались только в качестве гостей. Во главе его стояла президентша, при ней были асессорши. Не знаю, сколько заседаний им удалось провести. Но рассказ об одном из них, состоявшемся в Гимназии Триа в октябре, повеселил весь Париж. Некий Жюль Алике, секретарь Женского комитета, произнес на нем две речи, в первой он доказывал, что женщин следует вооружить, во второй — что они должны отстоять свою честь в борьбе с врагом. Каким образом? В этом месте оратор выдержал паузу и, набрав побольше воздуха в легкие, возопил: с помощью синильной кислоты. Синильная кислота! И с лукавой улыбкой Жюль Алике обратил внимание на тот забавный факт, что синильная кислота (называемая французами „прусской“) послужит против пруссаков. Затем он перешел к подробному описанию устройства, при помощи которого будет легко перебить всех прусских солдат, решивших сунуться в Париж. Автор изобретения дал своему детищу название „Перст Божий“. Но Жюль Алике предложил называть его „Перст прусский“. Речь шла о некоем подобии наперстка, который женщины должны были носить на пальце. В нем находился тюбик с синильной кислотой. При приближении врага стоило только протянуть руку и уколоть противника, и он тут же умирал. Если даже прусских солдат несколько, женщине, имеющей при себе „прусский перст“, ничего не грозит, спокойно и бесстрастно она сеет вокруг себя смерть. Так говорил Алике, в то время как женщины заливались благодарными слезами, а мужчины лопались от смеха. Потом обсуждалась униформа, и Алике снова попросил слова, чтобы высказаться по поводу преимуществ гигиенического пояса, но тут кто-то заметил, что оратор, будучи мужчиной, не имеет права входить в бюро клуба. Жюль Алике потребовал, чтобы тот, кто это сказал, встал и представился. Поднялся высоченный солдат Национальной гвардии и одним прыжком оказался на трибуне Поднялся немыслимый переполох, президентша, асессорши, зуавессы набросились на него, так что он с трудом вырвался из их рук, в синяках, царапинах, порванной одежде…»

К счастью, совсем не все парижанки горели желанием как можно больше походить на мужчин. Большинство оставались верны своему полу, и им удавалось помочь солдатам, не прибегая к ружьям.

Позволю себе привести только один пример. В новогодний вечер молодая вдова, мадам Ригаль, жившая неподалеку от заставы Терн, с глубоким состраданием подумала о смелых гвардейцах, которые несли службу под снегом. Она закуталась в шаль, побежала к линии укреплений и окликнула молодого гвардейца:

— Хочешь отметить со мной Новый год?

Изумленный юноша ответил:

— Я не имею права покинуть мой пост.

— Всего полчаса… Обещаю тебе…

Он согласился и пошел за молодой женщиной. На столе перед слабым огнем в камине не было ничего, кроме стакана вина.