Ги Бретон - Загадочные женщины XIX века

Месье Ф. был завсегдатаем особых публичных домов, которые устраивали представления для тех, кто не мог похвастаться особой прытью. Таких домов было в Париже очень много, как свидетельствует Ф. Карлие, который был главой полиции нравов при Префектуре в конце XIX века.

«В одних заведениях, — пишет он, — на такие спектакли нужно было покупать билеты, как это делается в театре. Посередине просторной гостиной, стены и потолок которой украшали огромные зеркала, расстилали черный ковер, на котором обнаженные женщины предавались самым гнусным и откровенным любовным играм.

Другие устраивали подобные же спектакли, но таким образом, что сами «актеры» не догадывались о своем участии в них. Так, мужчина, оставшийся наедине с женщиной, которую он выбрал, занимающийся с ней любовью в роскошной, ярко освещенной комнате, мог и не подозревать, что в соседнем помещении собрались люди обоих полов и, удобно устроившись в креслах, наблюдают за ним через отверстия в стене с вделанными в них увеличительными стеклами.

В пяти или шести домах терпимости устраивались настоящие оргии с участием содержанок и светских дам. Все эти Мессалины приезжали поздним вечером, инкогнито, гонимые чувственностью, которую можно было удовлетворить только в подобных местах. Одни отдавались любому посетителю, на один-два часа превращаясь в профессиональных проституток, другие, которым необходимо было соперничество, затевали групповые игрища.

Все эти забавы были запрещены правилами, поэтому их всячески старались скрыть. Немалые деньги, которые платили любители острых ощущений, заставляли содержательниц публичных домов забывать о наказании, грозившем им в том случае, если о подобных проказах стало бы известно полиции.

Скандальные истории происходили довольно часто. Некий богатый коммерсант регулярно приходил в один из таких домов, чтобы, оставаясь незамеченным, наблюдать за любовными оргиями. Однажды, узнав в участнике такой содомии своего зятя, он потерял сознание. Его отвезли домой, и на другой день он умер, так и не придя в себя от апоплексического удара.

Один высокопоставленный чиновник из иностранного дипломатического корпуса скомпрометировал себя участием в спектакле, который был устроен тайком от него, где он на глазах у многочисленной публики, прятавшейся в соседней комнате, играл главную роль.

Инкогнито многих светских дам было раскрыто, и их имена становились достоянием гласности.

Одна дама была узнана собственным мужем, который явился в дом терпимости отнюдь не для того, чтобы искать там свою супругу…»

Приключение, произошедшее с месье Ф., было еще более забавным.

Как-то вечером он находился в публичном доме на улице де Курсель и созерцал через отверстие в стене темпераментную пару. «Вдруг, — пишет Жюль Варен, — зрелище приняло восточный колорит. Проститутка, ознакомившаяся с учением индусов, увлекла своего клиента на ковер, чтобы посвятить его в таинство „раскрытия лотоса“.

Заинтригованный министр приник к отверстию. Он даже встал на цыпочки, чтобы лучше видеть все подробности. Но все его старания были напрасны. Парочка находилась слишком близко к стене, и, как он ни выгибал шею, она не попадала в поле его зрения. Тогда он ощупью — так как в небольшой комнатке, где он находился, было совершенно темно — нашел стул, залез на него и припал к окошку, покрытому особой амальгамой, позволявшей, оставаясь невидимым, наблюдать за всем, что происходило в соседнем помещении. На этот раз он добился своего. То, что он увидел, повергло его в глубокое изумление. Он и не предполагал, что можно исполнять подобные акробатические трюки. Желая рассмотреть все подробности, он спустился на пол, пододвинул к стене стол, взгромоздил на него стул и забрался на эту шаткую конструкцию. Подстегиваемый любопытством, он прилип к стеклу. Увы! Резкое движение привело к самым печальным последствиям. Неожиданно министр, потеряв равновесие, пробил головой окошко. Любители «раскрывшегося лотоса» были несказанно изумлены, когда рядом с ними приземлился господин с очень знакомым лицом.

— Да это же месье Ф.! — воскликнул клиент. — Как вы здесь оказались?

Министр поднялся, пригладил бороду и, направляясь к дверям, промямлил:

— Извините, пожалуйста, я попал сюда совершенно случайно! Клиент, не смущаясь своим первобытным костюмом, возвысил голос:

— Вы омерзительны, месье! Завтра о вашем недостойном поведении узнает вся Франция!

И действительно, на другой день, благодаря прыти оппозиционных газет, вся Франция узнала о том, что месье Ф, министр и реваншист, пристально вглядывался не только в голубую линию Вогезов…

В июле 1878 года Гамбетта, сбежав из Парижа, снял в Жарди, на территории общины Виль-д'Аврей, в поместье, где жил когда-то Бальзак, домик садовника и поселился в нем.

27-го Леони Леон приехала к нему. Они намеревались жить вместе открыто, ни от кого не прячась. Целый день они бродили по лесам и проводили время, не стесняясь сельских сторожей, в упражнениях, относящихся скорее к курсу Кама-Сутры, чем к руководству по собиранию ягод.

Вечером Леони решила вернуться в Париж. Гамбетта вызвался проводить ее на вокзал.

— А ты не боишься сплетен? — спросила его Леони.

— Я все предусмотрел. Смотри.

И он водрузил на нос темные очки.

— Так никто меня не узнает.

Когда поезд тронулся, Гамбетта, уверенный в том, что он остался не узнанным, извлек огромный носовой платок и долго махал ему вслед. Через два часа все жители Виль-д'Аврей судачили о том, что «месье Гамбетта решил открыто сожительствовать со своей содержанкой» и что именно их деревне «волею слепого провидения выпал жребий стать свидетельницей этой гнусности».

Дамы-патронессы пришли в ужас и, боясь, что подобный пример повредит умы молоденьких девушек, решили держать своих воспитанниц взаперти, чтобы они, не дай Бог, не встретили «ее».

Гамбетта, и не подозревая, какой переполох он вызвал в округе, весело гудел в своем маленьком домике, как шмель.

На другой день утром он отправил Леони письмо:

«Дорогая, ты приехала, и все вокруг меня вспыхнуло: мой домик светится и благоухает твоими духами. Мое сердце радостно трепещет при воспоминании о вчерашнем дне, утром я помчался в лес, чтобы снова пройти по тем местам, где мы с тобой гуляли, я мечтаю о том, как завтра снова встречу тебя и введу под крышу моей хижины, и ликую, как ребенок.

Целую тебя со всей силой моей любви, целую, целую… До завтра».

Леони обосновалась в Жарди, и парочка погрузилась в безоблачное счастье.

По утрам Гамбетта упражнялся в стрельбе из пистолета, а Леони читала. После полудня они отправлялись на прогулку в открытом экипаже. Беспощадный трибун то и дело, останавливал лошадей, бежал в поля и, неуклюже присев, собирал маки.

Иногда они ездили на озеро ловить рыбу. Как-то раз жителей Виль-д'Аврей позабавила одна сцена. Гамбетта был в лодке с Леони. Он потянулся к удочке, пристроенной на самом краю лодки, поскользнулся и упал в воду. Леони пришлось при помощи весла спасать его.

Когда они были в безопасности, на берегу, рыбаки имели возможность наблюдать трогательную сцену. Леони раздела Гамбетту — оставив на нем лишь длинные кальсоны — и старательно, словно опытная прачка, выжала его намокшую бороду…

В конце концов, видя нежность, заботливость Леони, Гамбетта решил жениться на ней. В 1879 году, на вершине своей политической карьеры, он сделал ей предложение.

Леони, которая когда-то мечтала о браке, отказала ему.

Почему?

Эмиль Пиллиа пишет:

«Какие соображения заставили ее отказаться от того, о чем она прежде молила Гамбетту? Сама Леони так и не объяснила своего поступка.

Тем не менее в письмах, которые она писала в старости, полных сожалений и угрызений совести, можно вычленить некоторые мотивы такого поведения.

Прежде всего — гордыня, обида женщины, которая, несмотря на всю свою любовь, ничего не забыла…

Затем — уверенность в том, что только ей принадлежит сердце и жизнь Гамбетты. Если раньше она стремилась выйти за него замуж, чтобы крепче привязать к себе, то теперь ей нечего было опасаться, она не сомневалась в его преданности.

Кроме того, женитьба могла разрушить идиллию, так как, несомненно, ей сопутствовал бы скандал. Разве могли бы удержаться враги Гамбетты и не воспользоваться этим поводом для того, чтобы начать против него кампанию, припомнить все его прошлое, обрушить на него поток клеветы?»

Гамбетта, получив отказ, впал в отчаяние. На протяжении трех лет он умолял Леони стать его женой. Из каждой поездки по провинциям или за границу он отправлял ей длинные письма, в которых снова и снова просил ее выйти за него замуж.

12 августа 1879 года он писал:

«Мы любим друг друга… Скажи только „да“…»

10 ноября:

«Я не успокоюсь, пока моя мечта не осуществится. Подумай еще раз, любимая. Я жду, когда ты придешь, сияя от радости, и скажешь „Да, я согласна“. Мы будем счастливы…»

27 января 1880 года:

«Я чувствую, что наши судьбы переплетены так тесно, что уже не за горами тот день, когда ты произнесешь то единственное решительное слово… Моя жизнь в твоих ладошках…»

13 февраля 1881 года:

«Что же касается высшего залога моей любви, то он в твоих руках: скажи только одно слово, и мы шагнем на обетованную землю. Ты слышишь — обетованную…»

В марте Леони посоветовала ему жениться на какой-нибудь богатой наследнице, чтобы упрочить карьеру. В ответ на это он писал:

«Нет, пусть лучше моя рука отсохнет. Можешь не сомневаться: она принадлежит лишь тебе. Когда ты, наконец, решишься?»

6 апреля 1892 года:

«Ты забываешь, что есть человек, готовый принять тебя в свои объятия, дать тебе свое имя… Я живу лишь тобой, лишь в тебе, лишь для тебя. Я хочу владеть тобой, отныне и навсегда».

Позже, вспоминая о том периоде жизни, Леони Леон писала: «Я все время вижу перед собой бедного Гамбетту — он стоит на коленях, в слезах, в сотый раз умоляя меня выйти за него замуж. А я, одержимая гордыней и страхом перед кампанией, которая могла бы подняться против него в газетах, снова и снова отказываю, откладываю решение. День свадьбы так и не наступил».

В июле одно событие заставило Леони изменить свое отношение к предложению Гамбетты: у него умерла мать. Видя горе своего возлюбленного, Леони пожалела его. Как-то вечером она пришла к нему и сказала, что согласна стать его женой.

Гамбетта, плача, обнял ее. И, поскольку он не мог упустить случая произнести красивую фразу, воскликнул:

— Любимая, у меня кружится голова, ибо я на вершине блаженства!

Из соображений приличия церемония была назначена на конец года. Гамбетта был счастлив. Он занялся приготовлениями, обустраивал Жарди, отдал распоряжение построить конюшни и мечтал о будущем блаженстве.

19 ноября он писал:

«Любимая, как, мне не терпится покончить с этой неустроенностью. Меня утешает мысль о том, что уже не за горами то время, когда мы будем вместе.

Целую тебя и бесконечно люблю».

Увы! Судьба распорядилась иначе, и Гамбетта так и не ступил на «обетованную землю».

27 ноября 1882 года, около десяти часов утра, депутат проводил до ворот генерала Тума, который приезжал к нему с визитом. Стояла сухая, холодная погода, и Гамбетта хотел было немного прогуляться по саду, но передумал, вернулся в дом и прошел в свою комнату. В доме еще спали.

Без четверти одиннадцать раздался выстрел.

Четверо слуг — Поль Виолет, лакей, Луи Роблен, кучер. Франки, садовник, и Зидони, кухарка, — всполошились.

Гамбетта после неудачной дуэли с месье де Фурту почти каждый день упражнялся в стрельбе из пистолета. Но для этого он всегда уходил в сад. Выстрел же прогремел в доме.

— Господи, что это? — воскликнула Зидони. — Уж не случилось ли несчастья?

Все бросились к комнате Гамбетты. Дверь была открыта. Они вошли и увидели, что их хозяин «удивленно смотрит на свою правую руку, по которой текла кровь».

Леони Леон, плача, стояла рядом со своим возлюбленным, который пытался успокоить ее. Мертвенная бледность залила ее лицо, она дрожала.

— Не бойся, дорогая, это пустячная рана.

Револьвер лежал на полу. Поль хотел поднять его.

— Не прикасайтесь к нему! — закричал раненый. Леони повернулась к кучеру:

— Луи, езжайте за доктором, а вы, Зидони, принесите теплой соленой воды.

Она усадила Гамбетту, из раны которого хлестала кровь.

— Ты уверен, что пуля задела только руку?

— Да, да, только руку.

Он посмотрел на Поля и Франки, потерявших от испуга дар речи: