Милорд всячески поощрял сына Мэтью и Аурелии Винсента в карьере, которую его родители считали губительной. Некоторые подозревали, что именно в Винсенте милорд видел отражение собственной юности, но, как горько заметил однажды Гранвилль, довольно странно (если не сказать сильнее), что чувства милорда к Винсенту не идут ни в какое сравнение с привязанностью, которую он испытывал к Ричмонду.

Мэтью Дэрракотт был круглолицым, довольно тучным мужчиной, не таким высоким, как его отец или братья. Когда он был спокоен, то выглядел так, как ему и было предназначено выглядеть природой, — добродушным, чуть ленивым человеком в добром расположении духа. Но в тревоге выражение его лица резко менялось на брюзгливое, с нахмуренными бровями, а явно надутые губы придавали ему сходство с капризным ребенком.

Выйдя из экипажа, Мэтью Дэрракотт увидел Чоллакомба, поджидающего его у открытых дверей дома. Предоставив лакею Джеймсу помогать леди Аурелии спускаться, он взбежал по пологим ступенькам, ведущим на балкон, и воскликнул:

— Это черт знает что, Чоллакомб! Где мой отец?

— Его светлость на прогулке с мистером Ричмондом, сэр, и еще не вернулся, — ответил дворецкий.

— А этот тип, не знаю его имени, еще не приехал?

— Нет, сэр. Вы прибыли в первых рядах. Как вы, несомненно, знаете, мистер Мэтью, мы ожидаем также и мистера Винсента с мистером Клодом, но…

— А, этих, — бросил Мэтью, пренебрежительно пожав плечами при упоминании своих собственных сыновей.

К тому времени к нему присоединилась его жена. Она никогда не упрекала мужа прилюдно и сейчас ограничилась лишь одним взглядом, величественно произнеся:

— Добрый день, Чоллакомб. Надеюсь, вы в добром здравии?

— Да, миледи, спасибо. Полагаю, миссис Дэрракотт сейчас в зеленом салоне. Может быть, ваша светлость соизволит…

Он замолчал, потому что в этот момент в аванзале появилась миссис Дэрракотт:

— О, Мэтью! Моя милая Аурелия! Как я рада вас видеть! Не ожидала вас так рано. Но все равно мне приятно вас видеть.

— Мы останавливались в Торнбридже, — объяснила леди Аурелия, подставляя своей невестке щеку для поцелуя. — Я не в состоянии перенести более тридцати или сорока миль за один переезд — для меня это слишком утомительно.

— Конечно, очень утомительно, — согласилась миссис Дэрракотт. — А дорога из Торнбриджа к тому же такая ухабистая. Я уверена…

— Эльвира! — перебил ее Мэтью, бросая свою шляпу в руки Джеймса. — Что вам известно об этом печальном деле?

— О, мой дорогой Мэтью, ровным счетом ничего. То есть… не пройдете ли в зеленый салон? Может быть, вы хотите снять свою шляпку и мантилью, Аурелия? Я провожу вас наверх. Во всяком случае, чувствуйте себя здесь как дома.

С этим, однако, ее светлость не соизволила согласиться, заявив, что она гостья в этом доме, где хозяйкой является, несомненно, ее невестка. Миссис Дэрракотт, которая про себя подумала, что это еще под вопросом, не стала возражать, и обе дамы отправились наверх, оставив Мэтью выуживать сведения из Чоллакомба. Но поскольку дворецкий знал еще меньше, чем он сам, Мэтью удалось лишь узнать, что наследника ожидают на следующий день и что милорд не в духе.

— Да, могу этому поверить, — сказал Мэтью. — От этого даже святой выйдет из себя! Более того, я бы не удивился, если бы этот парень оказался самозванцем.

Чоллакомб не счел благоразумным отвечать на подобное заявление, поэтому, прошагав по аванзалу еще несколько минут, Мэтью отбыл, сказав, что, если милорд с мистером Ричмондом отправился на прогулку верхом, он может пойти на конюшню, чтобы встретить его там по возвращении.

Когда он подходил к конюшне, оказалось, что его отец уже вернулся с прогулки, а двух сильных упряжных лошадей Мэтью выпрягали из экипажа. Милорд еще сидел верхом на аккуратнейшей гнедой полукровке, а Ричмонд, что с негодованием заметил его дядюшка, только что спешился с чистокровного скакуна, вероятно стоившего его светлости от трехсот до пятисот гиней.

— Так ты уже приехал! — Это было все, что сказал милорд, вместо того чтобы поздороваться с сыном. Впрочем, затем он добавил: — Мне следовало бы догадаться, что этот жалкий экипаж твой. Сколько ты отдал за пару этих кляч?

— Не помню. Но они не клячи, сэр. Чистокровные валлийцы, уверяю вас! — отвечал уязвленный Мэтью.

— Кливлендские тяжеловозы! — Его светлость не удержался от сардонического смешка. — Тебя надули, мой мальчик! В жизни не видел таких заторможенных животных! — Он указал хлыстом на скакуна Ричмонда. — Вот пример настоящего скакуна! Чистокровный до мозга костей, совершенный скакун! Не скачет — летит!

— Вряд ли такой жеребец подойдет для экипажа, сэр, — заметил Мэтью. — Однако он довольно красив, и посадка головы у него гордая. — Он протянул руку Ричмонду и ласково добавил: — Ну, мой мальчик, как ты поживаешь?

— Замечательно, сэр, спасибо, — ответил Ричмонд, пожимая дяде руку. — Надеюсь, вы в добром здравии? И моя тетя, конечно, тоже. Мои кузены с вами?

Нотка нетерпения не ускользнула от Мэтью. Он слабо улыбнулся:

— Нет, ни одного. Ты имел в виду Винсента? Думаю, он скоро приедет.

— Приедет, будь уверен! — вставил его светлость, слезая с лошади и вручая повод поджидавшему груму. Потом осмотрел своего сына с головы до ног, сделал замечание, что тот расплывается как на дрожжах, и зашагал к дому, высокомерно приказав внуку следовать за ним.

Но Ричмонд, пока милорд распекал своего сына, уже успел ускользнуть в конюшню, и Мэтью, проглотив негодование, последовал за милордом.

— Отец, я должен спросить… действительно, я настаиваю…

Его светлость остановился и повернулся, пальцы, сжимающие хлыст, напряглись.

— О? Итак, ты должен настоять. Надо же! Продолжай!

— Я должен сказать, что считаю, что вы должны мне… что вы должны мне объяснить… — Мэтью попытался сформулировать свой вопрос.

— Если ты думаешь, что получишь от меня какие-то объяснения, пока я сам не соизволю дать их тебе, постная твоя мина, то ты еще большая дубина, чем я тебя считал! Все, что я хотел тебе сказать, я уже сказал! А остальное тебя не касается!

— Нет, сэр! — решительно возразил Мэтью. — Так не пойдет! Вы меня не жалуете, не хотите, чтобы я занял ваше место, но когда… после того, что произошло в июне… я стал вашим наследником — никаких вопросов тогда не возникало…

— Ничего подобного!

— А теперь получается, что этот тип, который появился неизвестно откуда, вовсе не самозванец! Вот о чем, сэр, я имею право спросить, а вы просто обязаны мне ответить!

— Он никакой не самозванец!

— Прошу прощения, но какие у вас доказательства? Лично я считаю, что они довольно туманны. Если этот тип действительно сын моего брата, хотелось бы знать, почему он раньше не заявлял о своем существовании. Это очень странно! Если он имеет наглость выставлять свое так называемое требование против меня, я бы приказал Лиссетту уточнить правомерность его притязаний. Я виделся с Лиссеттом, но он говорит, что вы не пожелали попросить его не о чем ином, как только написать письмо, ставящее негодяя в известность, что вы примете его здесь. Послушайте, отец…

— Черт тебя побери! Когда мне будет нужен твой совет, я тебя спрошу! — грубо перебил его милорд. — Я еще не впал в старческий маразм! Да, я двадцать семь лет знал о существовании этого выскочки!

— Боже правый! — выдохнул Мэтью. — Знали… и ничего нам не говорили?…

— А с какой стати я должен был тебе об этом говорить? — требовательно спросил его отец. — Ты что, думаешь, я горжусь потомством какой-то ткачихи? По-твоему, я когда-нибудь воображал, что моим наследником будет щенок, которого я никогда и в глаза не видел? А что касается так называемых его требований… ты заблуждаешься! Он их никогда не выставлял! Он приезжает сюда лишь потому, что я сам позвал его! Он что-то и не спешит с приездом, — добавил милорд хмуро. — Если ты виделся с Лиссеттом, не сомневаюсь, он сообщил тебе, что парень — солдат. Мне известно, что он вот уже более пяти лет служит в армии.

— Вы хотите сказать, что следили за его карьерой?…

— Нет, не следил! Я об этом щепке и думать не думал! Старик Барнвуд столкнулся с ним, когда воевал на Пиренейском полуострове, и имел наглость вломиться ко мне в Бруке и спросить, знаю ли я, что мой внук воюет в 95-м полку. За это я был готов выцарапать глаза этому сующему свой нос не в свои дела надоеде!

Мэтью медленно произнес:

— Значит, когда мой брат утонул, вы уже знали. И тем не менее… Ради бога, сэр, почему вы не сказали мне об этом тогда? Почему…

— Потому что я надеялся, что этого дуралея убьют или я найду способ избавиться от него, — ответил лорд Дэрракотт с ожившим лицом. — Но он не убит, и способа отделаться от него я не нашел! Когда до меня дошло, что он станет главой семейства, я просто поверить не мог! И видит Бог, я уж постараюсь, чтобы ему придали соответствующий вид, прежде чем настанет моя очередь покинуть этот мир!

Глава 3

Винсент первым из двух сыновей Мэтью добрался до усадьбы Дэрракоттов, самолично правя парным двухколесным экипажем, в который были впряжены цугом три великолепных черных мерина. Ричмонд, который все это время находился в ожидании, увидя кузена, издал радостный вопль:

— Наконец-то! О, он сам правит тройкой! Да как умело!

И миссис Дэрракотт, которая не особенно жаловала Винсента, почувствовала до некоторой степени облегчение. По ее мнению, Винсент был опасным фатом, с ядовитым языком, обладающим несомненным влиянием на ее впечатлительного молодого сына. Однако, проведя битых три часа в атмосфере усиливающегося уныния, она уже была готова обрадоваться прибытию и самого Вельзевула. Милорд заперся в библиотеке, и занимать его гостей пришлось ей. Упражнение это состояло из сочувственного выслушивания жалоб Мэтью, риторических вопросов и устрашающих угроз. Не слишком трудная задача на первый взгляд, но миссис Дэрракотт была очень впечатлительной особой, и задолго до того как Мэтью, выговорившись, обрел более уверенное расположение духа, уныние, которое висело над ним, передалось ей, и жизнерадостность ее сошла на убыль. Любая попытка сменить тему с разрушенных надежд Мэтью на какую-нибудь другую терпела неудачу — он лишь автоматически отвечал на вопросы, при первой же возможности возвращаясь к неприятностям, занимающим его мысли.

Антея тоже обрадовалась приезду Винсента. Хотя она не была подвержена столь тяжкому испытанию, как ее матушка, однако и ей кое-что предстояло. После того как леди Аурелия отдохнет часок-другой в спальне и оправится от последствий тяжкого путешествия, придется сопровождать эту грозную и величественную даму во время тщательного и довольно продолжительного осмотра садов. В юности леди Аурелия с энтузиазмом занималась садоводством. И хотя после свадьбы она постоянно жила в многоэтажном доме в фешенебельном лондонском районе Мэйфер, не позабыла ничего из ревниво почерпнутых знаний по ботанике и всегда была готова поделиться ими с различными друзьями и родственниками, которых имела обыкновение навещать во время летнего сезона. Леди Аурелия никогда не позволяла ни одного критического замечания, но хозяева были готовы перекопать газоны лишь потому, что она кидала походя, с безразличной вежливостью: «Очень мило» — а ее манера не замечать сорняки и самых стойких повергала в стыд. Антее, которая совершенно не разбиралась в сельском хозяйстве, необходимо было запастись терпением, но зато она была избавлена от другой пытки, уступив место своей маменьке. Совершенно безразличным тоном леди Аурелия заметила, что ее муж, к прискорбию, выбыл из игры при появлении на сцене законного наследника, и не стала больше вдаваться в подробности этого события, занимавшего умы всех Дэрракоттов. И каждому было ясно, что для дочери графа титул пэра, переходящий по наследству лишь старшему сыну и его отпрыскам, не представляет ни малейшего интереса.

Выйдя на прогулку, она оказалась на аллее, ведущей от полуразрушенных каменных въездных ворот к северному фронтону дома, когда показался изящный экипаж Винсента. Прибытие старшего сына, казалось, не произвело на леди Аурелию особого впечатления, но она не стала и возражать против предложения Антеи встретить его.

Не успели они подойти, как из дома выскочил Ричмонд и оказался у экипажа, чуть застенчиво улыбаясь своему великолепному кузену.

— Какая крепкая у тебя хватка! Я следил за тобой!

Любитель быстрой езды бросил на него взгляд сверху вниз из экипажа, приподняв брови в преувеличенном удивлении:

— Но, мой милый мальчик, не думаешь же ты, что даже я сумею покрыть более шестидесяти двух миль менее чем за пять часов? Осмелюсь напомнить, что наш любимый регент проделал свой памятный переход до Брайтона за четыре с половиной часа. А тот путь, как ты знаешь, был гораздо лучше, нежели дорога сюда, даже в те древние времена. Или же ты подумал, что мое нетерпение добраться до дома моих предков — который, как я предполагаю, находится в дне пути от моего собственного, — заставило меня пуститься в путь до того, как я проглотил свой завтрак?