— Об этом даже не может быть и речи, граф, — решительно возразила Маренн и, подойдя к стулу, взяла шинель. — Сейчас хозяин в замке — господин регент. Значит, это дом его семьи и друзей, а я всего лишь гостья. Единственная причина, по которой я сочла бы разумным всё-таки здесь задержаться на первое время, это ваша безопасность. Там, где остановился специальный уполномоченный рейхсфюрера, почти наверняка не станут проводить никаких обысков и арестов.

Илона и граф Эстерхази не скрывали своей радости по поводу того, что «её высочество» останется, какой бы ни была причина, поэтому Маренн, чтобы поддержать наметившееся улучшение в их настроении, позволила себе пошутить:

— Пожалуй, это неплохой выбор резиденции.

Все улыбнулись, а гостья уже серьёзно добавила:

— Благодаря моему присутствию вы хотя бы будете избавлены от общения с неприятными вам посетителями. Есть только одно но, — она обратилась к Илоне. — Со мной приехали мои помощники. Это сотрудники клиники Шарите в Берлине — врачи и сёстры — весьма приличные люди, и никаких гестаповцев среди них нет. Их надо бы разместить на ночлег.

— О, да, конечно. Я распоряжусь, — графиня Дьюлаи поспешно поднялась с кресла и вышла. В коридоре было слышно, как Илона, окликнув горничную, начала отдавать ей какие-то распоряжения. Голос звучал уверенно и чётко, ведь когда дело касалось заботы о других, графиня становилась собранной и спокойной. Она уже не производила впечатления слабой впечатлительной женщины, как это было только что.

На некоторое время Маренн и граф Эстерхази остались вдвоем. Граф подошел к камину и, подняв голову, несколько мгновений смотрел на изображение Зизи, а затем повернулся к Маренн.

— Одно лицо! — сказал он восхищенно. — И одна душа, это ясно! Никогда бы не подумал, что правнучка императрицы Зизи будет вынуждена носить этот мундир, — граф показал взглядом на её эсэсовское обмундирование.

— Я и сама бы не подумала ничего подобного, — призналась Маренн. — В юности, например, ничто этого не предвещало, но жизнь порой непредсказуема, согласитесь.

Дверь снова открылась. Илона вернулась в столовую:

— Ваши люди будут устроены с удобством, ваше высочество. Им предложат ужин и подготовят ночлег. Однако наш ужин почти остыл, — графиня подошла к накрытому столу и растерянно смотрела на него.

— Я распоряжусь, чтобы его подогрели, — тут же решила она. — Признаться, я проголодалась.

— Признаться, я тоже, — добавил Эстерхази, а Илона застенчиво улыбнулась и спросила, взглянув на Маренн: — Ваше высочество не откажется разделить с нами скромную венгерскую трапезу? Посуда не габсбургская, конечно. Да и сервировка не по императорскому протоколу. Мы не трогаем то, что принадлежало императорской семье. Свёкор категорически запретил делать это с самого начала. Он всегда говорит, что надо помнить, кто мы, и не позволять себе лишнего, так что вся посуда из личного имущества его высокопревосходительства. Если вы сочтете возможным, ваше высочество…

— Я не привередлива, — мягко ответила Маренн. — Мне часто приходится есть из солдатской миски, и я благодарна судьбе даже за это. Всё лучше, чем лагерь, так что ваш ужин — для меня роскошь. Благодарю, графиня. Поужинаю с удовольствием. Путешествие сюда было довольно долгим. Хоть я прилетела специальным самолетом, но от границы с Австрией ехали на машинах, потому что ни один венгерский аэродром ещё не готов был принять нас — мы опередили германские войска. К тому же у меня был длинный день. Утром я ещё оперировала в клинике, после чего успела только выпить кофе в коротком перерыве, а дальше — перелёт, переезд. Сказать по правде, я утомилась, и тоже испытываю голод.

Илона тут же вызвала горничных, которые унесли остывшую пищу, заменили тарелки и поставили ещё один прибор, а через четверть часа разогретый ужин был снова подан.

Во время трапезы граф Эстерхази галантно ухаживал за дамами и развлекал их светской беседой, чтобы те немного отвлеклись от ужасов войны.

— Я распорядилась, вам отведут бывшую спальню императрицы Зизи, — вполголоса сообщила Илона, когда граф в очередной раз рассказывал что-то пустяшное и весёлое. — Там очень красиво и удобно.

— Я не сомневаюсь, спасибо, — ответила Маренн, чувствуя растерянность, — но я не императрица. Я бы обошлась комнатой поскромнее.

* * *

Мягкий желтый свет двух высоких ночников на бронзовых подставках слабо освещал затянутую кремовым шелком спальню императрицы. На кровати под пологом из жёлтого бархата, наполовину поднятым, поблескивали вышитые золотом подушки и покрывало. Тонкий тюль занавески шевелился от лёгкого ветерка, задувавшего в окно, чуть приоткрытое для того, чтобы проветрить помещение, где давно никто не жил. Зизи не была здесь уже почти полвека, но в комнате всё равно витал приглушённый аромат крепко настоянного зелёного чая, которым императрица каждое утро увлажняла волосы, чтобы они оставались такими же прекрасными, длинными и густыми долгое время.

Портрет самой Зизи — эту неизменную принадлежность каждой комнаты, каждого зала в Гёдёллё — Маренн увидела сразу, только войдя в опочивальню. Он висел напротив большого, обрамленного позолоченной рамой зеркала, так что казалось, что не одна Зизи присутствует в спальне, а две, и смотрят друг на друга. Зизи была изображена с распущенными по плечам волосами, в темно-зелёном охотничьем костюме. С первого взгляда бросалось в глаза, что художник изобразил императрицу похожей на античную богиню, Диану-охотницу. Видимо, в знак того, что красота её вечна и неподвластна времени.

Все эти детали, вместе взятые, наверное, и создавали ощущение, что здесь до сих пор присутствует частичка души императрицы — что-то неуловимое, но очень важное, свидетельствующее о её неувядаемом очаровании и славе.

Илона жестом пригласила Маренн в опочивальню:

— Прошу, входите, ваше высочество. Не нужно смущаться, ведь здесь всё принадлежит вам. Не думайте, что зашли в чужую комнату. Эти апартаменты давно ждут новую гостью.

Илона открыла дверь в соседнее со спальней помещение, зажгла свет, и он мгновенно отразился во множестве зеркал, украшавших ванную:

— Несмотря на то, что мы старались сохранять обстановку, соответствующую временам императрицы, здесь всё обустроено по последним требованиям цивилизации — ванная с горячей водой, все удобства.

Выйдя из ванной, графиня Дьюлаи подошла к старинному дубовому шкафу, украшенному перламутровыми инкрустациями:

— Ночная одежда здесь. Не беспокойтесь — в шкафу не то, что носили в прошлом веке, — улыбнулась она. — Конечно, мы сохраняем вещи императрицы для истории, но они лежат в другом месте, а здесь — полный современный набор, всё, что нужно современной даме. Я распорядилась принести это сюда, когда узнала о планах свёкра пригласить вас на престол, — призналась Илона. — Как чувствовала, что потребуется.

Она показала на позолоченный ажурный столик перед портретом Зизи:

— Есть даже телефон. Он исправен. Не знаю, сможете ли вы связаться с Германией. Скорее всего, нет. Но если вам понадобится, я точно знаю, что позвонить в Германию возможно из кабинета свёкра. Думаю, это неудобство для вас временное. Раз немцы уже на подступах к Будапешту, то скоро они должны всё наладить, — Илона грустно улыбнулась и повернулась к гостье, продолжавшей растерянно обводить взглядом комнату.

— Я все-таки не хотела бы оставаться здесь. Мне как-то неловко, — призналась Маренн. — Я благодарна за ваше гостеприимство, графиня, но всё-таки предпочла бы занять спальню попроще. Поймите меня правильно, хоть я и родилась правнучкой императрицы, но давно не жила в таких условиях. Скажу прямо — вообще почти не жила, разве что в детстве, и ещё во Франции, в Версале.

— Как пожелаете, ваше высочество, — Илона склонила голову, соглашаясь, — но мы сочли бы невозможным для себя не предложить принцессе фон Габсбург опочивальню, принадлежавшую её предкам. В замке есть несколько гостевых спален. Они тоже весьма удобны, и я сейчас распоряжусь, чтобы их показали вашему высочеству. Если ваше высочество соизволит подождать…

— Да, конечно, — Маренн с радостью согласилась на её предложение.

— Тогда с вашего позволения…

Илона исчезла за дверью, а Маренн, оставшись одна, расстегнула китель и опустилась в кресло рядом с кроватью. Правнучка императрицы подняла голову, силясь рассмотреть живопись на стенах и потолке, но из-за полумрака это плохо удавалось. Ночники освещали только портрет императрицы и были слабым подспорьем для осмотра остальной комнаты, а столп света из открытой двери ванной позволял хорошо видеть только детали камина, встроенного в стену напротив. На камине красовался барельеф — герб Габсбургов. Тонкий слой красок на гербе, искусно наложенных мастером, ярко переливался в электрическом свете.

«Никакой романтики», — подумала Маренн, но, оглянувшись, нашла более приятное зрелище — сквозь незашторенное окно был виден ярко-белый диск луны, пробивавшийся через облака на тёмно-синем небе. Это создавало атмосферу таинственности, и вот среди тишины, царившей в комнате, вдруг начали пробиваться тихие звуки, напоминавшие отдаленное эхо охотничьих рогов. Наверное, Маренн слышала это потому, что знала — вокруг Гёдёллё раскинулись отличные охотничьи угодья. Как же императорской семье без охоты!

«В Баварии, откуда происходила Зизи, наверное, тоже любили охоту», — предположила Маренн и живо представила, как юные принцессы, четыре дочери баварского герцога фон Виттельсбаха, танцуют в лесу под сенью листвы. То были времена наивных, но сильных страстей, когда женская красота превозносилась поэтами, а европейских императриц и королев уподобляли небесным светилам. Всё это закончилось вместе с Первой мировой войной. Наступил период революций, когда с наивностью Европы было покончено навсегда, а заодно — и с прекрасными императрицами тоже.

Современность резко напомнила о себе, когда телефон на золотом ночном столике вдруг ожил, переливчато зазвенев. «Кто бы это мог быть?» — Маренн встала, подошла, сняла трубку:

— Я слушаю, — а в следующее мгновение с удивлением и радостью услышала голос Джилл:

— Мама, мамочка! Здравствуй, мамочка! Бригадефюрер сказал, что я могу позвонить тебе, и приказал связисту соединить. Я так рада тебя слышать!

— Я тоже рада, дорогая, — улыбнулась Маренн.

«Илона была права, — подумала она. — Немцы быстро справляются с задачами. Только началась оккупация, а связь уже работает, причем отлично».

— Как у тебя дела, дорогая? — спросила она дочь. — Как ты себя чувствуешь?

— Все хорошо, мамочка. Я здорова, — ответила Джилл, и голос её прозвучал настолько четко, что можно было подумать, она находится рядом. — Собственно, я звоню тебе, чтобы сказать то, что Вальтер просил меня, — Джилл понизила голос. — Отто сегодня тоже отправился в Венгрию. Так что он тоже будет там, где ты. Вальтер сказал, что ты должна знать об этом.

«Ах, вот в чём дело, — поняла Маренн. — Конечно, Вальтер не стал бы предоставлять Джилл правительственную линию связи только для того, чтобы она поздоровалась со мной и сообщила, что у неё все хорошо. Это, конечно, серьезно, но не настолько. Значит, Скорцени уже перебазировался в Венгрию со своей группой».

— Да, это действительно важно, — сказала она вслух дочери. — Спасибо, что предупредила меня.

— Прошу прощения, ваше высочество.

Дверь открылась, и на пороге снова появилась графиня Дьюлаи. Она была явно встревожена.

Прикрыв трубку рукой, Маренн произнесла:

— Я слушаю, графиня.

— Там внизу приехал какой-то немецкий офицер. Он спрашивает вас, — сообщила Илона растерянно. — Сказал, по личному делу. Оберштурмбаннфюрер, — она сдвинула над переносицей красивые темные брови, вспоминая, — Отто Скорцени, кажется. Какая-то итальянская фамилия.

«А вот и он, очень быстро. В его стиле», — Маренн нисколько не удивилась и сдержанно попросила:

— Пригласите его, графиня. Думаю, это ничем нам не угрожает. Он один?

— Да, в общем, один, — кивнула Илона. — С ним адъютант и шофер.

— Хорошо.

— Я прикажу, чтобы адъютанта и шофёра разместили внизу.

— Благодарю, графиня.

Илона поспешно вышла из комнаты.

— Там кто-то приехал, мамочка? — испуганно спросила в трубку Джилл. — Он приехал? Я не успела тебя предупредить?

— Да, он приехал, он здесь, — подтвердила Маренн. — Один или со всей зондеркомандой — пока не знаю. Так и передай, пожалуйста, бригадефюреру, — попросила она и мягко добавила, чувствуя, что дочь переживает: — Я перезвоню тебе позже, дорогая, не волнуйся.

— Мама, я боюсь за тебя, — призналась Джилл. Голос её дрогнул.

— Почему? — Маренн спросила всё так же мягко, стараясь внушить спокойствие, хотя сама была вовсе не спокойна. — С какой стати тебе за меня бояться? Да и мне с какой стати бояться Отто? Напротив — раз он находится здесь, то можно быть уверенной, что со мной ничего не случится. Ты мне веришь?