– Где она? – Из тени выступил Ренар.

Его подручный ударил меня ногой. Я застонал и почувствовал во рту солоноватый вкус крови.

– Еще раз спрашиваю – где она? В третий раз повторять не стану.

Я поднял глаза. Ренар бесстрастно разглядывал меня, громила-подручный стоял надо мной, стиснув кулаки. Не сводя глаз с этого человека, я тяжело сел на пол. Это был спутник стройного фехтовальщика, который отнял у меня футляр с письмами. Мысленным взором, как наяву, я увидел изящного противника в черном, который отражал мои неуклюжие выпады, словно забавлялся с ребенком. Мне припомнились блестящие глаза в прорезях маски, смертоносное проворство…

Затем я вспомнил, как схватил Сибиллу за запястье и ощутил скрытую силу.

Мой противник вовсе не был мужчиной.

Это была она.

– Думал перехитрить меня? – ворвался в мои размышления голос Ренара. – Я занимаюсь этим ремеслом всю жизнь; я мог бы разделаться с тобой хоть сейчас, и никто не стал бы тебя искать.

– А королева? – отозвался я, старательно дыша через нос. – Она приказала мне расследовать заговор. Если я исчезну, она сразу поймет, по чьей милости.

Ренар скривил губы:

– Это угроза? Советую быть поосторожней. Королева уже не доверяет тебе; она, подобно мне, не верит, что на свете есть люди без прошлого. – Он пренебрежительно махнул рукой. – Довольно. Мне все это наскучило. Где мистрис Дарриер? Я знаю, что ты сговорился с ней против меня, знаю также, что ты ухитрился украсть эти трижды проклятые письма. Она должна была добыть их, но вместе этого предала меня.

Я прямо взглянул ему в глаза:

– Судя по тому, что Сибилла мне рассказала, вы это заслужили.

Лицо Ренара исказилось яростью.

– Она умрет! – прорычал он и, тут уже овладев собой, холодно усмехнулся. – Хотя, должен признать, свою роль она сыграла превосходно. Я даже устроил ей, в обмен на услуги, выгодный брак с Фериа.

Ренар помолчал.

– Что до тебя – ты и вправду придумал ловкий ход: представиться наемником, чтобы спасти эту еретичку Елизавету. Никто не разгадал твоей хитрости. Кроме Сибиллы. У нее отменное чутье на ложь; она заподозрила тебя с первой же минуты. Впрочем, ты ее, похоже, очаровал. До этих пор она была мне неизменно предана. Что ты ей пообещал? Безопасность в обмен на письма? Или, может быть, деньги? Да, я думаю, деньги могли бы ее искусить. Она же, в конце концов, продажная девка. Ее мать отдалась мне в первую же нашу встречу, а когда она мне надоела, я сменил ее на Сибиллу. Мужчины для нее – источник дохода; ты ли, я – все едино, под кого лечь, только бы не прогадать в деньгах.

Я стиснул кулаки, запрещая себе попадаться на его уловки. Уж если Ренар дошел до того, что поджидал меня у дверей комнаты, чтобы припугнуть, значит положение его и впрямь отчаянное. Сибилла нанесла смертельный удар его замыслу против Елизаветы, и он потерял почву под ногами. Без этого письма он бессилен. Принцессу допросят и очень скоро отпустят. Едва ее отпустят с миром, другого случая уничтожить ее не представится.

Косясь одним глазом на угрюмого громилу, я кое-как поднялся на ноги.

– Я не обязан вам ничего рассказывать. Если помните, я больше не работаю на вас.

Усмешка на лице Ренара исчезла бесследно. Он поднял руку, удержав своего наемника, который проворчал что-то по-испански и угрожающе двинулся на меня.

– Ты об этом пожалеешь, – проговорил Ренар. – Сколько ты ни старался выставить меня дураком, ее величество по-прежнему полностью доверяет мне. Мы с тобой могли бы договориться по-хорошему. Доставь мне мистрис Дарриер – и останешься жив. Тебе так или иначе не победить; что бы ты ни делал, сын императора, моего господина, станет мужем королевы и уж позаботится о том, чтобы Елизавету обезглавили, как ее мать. Было бы разумнее принять сторону победителя уже сейчас, пока тебе дается такая возможность. Если откажешься, твои дни, как и дни Елизаветы, сочтены.

– Как были сочтены, когда вы оставили в моей комнате отравленное письмо? Я не стану договариваться с убийцей. По вашей вине погиб мой оруженосец.

Ренар вдруг разразился безжалостным смехом.

– Так ты считаешь, будто я виноват в смерти твоего оруженосца? – осведомился он, прямо глядя мне в глаза. – Ты не так умен, как я предполагал. Яд в качестве оружия никогда не пользовался моим расположением. Смею уверить, если бы я захотел от тебя избавиться, ты сейчас не стоял бы здесь, бросая мне в лицо обвинение в убийстве.

Он отступил на шаг и добавил:

– Желаю удачи. Я искренне убежден, что она тебе пригодится.

С этими словами Ренар двинулся прочь, и громила, напоследок бросив на меня злобный взгляд, последовал за ним.

* * *

Затолкав свои пожитки в дорожную сумку, я набросил плащ и надел пояс со шпагой. Я оставил комнату в том состоянии, в каком увидел ее впервые; у меня не было ни малейшего намерения возвращаться сюда. Если я никогда больше не появлюсь при дворе, меня это нисколько не огорчит.

Добравшись до знакомой галереи и услышав гул возбужденных голосов, я поспешил в королевское крыло. Двери были по-прежнему закрыты, часовые на месте, но когда я огляделся по сторонам, всматриваясь в толпу, то заметил мистрис Парри, которая бесцельно бродила по краю шумной толчеи, словно тоже кого-то искала.

Увидав меня, она развернулась и пошла прочь. Я двинулся следом, держась на приличном расстоянии, пока мы не оказались в безлюдном коридоре, который вел к комнатам принцессы. Не глядя на меня, мистрис Парри проговорила:

– Ей позволили уехать в Эшридж. – Голос ее задрожал. – Хвала Господу, мы наконец-то покинем это папистское гнездо!

Меня охватило безмерное облегчение.

– А что же граф? Его арестовали?

Бланш Парри покачала головой:

– Ордер на его арест подписан, но где сам граф – никто не знает.

– Значит, я пока не могу уехать. Ее высочество знает почему. Скажите ей, что я появлюсь при первой же возможности.

Она кивнула:

– Храни тебя Господь.

С этими словами мистрис Парри быстро, насколько хватало сил, пошла к комнатам принцессы.

* * *

Гаснул короткий зимний день, надвигались сумерки. Закутавшись в плащ, я стоял в укрытой тенью нише внутреннего двора и смотрел, как Елизавета прощается с королевой.

Снежинки плавно опускались на заплетенные гривы нетерпеливо бьющих копытами коней, на запыхавшихся пажей, которые грузили в фургон последние сундуки и кофры; на золотисто-рыжие локоны принцессы, убранные в сеточку на затылке, на ее тонкую фигурку, укутанную в черный бархат.

Немногие решились открыто проводить ее, хотя я заметил, что в окнах галерей, окружавших двор, теснятся едва различимые силуэты придворных, с высоты своих наблюдательных постов глазеющих на сборы и ждущих, затаив дыхание, что королева в последнюю минуту прикажет Елизавете вернуться в свои комнаты, откуда та отправится в недолгое путешествие до Тауэра.

Мария, окруженная дамами, вышла вперед; ветер раздувал ее пурпурную накидку, на поясе королевы висели изукрашенные драгоценными камнями четки. Она смотрела на сестру, словно на противника в грядущей битве.

Елизавета низко присела, почти опустившись на колени, склонила голову. Она прибыла ко двору наследницей и сестрой королевы; спустя неполных шесть месяцев она уезжала под зловещий шепот ненависти и подозрений. Сердце мое рвалось к Елизавете, когда королева протянула ей руку с гербовым перстнем. В этом жесте не было сердечности, не было ни тени прощения или великодушия; Мария казалась отчужденной и холодной, словно высившаяся над нами часовая башня.

В тишине, нарушаемой лишь свистом ветра и капелью подтаявшего снега, Елизавета взяла небольшую ладонь королевы в свои руки и, повысив голос, проговорила так громко, что ее расслышали все собравшиеся поблизости:

– Я покидаю ваше величество с тяжелым сердцем, повинуясь требованию обстоятельств и слабого моего здоровья. Однако же я во всеуслышание объявляю себя вернейшей из ваших подданных, любящей вас превыше всякого другого. Я молю вас не верить тем, кто сеет дурные слухи обо мне, не оказав мне милости дозволением лично, собственной персоной доказать вам злодейскую природу подобных оговоров, ибо только вам одной искренно я вверяю свою честь.

Это была превосходная речь, пронизанная природным даром Елизаветы к риторике. Марию она, безусловно, впечатлила; бледные тонкие губы ее сжались так, что рот превратился в едва заметную ниточку. Все ждали, что будет дальше, и я вместе со всеми затаил дыхание. Елизавета бросила осторожный взгляд на Ренара, который стоял в нескольких шагах позади королевы. Низко надвинутая шляпа скрывала его лицо, но я не сомневался, что он смотрит на принцессу и в глазах его горит неукротимая ненависть. Будь на то его воля, отъезд Елизаветы выглядел бы совершенно иначе.

Мария отняла руку. Смутное выражение скользнуло по ее лицу, неосязаемое, но вместе с тем пронзительное. Она попыталась улыбнуться, но движение губ более напоминало бескровную гримасу; внезапно она, повинуясь порыву, подалась к Елизавете и обеими руками сжала ее руку будто бы в сожалении.

Затем она позвала своих дам.

Леди Кларансье выступила вперед, неся на руках нечто похожее на зверька. Принцесса приняла загадочный предмет, развернула – и на руки ей хлынул роскошной волной соболий мех. То был плащ со вставными рукавами и капюшоном, пошитый из мягкого бархата и превосходного русского соболя.

– В Хартфордшире холодно, – сказала Мария, – а у вас, как вы сами говорите, слабое здоровье. Мы не желали бы, чтобы вам по недосмотру случилось продрогнуть и заболеть.

Глаза Елизаветы влажно заблестели, она хотела что-то сказать, но тут королева подала знак, и к ней подошел монах в облачении францисканца – ряса и пелерина с капюшоном; пояс его, по обычаю ордена, был подвязан веревкой с тремя узлами. При виде монаха глаза Елизаветы потускнели.

– Вы заверили нас, что желали бы ближе узнать пути нашей истинной веры, – продолжала Мария. – Этот святой отец поедет с вами в Эшридж, дабы наставлять вас. Он берет с собою догматы истинной веры, так что вы сможете видеть их каждый день и познать их утешение. Мы молим Господа, чтобы вы вскорости осознали, что, лишь отбросив еретические заблуждения юности, возможно делом доказать нам преданность, о коей вы столь пылко объявили.

С этими словами она отступила на шаг. Волна собольего меха ниспадала с рук Елизаветы. Повернувшись к мистрис Парри, принцесса отдала ей подарок и вновь присела в реверансе, прежде чем направиться к носилкам. У нее была внушительная свита – приближенные дамы, охрана из тяжеловооруженных всадников, Кантила – арабский скакун – и Уриан.

– Мы решили пока поверить вам на слово, – прозвучал громкий голос Марии, и Елизавета замерла на полушаге. – Живите в Эшридже тихо, не учиняя беспорядков, и мы примем во внимание вашу искренность.

Елизавета помедлила, обводя взглядом собравшихся. Вряд ли она заметила меня в такой толпе, но все же я надеялся, что она почувствовала мое присутствие.

Под щелканье кнутов и звон подкованных копыт кортеж выехал из-под дворцовой арки. Толпа рассеялась, придворные спешили присоединиться к тем, кто торчал в окнах галерей, чтобы поделиться своими наблюдениями, все обсудить, взвесить и сызнова заключить пари об участи Елизаветы.

Завернувшись в плащ, я смешался с толпой.

Настало время взяться за свой собственный отчаянный и безрассудный план.

Саутуарк

Глава 18

Через замерзшие сады и ристалище я прошел к конюшням. Шафран приветствовал меня из своего стойла радостным фырканьем; несколько минут я не мог угомонить его. Вновь перебираться на тот берег верхом по мосту было рискованно, к тому же, сидя в седле, я представлял бы собой чересчур заметную цель. Если Ренар намеревается послать за мной своих подручных, пускай на сей раз идут по следу пешком.

Щедро заплатив Тоби, я дал ему подробные указания, как поступить с Шафраном, если я не вернусь:

– Доставишь его в Эшридж в качестве подарка ее высочеству принцессе Елизавете. Она тебя наградит.

Услышав на выходе из конюшен, как заржал Шафран, я подавил болезненный приступ страха. Кто знает, увижу ли я еще своего коня, да и всех, кто мне дорог?

Выскользнув в промозглую темноту, я направился к реке. Совсем недалеко от спуска к воде я вдруг услыхал, что кто-то идет за мной. Я метнулся к ближайшему дому и затаился на пороге, обнажив шпагу. Шаги приближались, сопровождаясь странным тягучим звуком, который отдавался скрежетом в ушах. Я стиснул рукоять шпаги, готовясь броситься на врага, и тут мимо моего укрытия проковыляла нищенка, что-то бормоча себе под нос; ее изуродованные ноги были обмотаны тряпьем. Она не заметила ни меня, затаившегося совсем рядом, ни блеска обнаженной шпаги. Я настороженно огляделся по сторонам и двинулся дальше.