Арина Ларина - Заклятая подруга

– Да вы ничего не понимаете! – снисходительно улыбнулась Лизавета, слегка дезориентированная неожиданным успехом у противоположного пола. Раньше она не думала, что, кроме Славы, могут быть другие мужчины. Да и сейчас они были ей не нужны.

– Куда уж нам, курицам, – послушно поддакнула Рита и, вздохнув, намекнула: – Может, раз уж ты все это затеяла, поглядим, что твой благоверный ответил?

– А он не ответил, – растерянно заморгала Лиза.

– Как? – удивилась Горецкая. – Мы что, опять будем пить и рожать идеи?

– Нет уж, давайте подождем, – заволновалась Рита. – Вдруг он к вечеру отреагирует? Он вообще еще спать может. Художники – они такие!

– Откуда ты знаешь? – вздрогнула Лизавета.

– У нее есть один знакомый художник, – улыбнулась Горецкая.

– Сейчас Лизка шутки плохо понимает, ты аккуратнее, – предупредила Рита и ободряюще подмигнула Бабаевой: – Не дрейфь, Лизон, он, может, друзей на выручку позвал. Вчера мы письмо на троих соображали, теперь они станут на троих соображать!

– Ой, так друзья могут меня узнать! – всполошилась Лизавета.

– Как интересно! Ты им позировала, что ли? Или того?.. Хотя о чем я? Кроме Славика, мужиков-то больше нет. Он же один, как в пустыне белый медведь. И как в тундре кенгуру, – заметила Лера.

Рабочий день заканчивался. Когда не надо, время с грохотом катится, как гигантский валун с горы, норовя придавить маленького человечка. А человечек мечется внизу, поглядывая на часы и причитая: «Ну еще чуть-чуть! Ну одну минуточку…»

Если Слава не напишет до конца рабочей смены, придется ждать до следующего утра. А это будет просто пыткой! Невыносимой, мучительной пыткой. Ведь как раз этот кусочек времени будет тянуться и тянуться, словно в замедленной съемке, наматывая на катушку ожидания измочаленные нервы бедной Лизы.

Слава ускользал из рук, а она с отчаянием, достойным лучшего применения, пыталась ухватить хвост этого скользкого ужа под названием «семейное счастье». Ведь еще можно уцепиться, пока оно скользит в ладонях. Это потом уже ничего не исправить, а сейчас пока есть шанс…

Все остальные письма Лиза удалила не читая.

– Какая сила воли! – восхитилась Горецкая. – Хоть бы нам дала полюбопытствовать, что сейчас молодым и красивым пишут.

– Я тебе сама могу рассказать, что пишут красивым, которые позируют в занавесках, – усмехнулась Рита.

За стеклом кабинета завис Танненшток. Он опасливо жался к противоположной стене, прикрывшись листом фикуса, и блестел круглыми очками, разглядывая Бабаеву. Лизавета в этот момент, углубившись в тягостные мысли, задумчиво копалась за пазухой, ловя сползшую лямку лифчика. Лямка никак не находилась, поэтому Лиза не торопясь заползала все глубже, расстегивая одну за другой пуговки форменной блузки.

Танненшток покрылся испариной и стал промокать блестящий лоб платком. Он снял очки, торопливо протер их и неловкими, судорожными движениями вернул на нос. Лизавета раздраженно оттянула ворот и заглянула внутрь. Танненшток начал сползать по стене, нервно сглатывая. Найденная лямка была молниеносно водружена на место, пуговки застегнуты, а Лиза снова припала к монитору. Не выдержав напряжения, немец отошел от стены и на деревянных ногах вломился в кабинет. Ему неудержимо хотелось быть поближе к этой… странной девице.

Называть ее туземкой больше не хотелось. Права мама: надо было жениться перед отъездом на сухопарой, чернобровой Йоханне и взять ее собой. В конце концов, какая разница, кто готовит тебе еду, стирает рубашки и иногда делает что-то еще? Главное, чтобы еда была вкусной, рубашки чистыми, а человек проверенным. Как мама. И вот теперь физиология бурлила в крови и била в мозг, точно одуревший шаман в бубен.

Его явление вызвало легкий переполох, заставивший Горецкую срочно бросить в ящик пузырек с лаком и строго уставиться в монитор, оттопырив озонировавшую ацетоном руку. Маргарита трусливо смела в ящик какие-то купюры, которые многократно перетасовывала и пересчитывала, словно надеясь, что они начнут размножаться делением. А Лизетта даже не шелохнулась, продолжая гипнотизировать экран. Она покачивала длинной, гладкой ногой, от чего у Танненштока в животе все обрывалось и падало, а затем снова взлетало, от души шлепая по желудку. А может, и по душе. Кто его знает, что там у человека внутри болит и ёкает. У бедного директора именно ёкало.

Он молча постоял, ожидая еще какой-нибудь реакции от подчиненных. Горецкая улыбнулась с материнской теплотой, Соловьева улыбнулась вежливо, а длинноногая возмутительница директорского спокойствия вдруг напряглась, округлив глаза, как сова, и крикнула:

– Йо-хо-хо! Бинго!

«В лотерею выиграла?» – подумал шеф и ревниво нахмурился. В это предновогоднее время работы был непочатый край. Какие могут быть игры?

– Лизка, – прошептала Горецкая, пока директор крадучись совершал обходной маневр, чтобы заглянуть в монитор обнаглевшей сотрудницы.

Лизавета резко обернулась и вскинула на шефа прозрачные чистые глаза, виновато тряхнув пышной челкой. Это было так трогательно и мило, что Танненшток с тихим клекотом ринулся к двери.

– Обалдеть, – прокомментировала Валерия, одурело посмотрев вслед начальству.

– Вот это номер, – хихикнула Рита.

– Девочки, свершилось, – чуть не расплакалась Лиза.

– Интересно, она о том же, о чем и мы, или все о своем? – меланхолично возвела глаза к потолку Горецкая.

– Письмо от Славы пришло! – Лизавета сложила ладошки и счастливо вздохнула.

– Дурдом, – объявила Рита. – А ты тут посторонних не замечала, Лизок?

– Чего?

– Да ничего. Шеф тут, тобой контуженный, забегал, – терпеливо пояснила Лера.

– Да ну, – отмахнулась Лиза, недоуменно глядя на экран. – Чего-то я не понимаю, девочки! Что это?

– Танненшток вокруг тебя круги нарезает, как голодная акула, и глазки строит, – усмехнулась Рита. – Молодой, богатый, стабильный! А ты, как кошка за валерьянкой, бегаешь за своим Славой!

– Он мне фотографию прислал, – растерянно пробормотала Бабаева. – И как это понимать?

– Чего там у тебя, болезная ты наша? – старчески вздохнув, Горецкая перебралась поближе к подруге.

У Лизы обнаружилась какая-то веселенькая мазня во весь экран.

– Ишь ты! Творческие люди слова в простоте не скажут! – воскликнула Рита. – Это шифр, девочки! Надо разгадывать.

– Я столько не выпила, чтобы разгадать, – отказалась от предлагаемой перспективы Лера.

– А на словах что просил передать? – Рита улеглась на плечо Бабаевой и старательно разглядывала загадочный шедевр. – Проще говоря, буквы-то там есть хоть какие-то?

– Только вот это, – беспомощно развела руками Лизавета.

«Это» радовало глаз веселенькими солнечно-желтыми кляксами, оранжевыми завитушками, бурыми крапинками и прочим буйством красок и форм.

– Самовыразился, однако, – голосом чукотской бабушки проскрипела Лера. – Чего делать будем?

– Может, ему еще одну голую фотку послать? – предположила расстроенная Лиза.

– А у тебя есть? – вздохнула Маргарита. – Или пойдем щелкаться в интерьерах директорского кабинета? Думаю, тогда мы его добьем, и любимый шеф скончается от счастья. А то он тут силился тебе в декольте заглянуть, чуть организм не вывихнул, а ты его и не заметила.

– Ладно, чего голову ломать. Не быть вам, тетки, дипломатами! Он нам прислал не пойми что, и мы ему тоже шараду отправим! – воскликнула Горецкая и села за компьютер.

– А какую шараду? – робко поинтересовалась Лизавета.

– Сейчас нароем какой-нибудь стих в Интернете. Про любовь.

Лера быстро набрала в поисковой строке «стих про любовь», и подруги обалдело уставились на результат. Судя по всему, стихи про любовь не писал только неграмотный. А таковых, как известно, очень мало. Практически вымерший вид, не считая полуграмотных. Ткнув в первую попавшуюся ссылку, подруги получили дивное четверостишие:

Душа плутала в темноте.

И были все совсем не те.

И трепетал души магнит

Под косогорами ланит!

– Это я уважаю, – засмеялась Рита. – Это вам не шарада, это цельный ребус! Автор жжет!

– То, что доктор прописал, – потерла ладошки Горецкая. – «Под косогорами ланит!» Вот ведь человека от любви как плющило.

– Девочки, ну что за ересь! – поморщилась Лизавета. – Мы так до бесконечности будем переписываться! Пока ему какая-нибудь тетка просто не напишет, мол, приезжай, белье постелила.

– Вряд ли твой художник клюнет на подобный примитив! И вообще, физиология быстро возьмет свое, и вторую картину он вряд ли осилит. Скорее всего, назначит свидание, – подумав, изрекла Валерия.

– Интересно, где? – заволновалась Лиза. – Не дома же!

– А почему не дома? Ты создай ему условия! Впрочем, условия и так созданы. Ты же на работе восемь часов болтаешься. За это время любую Данаю можно раз десять… нарисовать! – подбодрила подругу Рита. – А мы тебе отгул дадим, да, насяльника?

– Легко, – кивнула Горецкая и неожиданно произнесла: – А вообще я бы тебе советовала подыскивать запасной аэродром.

– Зачем? Почему? – всполошилась Бабаева и, судя по красным пятнам на щеках, собралась заплакать.

– Неизвестно, как твой Славочка отреагирует на такую подставу. Представляешь, он ждет Данаю, припираешься ты, да еще уличаешь его, что он в тебе эту самую Данаю не разглядел. И тычешь ему в нос фотки, на которые он, как карась на червяка, повелся, – пояснила Лера.

– Но вы же сами предложили! Сами! – воскликнула Лиза.

– А как от тебя отвязаться? – приподняла бровь Валерия. – Тем более что это лучше, чем подкладывать под мужа нас с Риткой. Да, Марго?

– Не знаю. Мне до сих пор кажется, что идея очень даже разумная. Я так и представляю, как у Славика второе дыхание откроется!

– Ага! – радостно подхватила Горецкая. – А еще у него откроется третий глаз. И вот он с этим глазом, да на втором дыхании рванет на предельной скорости в заоблачную даль! Ладно, чего тут обсуждать. Мужские души – потемки. Их поведение невозможно предсказать, когда дело касается чувств. Вот с поступками все ясно. Пришел домой – швырнул носки. Поперся в душ – будет на себя в зеркало любоваться. Купил пиво – станет смотреть футбол. А на уровне эмоций они, как мухи, сбитые газеткой: то ли на пол упадут, то ли об стекло шмякнутся, то ли дальше полетят по синусоиде.

Бабаева судорожно всхлипнула и начала кривить губы, собираясь разрыдаться.

– Лизавета, не реветь! – прикрикнула на нее Лера. – Тушь потечет! Значит, так: Рита распечатывает себе этот текст, открывает дома анкету и отправляет сонет про косогоры Славику. Желательно перед сном, чтобы Лизка точно была дома. Всем все ясно? Тогда по домам.

Девушки с облегчением стали выключать компьютеры. Конец рабочего дня всегда воспринимается позитивнее его начала.

Герр Танненшток, спонтанно вознамерившийся пригласить Лизетту на ужин, мерил шагами холл перед лифтами. Увидев сотрудниц, цокающих каблуками, словно русская тройка, он заметался, как таракан в банке, и запрыгнул в очень кстати подъехавший лифт. О том, что длинноногая Лизетта будет не одна, он не подумал.

Уехать директор не успел.

Едва двери лифта начали съезжаться, цокот усилился, и в щель протиснулось округлое колено. Девицы ввалились в кабину, притиснув Лизу к шефу. Взгляд у нее был блуждающим и отсутствующим. По губам скользила таинственная улыбка. Глядя мимо Танненштока, Лиза Бабаева представляла, как пройдет их со Славой свидание. «Можно явиться в маске! Тогда Слава не узнает!» Она восторженно улыбнулась. Танненшток ответил робким кивком. «И надеть другую одежду! Одолжить дубленку у Риты! Или у Леры!» Лиза улыбнулась еще шире и закусила губу, восторженно прикрыв глаза.

Танненшток нервно сглотнул и сделал крошечный шажок в ее сторону. Не просто же так она подает знаки. Может, ждет чего-то?

«А под дубленкой только белье! Или вообще без белья? Или это слишком самонадеянно в первое-то свидание? Хотя почему первое? Это муж! И фигура у меня о-го-го!» Лиза гордо поправила грудь и провела ладонями по бедрам. Танненшток икнул и зажмурился.

Лифт плавно затормозил и выпустил пассажирок на волю. Взмокший от переживаний директор без сил привалился к зеркалу и блаженно улыбнулся. Все ясно. Завтра он вызовет Бабаеву к себе и пригласит поужинать. В том, что она не откажется, герр Танненшток теперь не сомневался.

Картина стояла на самом видном месте. Едва Лизавета вошла в комнату, муж, стыдливо краснея, торопливо набросил на мольберт какую-то тряпку.

«Что же он там такого нашифровал, дурачок?» – с нежностью подумала Лиза. Ревности она не испытывала. Лишь необыкновенный подъем и бурление в крови, словно у ребенка, ждущего Деда Мороза.

Слава, снедаемый смутным чувством вины, суетился под ногами и даже чмокнул жену в лоб, впрочем, сразу шарахнувшись в сторону. Видимо, боялся духовно изменить своей Данае.