С левой стороны от него в глубоком кресле напряженно ожидал один из этих мужчин.

– Это абсурдно, Роман, – рычал Лука. – Почему, черт побери, так долго?

Роман переместился на стул. Он обладал классической красотой с профилем, как на древней монете, у него были длинные светлые волосы.

– Мои люди этим занимаются, г-н Тревейн, – сказал он с незначительным русским акцентом. – Они лучшие в этом деле. Проблема в том, что они ищут в дюжине различных направлений. Вещи были проданы на черном рынке. Подпольно. Это займет время.

– Время – это именно то, чего у меня нет, – резко отрезал Лука. – Каждый час, каждое мгновение уменьшается вероятность того, что они будут найдены. Эти проклятые вещи должны быть найдены.

«Этими проклятыми вещами» были Темные реликвии Темного Двора Туата Де Данаан – экспонаты огромной мощи, созданные древней цивилизацией столетия назад и весьма ошибочно отнесенные в истории людей к мифической расе: Даоин Сидхам или Эльфам.

Лука полагал, что не было лучшего места для хранения своих дорогих сокровищ, чем его хорошо защищенный частный дом в Лондоне.

Он был неправ.

Абсолютно неправ.

Он не был уверен в том, что случилось несколько месяцев назад, в то время, когда он был за границей, участвуя в гонке за обладание Темной Книгой, последней и самой мощной из четырех Темных реликвий. Но кое-что прояснилось в Лондоне. В районе Ист-Сайда он почувствовал слабые следы волшебства, которые отразились на всей Англии. Огромная и древняя мощь возросла в течение небольшого промежутка времени, настолько сильно, что это нейтрализовало все другое волшебство в Британии.

Это не вызвало бы у него озабоченности, вне зависимости от того, насколько стремительно оно пошло на убыль, после того как пришло, за исключением того факта, что его появление разрушило огромную, предположительно несокрушимую защиту, которая охраняла его самое ценное имущество. Защищала настолько хорошо, что он считал современную систему безопасности смехотворной.

Не столь смехотворной она казалась теперь.

Ему установили современную систему с камерами в каждой комнате, охватывающими каждый угол, потому что, в то время когда он был далеко, вор ворвался в хранилище его дома и украл артефакты, которые принадлежали ему столетиями, незаменимые реликвии Темного Двора Сидхе: шкатулка, амулет и зеркало.

 К счастью, вор был опознан соседями во время перевозки ограбленного. К сожалению, к тому времени, как Лука сумел идентифицировать и отследить ублюдка, он уже продал артефакты одному из неуловимых посредников.

Артефакты, подобные этим, невероятного и крайне запутанного происхождения, неизбежно попадали в одно из двух мест: в полицию одной или другой страны, будучи перехваченными в пути, или проданы за долю их настоящей ценности на черном рынке, чтобы исчезнуть на столетия до того момента, когда слух о них пройдет снова. Они выяснили некоторые имена – и те, очевидно, были не настоящими – от вора, прежде чем он умер. И вот в течение многих месяцев люди Луки плутали по преднамеренно и ловко запутанным следам. И времени оставалось все меньше.

– ...хотя мы возвратили три рукописи и один из мечей, мы не узнали ничего о шкатулке или амулете. Но, похоже, что мы напали на след зеркала, – сказал Роман.

Лука напрягся. Зеркало. Темное зеркало было той реликвией, в которой он остро нуждался. Из всех возможных лет, когда оно могло быть украдено, это оказался именно тот год, когда он должен был внести очередную десятину! Другие Темные Реликвии могут подождать немного дольше, хотя не очень долго; они слишком опасны, чтобы находиться свободно в мире. Каждая Реликвия за определенную цену чем-то одаривала своего владельца, если он обладал знанием и мощью, чтобы использовать их. Темное зеркало дарило бессмертие, пока он выполнял его условия. Он выполнял его условия более тысячи лет. И он намеревался продолжить.

– Согласно полученной информации, предмет покинул Англию и через Ирландию отправлен в США. Мы предполагаем, что оно находится сейчас в одном из университетов Чикаго.

– Тогда какого хрена Вы все еще сидите здесь? – сказал холодно Лука.

– Раз у Вас есть преимущество, хоть какое-то преимущество в поиске зеркала, я хочу, чтобы вы занялись этим лично. Немедленно.

Ему необходимо вернуть зеркало перед Самайном. Иначе…

Это «иначе» было тем, во что он отказывался верить. Зеркало будет найдено, десятина заплачена (небольшое количество чистого золота проходило через стекло каждые сто лет, отмеряя время, которое было больше чем столетием по современным стандартам) – точно в полночь на Самайн, или Хэллоуин, как называют его в наше время. Через двадцать шесть дней будет сто десять лет. Не позднее чем через двадцать шесть дней зеркало должно быть у него – или связь между ним и предметом будет прервана.

Когда блондин надел пальто и перчатки, Лука еще раз уточнил инструкции в отношении Темных реликвий.

– Никаких свидетелей, Роман. Любой, кто хотя бы незначительно приблизился к разгадке свойств Реликвий...

Роман склонил голову в молчаливом понимании.

Лука больше ничего не добавил. Не было необходимости. Роман прошел нужную подготовку так же, как и все, кто работал на него и продолжал жить.

Спустя некоторое время, чуть позже полуночи, Джесси третий раз за этот день оказалась в университетском городке, отпирая офис профессора Кин в южном крыле отдела Археологии.

Она с издевкой подумала, зачем она вообще уезжала. Учитывая время, проводимое здесь, она могла бы спать в душной кладовке внизу зала, среди швабр, мётел и ведер, которые не использовались годами. Таким образом, у нее имелось бы не только больше времени для сна, но она также сэкономила бы на бензине.

Когда профессор позвонил ей из больницы, чтобы сказать, что он попал в аварию по дороге к университетскому городку – «несколько переломов и ушибов, не волнуйся», – уверил он ее, она уже ожидала, что он попросит ее вести его занятия в течение следующих нескольких дней (время на сон истощится с четырех или пяти часов до большого, большого, жирного нуля). Но он сообщил ей, что уже принял меры и вызвал Марка Трудео, чтобы он взял на себя занятия до его возвращения.

– Тем не менее, у меня к Вам, Джессика, есть небольшая просьба. Я ожидаю прибытия пакета. Я должен был получить его в моем офисе этим вечером, – сказал он ей своим глубоким голосом, который даже через двадцать пять лет после переезда из Графства Лаут в Ирландии не потерял переливов.

Она любила эти переливы. Она вспомнила тот день, когда сидела в пабе, слушая их, в то время как сама наслаждалась гостеприимством и тушеной бараниной с луком и картофелем, запивая элем. Позднее она провела весь день в Национальном Музее Ирландии, восхищенно и детально изучая такие невероятные сокровища, как Брошка Тары, Чаша Ардаж и Золотое Собрание Бройчера.

Зажав телефон между ухом и плечом, она смотрела на часы. Люминесцентный циферблат показывал десять минут одиннадцатого.

– Что за пакет доставляют так поздно вечером? – громко спросила она.

– Вас не должно это интересовать. Только распишитесь за получение, заприте пакет и идите домой. Это – все, в чем я нуждаюсь.

– Конечно, профессор, но что…

– Только распишитесь, заприте, и забудьте об этом, Джессика. – Последовала пауза, гнетущая тишина. – Я не вижу никакой причины рассказывать об этом кому-либо. Это личное. Не относящееся к университетской работе.

Она пораженно моргнула; профессор никогда ранее не разговаривал с ней таким тоном. Резкие короткие фразы, он говорил, как параноик.

– Я понимаю. Я позабочусь об этом. Вы только отдыхайте, профессор. Не волнуетесь ни о чём, – успокоила она торопливо, решив, что обезболивающие препараты, которые он принял, сделали его забавным, бедняга. Она когда-то принимала Талейнол с кодеином, который сделал ее беспокойной, несдержанной и раздражительной на все время применения. Можно с уверенностью сказать, что с многократными переломами ему дали что-то посильнее, чем Талейнол.

Теперь, стоя под слабо гудящими флуоресцентными светильниками в университетской прихожей, она терла глаза и постоянно зевала. Она была истощена. Она встала в пятнадцать минут седьмого, чтобы начать свой двадцатичасовой рабочий день, а к тому времени, когда она вернется домой сегодня вечером, или точнее утром, и сможет лечь в кровать, начнется другой двадцатичасовой день. Снова.

Поворачивая ключ в замке, она открыла дверь офиса, повозилась в поисках выключателя света и щелкнула им. Она вдохнула присущий кабинету профессора запах, смакуя академическую смесь книг и кожи, прекрасной древесной полировки и острого аромата его любимого трубочного табака. Она планировала когда-нибудь иметь собственный офис, очень похожий на этот.

Просторная комната имела встроенные книжные шкафы от пола до потолка и высокие окна, так что в течение дня солнце освещало искусно сотканный старинный коврик красновато-коричневого цвета вина и янтаря. Мебель из тика и красного дерева была мужской: величественный стол; роскошный кожаный Честерфилдский диван оттенка кофейного боба; в тон им подобраны стулья. За стеклом хранились различные сувениры и дорогостоящие точные копии различных предметов. Лампа от Тиффани украшала его стол. Только его компьютер с двадцатиоднодюймовым плоским экраном противоречил выбранному стилю оформления. Уберите его, и кабинет можно было бы спутать с библиотекой поместья англичанина девятнадцатого столетия.

– Сюда, – указала она доставщикам заказов.

Пакет оказался не тем, что она ожидала увидеть. Со слов профессора она вообразила большой конверт, возможно, маленький пакет.

Но «пакет» оказался большим ящиком. Он был высокий, широкий, что-то размером с саркофаг, и его нелегко было пронести по университетским коридорам.

– Мужчина, осторожней. Наклоните! Наклоните! Ой! Вы прижмете мне палец. Отодвиньтесь от угла!

– Простите, – пробормотал он. И дальше под нос. – Проклятье, какая громоздкая вещь. Зал тоже чертовски узкий.

– Вы почти дошли, – сказала Джесси услужливо, – еще чуть-чуть.

Действительно, спустя мгновение они аккуратно спустили продолговатый ящик с плеч на коврик.

– Профессор сказал, что я должна что-то подписать, – поторапливала она их. Ее ждал полный работы и занятий день завтра... уже сегодня.

– Леди, мы нуждаемся не только в этом. Необходимо снять упаковку, провести проверку.

– Проверку? – отозвалась она эхом. – Что это значит?

– Предмет этот стоит охрененных бабок и застрахован грузоотправителем, поэтому необходимо провести визуальную проверку.

– Осмотр? Прямо сейчас?

Более крепкий из этих двух обратился к ней.

– Не имеет значения, кто сделает это, леди, пока чья-то подпись стоит на моих документах.

Необходимость визуальной проверки для передачи прав была отпечатана красным поперек сопроводительной накладной в соответствии с двумя страницами условий и определений, детализирующих права грузоотправителя и покупателя, написанных педантичным, надутым юридическим жаргоном.

Она вздохнула, откинув рукой короткие темные завитки. Профессор просил не делать этого. Он сказал, что это личное.

– А если я не позволю Вам открыть и осмотреть это?

– Будет произведен возврат, леди. И позвольте мне сказать Вам, грузоотправитель возьмет с Вас большой штраф.

– Да, – сказал другой мужчина, – вещь стоит застраховать. Возвращается ваш профессор и платит второй раз. Я держу пари, что он не будет в восторге.

Они уставились на меня, бросая вызов пристальными взглядами, им явно не хотелось снова возвращаться через узкий зал с громоздкой коробкой на плечах. Они даже не обратили внимания на ее грудь, как это часто делают мужчины, особенно при первой встрече, это сказало ей, как серьезно они относились к своей работе.

Она взглянула на телефон.

Посмотрела на свои часы.

Она не знала номера палаты профессора и подозревала, что если она позвонит на главный стол, ей никто не позовет его в этот час. Хотя он и настаивал, чтобы не был сильно травмирован, она знала, что доктора не держали бы его, если бы он не был серьезно ранен. Больницы сейчас выписывают людей как можно скорее после приема.

Профессор будет больше расстроен, если она откроет это – или если она откажется от доставки, и повторная доставка влетит ему в копеечку?

Она вздохнула снова, чувствуя, что проклянет себя, если сделает и если не сделает этого.

– Прекрасно. Давайте сделаем это. Открывайте.

Двадцать минут спустя люди из доставки, обеспеченные ее устало набросанной подписью, ушли, забрав с собой остатки упаковки.

И теперь она стояла, с любопытством уставившись на вещь. В конце концов, это не было саркофагом. Фактически большую часть занимала упаковка.