Пасмурный и бурный день прошел. Сомкнутые веки Рефухио то и дело подрагивали, а пальцы сжимались, словно вспоминая рукоять шпаги.

На закате жаркое субтропическое солнце, показавшись наконец из-за туч, уничтожило туман и остатки облаков. Его красно-оранжевое сияние хлынуло в каюту, оживив их всех. Мужчины по одному потихоньку выходили из каюты, чтобы подкрепиться и глотнуть свежего воздуха, но быстро возвращались.

Они узнали, что большинство раненых матросов скончались и что повреждения, нанесенные кораблю, невелики. Рассказали, что молодая жена торговца истерически требовала возвращения в Испанию и, получив отказ, в раздражении злобно ругала всех и вся.

Донья Луиза явилась в каюту ближе к ночи. В ее взгляде мелькнула жалость, когда она увидела Рефухио. Рука сжимала кружевной платочек.

— Я не могу поверить в это. — Ее голос дрожал. — Можно подумать, он мало вынес в жизни. Если бы он не был столь безрассудно смел… Ах, но тогда он не был бы Львом, правда ведь? Но это такая потеря, такая огромная потеря.

Пилар встревожило, что вдовушка говорит о Рефухио как о покойнике. Тем не менее она постаралась быть предельно вежливой:

— Может, вы захотите немного посидеть с ним? Вы давно знаете друг друга, и, несомненно, он оценил бы это.

Лицо вдовы тревожно исказилось:

— О, нет! Нет, я никудышная сиделка. Я никогда не знаю, что нужно делать, боюсь крови, а этот запах… — Она прижала к носу платочек.

Исабель, тихо сидевшая в углу, заговорила:

— Не беспокойтесь, вы здесь не нужны. Вы не нужны Рефухио.

— Уверена, что вы правы. — Донья Луиза даже не пыталась скрыть облегчения. — Возможно, позднее, когда ему станет легче, я смогу что-нибудь сделать. Я буду развлекать его.

— Да, позднее, — холодно согласилась Пилар.

Исабель, несмотря на все ее добрые намерения и желание помочь, была бесполезна. Она не могла удержаться от слез при взгляде на раненого, а ее движения были столь неуверенны, что однажды она чуть не уронила бинты в таз с грязной водой. Когда Исабель пыталась напоить Рефухио, тот неминуемо бы захлебнулся, не выхвати Пилар стакан из рук женщины.

В тесной каюте постоянно находилось слишком много людей. Передвигаться по ней из-за этого было очень трудно. Стремясь принести пользу, они наперебой давали советы, но вносили только лишнее беспокойство, ибо Пилар, слыша многочисленные рекомендации, готова была усомниться в себе. В спертом воздухе висел тяжелый запах крови и бренди, было трудно дышать. Когда Пилар в очередной раз перешагивала через длинные ноги Балтазара, ее терпение лопнуло. Пообещав, что у постели раненого все будут дежурить по очереди, она умоляла их выйти. Ей неохотно повиновались.

После полуночи у Рефухио началась лихорадка. Она обтирала его холодной водой, но мокрые тряпки высыхали у нее на глазах. Его лицо пылало. Она в сотый раз проверяла, не уменьшился ли жар, когда его ресницы, затрепетав, приподнялись.

Глаза Рефухио лихорадочно блестели, но взгляд был осмыслен. Он что-то искал. Пилар видела, как он собирается с силами, желая что-то сказать. Опередив его, она быстро сообщила:

— Вы ранены и лежите в нашей каюте.

— Знаю, — прошептал он, снова закрывая глаза.

— Я могу что-нибудь сделать? Может, вас получше укрыть? Или вы хотите пить?

Он с трудом покачал головой. Пилар прикусила губу, напряженно думая, о чем еще спросить, чтобы не дать ему соскользнуть обратно в беспамятство. Было глупо спрашивать его, сильно ли он страдает, — она не могла облегчить его боль. Пока она будет бегать за остальными, он может снова потерять сознание. Он с усилием открыл глаза.

— Вы видели?..

Она сразу поняла, о чем он спрашивает, но удивилась его вопросу. Пилар не знала, что Рефухио было известно о ее присутствии на палубе во время сражения.

— Все, что я поняла, — это то, что в вас выстрелил не пират. Но я не видела, кто это был.

Он вздохнул, и его веки тяжело опустились. Через некоторое время он еле слышно прошептал:

— Останьтесь здесь. Останьтесь. Не выходите из каюты.

— Не буду, — пообещала она.

Он уснул.

Она сидела на стуле рядом с его постелью, сложив руки на коленях Шея у нее болела, спина ныла, и в глазах все мелькало, но спать ей не хотелось. Она сидела, выпрямившись в струнку, и глядела прямо перед собой. Страх, словно яд, постепенно охватывал ее. Снова и снова Пилар вспоминала момент, последовавший после того, как отряд защитников обратил пиратов в бегство, — момент, когда прозвучал выстрел, поразивший Рефухио. Она не видела, кто стрелял, но Эль-Леон, вне сомнения, видел. Он видел и, лежа на палубе и истекая кровью, знал, что в него стрелял не пират.

Каким-то образом дону Эстебану удалось нанять убийцу. Но как это могло случиться? Ведь ее отчим отплыл раньше. Он понятия не имел, что они отправятся вслед за ним на «Селестине».

Возникало несколько возможных объяснений. Первое: наемники дона Эстебана могли следовать за ними, напасть на след в Кордове, в доме ее тетки, затем появиться в Кадисе и, чтобы выполнить задание, занять место на корабле. Второе: наемный убийца мог следить за ними до Кадиса, а здесь заплатить какому-нибудь матросу, чтобы тот выполнил поручение. Также возможно, что кто-то из членов банды предал Эль-Леона. Человек, предоставивший им лошадей, мог затем связаться с доном Эстебаном и предложить тому свои услуги. Казалось вероятным и то, что по трагическому совпадению кто-то из находившихся на корабле был на жалованье у дона Эстебана и либо сам воспользовался возможностью расправиться с Эль-Леоном, либо кого-то нанял. Наконец, кто-то из четверых — Энрике, Чарро, Балтазар или Исабель — мог получить деньги за роковой выстрел. Она не могла решить, какая из двух последних возможностей представлялась ей более невероятной.

Пилар подумала, что здесь она будет в безопасности. Корабль представлялся ей неким оазисом вне времени и пространства, где страх и внезапная смерть не имели права на существование. Оказалось, она ошибалась, и это потрясло ее до глубины души.

Рефухио приказал ей остаться. Даже в том состоянии, в котором он находился, он беспокоился о ее безопасности. Но он сам очень плох.

Что, если именно ее отчим подослал убийцу? Он ведь хочет ее смерти.

Единственным объяснением всему могла быть мстительность дона Эстебана. Рефухио унизил его, разрушил его планы относительно Пилар. Кто, как не дон Эстебан, ради мести не остановится ни перед чем? Кто еще из врагов Рефухио согласится проделать такое путешествие, чтобы расправиться с ним?

Но почему убийца не выстрелил в нее? Пилар задавала себе этот вопрос снова и снова. Почему он не заколол ее ножом в коридоре во время стычки с пиратами? Почему не сбросил за борт, когда она ночью гуляла по палубе?

Сейчас уже ничто не могло помешать ему сделать это. То, что в этой каюте, рядом с Рефухио, она в безопасности, было не более чем иллюзией. Он не сможет защитить ее, а она, оставшись здесь по его просьбе, не сможет спасти его.

Она должна привести сюда остальных. Они помогут сохранить Рефухио жизнь.

Помогут?

Вскоре один из них придет сменить ее, чтобы дежурить у постели Рефухио всю ночь до рассвета. Ночью и тело, и душа особенно слабы и им легче всего расстаться. Разве она может это допустить, ведь она пообещала ему быть здесь и должна сделать все, что в ее силах.

Чарро, пришедший сменить ее, кивнул и улыбнулся. Глаза его со сна припухли, а волосы были встрепаны. Подавляя зевок и потягиваясь, он выглядел столь обычным и неопасным, что она устыдилась своих мыслей. Он отказался садиться на стул, жестом показав ей, чтобы она села обратно, сам же присел на корточки у двери, опираясь спиной о стену и свесив руки меж колен. Такая поза казалась для него естественной. Взглянув на Рефухио, Чарро тихо спросил:

— Ну, как он?

— Как видите. Жар усилился.

— Было бы странно, если бы жара не было. Это в порядке вещей.

— Но это беспокоит. Он произнес несколько слов. — Рассказывать о них она не стала.

— Добрый знак, — Чарро внимательно и понимающе посмотрел на нее. — Вы устало выглядите. Почему бы вам не поспать?

— Не уверена, что это мне удастся.

— Попытайтесь.

— Возможно, через некоторое время. — Категорический отказ мог вызвать подозрение, что она не доверяет Чарро или что она питает к Рефухио особо нежные чувства. Ну а если она просто отсрочит свой отдых, подозрения не должны возникнуть.

— Рефухио повезло, что он встретил вас.

Пилар быстро взглянула на Чарро, но прочла в его глазах лишь одобрение. Ее лицо искривилось в иронической гримасе.

— Я не уверена, что он согласился бы с этим. Если бы не я, его брат не был бы захвачен в плен, сам он не был бы ранен и мог бы до сих пор жить в Испании и возглавлять там разбойников.

— Да, все это действительно из-за вас. У него не было желания или причин самому поступать так.

— Ну, в этом я не уверена и предполагаю, что причины у него были. Но вы не можете не признать…

— Вам удалось сделать то, на что я безуспешно потратил месяцы, — побудить Рефухио покинуть Испанию. У него не было будущего в этой стране, все, на что он мог надеяться, — это скорая смерть. О, конечно, у него были его люди и был трубадур, чтобы воспевать его подвиги в борьбе с несправедливостью. Но он — гениальный организатор, обладающий редкой работоспособностью. К тому же он прекрасно выявляет в людях их лучшие качества. Он способен на большее и заслуживает неизмеримо большего.

— Но в Луизиане те же законы и власть, и вести из Испании приходят туда быстро. Почему вы думаете, что его прошлое не всплывет там и не будет использовано против него?

— Кто говорит о Луизиане? Я имел в виду Новую Испанию, Техас. Да, конечно, там тоже есть и власти, и закон, но далек и труден путь от Испании до Техаса. Письма и сообщения должны отправляться в Мехико, а оттуда в Веракрус на побережье Мексиканского пролива, прежде чем попадут на корабль, следующий в Испанию. Ответы и приказы должны проделать тот же путь в обратном направлении. Потребуется год, а возможно, и два, чтобы запрос, посланный из Сан-Антонио-де-Бексар, — рядом с этим городом находится мой дом — дошел до Мадрида и ответ пришел обратно. На каждом шагу этого пути — индейцы и хищные звери, болезни и несчастные случаи, штормы и пираты. Путь через земли, лежащие между Луизианой и Сан-Антонио, еще длиннее и опаснее из-за индейских племен, особенно воинственных апачей. Множество посылаемых сообщений теряется в пути, а те, что доходят до места назначения, вполне могут быть забыты или же на них попросту не обратят внимания.

— Не обратят внимания?

— А почему бы и нет? Испании мало дела до своих отдаленных владений, она едва может содержать войска, необходимые для их охраны. Ей нет дела до миссий, прилагающих большие усилия, чтобы обратить в свою веру индейцев, ибо по большей части они потерпели неудачу. Мужчины и женщины, посланные, чтобы жить здесь и строить цивилизацию, покинуты на произвол судьбы. Все они — солдаты, священники и переселенцы — похожи друг на друга. Они научились жить по своим собственным законам, и их интересует только то, каков сам человек и как он живет, а вовсе не кто он такой. Те, кто явился сюда по доброй воле, вовсе не гранды, и, говоря по чести, их прошлое небезупречно. Их образ жизни таков, что заставляет бога хмуриться, но он не столь плох, чтобы позволить смеяться дьяволу. Вот и все.

— И все-таки, — продолжала Пилар, — вас послали проделать этот долгий путь, чтобы вы получили в Испании образование и приобрели светский лоск.

— Мой отец до сих пор любит Севилью и тамошнюю жизнь. Он уверен в пользе классического образования и общения с детьми благородных дворян. Он был горд, посылая меня туда, хотя самому ему не суждено покинуть Новую Испанию. Многие даже через несколько поколений говорят о возвращении в Испанию. Для большинства это только мечты. Мое же возвращение было ошибкой.

— Вы не прониклись Испанией?

— О, Севилья прекрасна, и я полюбил ее. Моя голова забита познаниями, и мне потребуются годы, чтобы все это переварить. Но я никогда не смогу научиться склоняться перед титулованной особой, которой нужна игра в любовь или вражду.

— Исабель упоминала о вашей герцогине. По крайней мере, герцогиня явно обладала хорошим вкусом.

Он посмотрел на Пилар. Хотя фонарь висел прямо над его головой, глаза его оставались в тени.

— Вы очень добры ко мне, сеньорита, благодарю вас.

— Не за что. Вы отправитесь из Луизианы к себе домой сразу же, как только мы причалим?

— Как только я смогу убедить Рефухио отправиться со мной.

— У него, должно быть, иные планы.

— А я не тороплюсь. — Чарро пожал плечами.

Они говорили о разных вещах — о равнинах вокруг родного дома Чарро, о мягкой, сухой погоде и густой сочной траве на берегах реки Сан-Антонио, о винограде, оплетающем стены его дома, построенного как крепость, чтобы противостоять налетам апачей; о лошадях, воспитываемых на гасиенде, и коровах, которых пасут чаррос. У этих коров рога остры, словно копья, а ростом они доходят до плеча человеку. Они говорили о священниках-миссионерах и об индейцах, воспитанных в миссии, покорных и богобоязненных, совсем не похожих на диких апачей открытых равнин. Пилар слушала и с неподдельным интересом задавала вопросы. Для нее Техас был чем-то нереальным, как страна из легенды, прекрасная и волшебная.