- А я тебя отвлекаю?

- Дима.

Харламов рассмеялся. Сделал шаг назад, открыл дверь пошире, и Маша села в машину.

Три недели работы бок о бок с Дмитрием Харламовым успели научить держать ухо востро, всегда. Без сомнения, Дима многому её научил, делился секретами, какими-то мелочами, на которые Маша без подсказки не обратила бы внимания, в первую неделю он даже одежду для неё выбирал. Костюмы для работы в суде были выбраны лично им. Харламов будто играл в игру: одень куклу. Маша наблюдала за ним в магазинах, уверенная, что он абсолютно не разбирается в моде, зато Дмитрий Александрович прекрасно разбирался в том, как производить впечатление.

- Надень это. Повернись. Улыбнись. Подбородок выше.

Маша в какой-то момент начала чувствовать себя дурнушкой из фильма. Всегда считала, что сама прекрасно разбирается в том, что ей идёт, как краситься и причёсываться, а тут в её, так сказать, личное пространство без всяких колебаний влез мужчина, и принялся её переделывать. Что скрывать, было трудно. Именно смириться и принять его вмешательство, было трудно. Они даже поругались пару раз, вполне серьёзно поскандалили, Маша уходила, хлопала дверью, но через какое-то время возвращалась. При этом чувствуя жуткую неловкость, хорошо хоть Харламов не принимался злорадствовать, и они просто продолжали с того момента, на котором закончили.

А ещё она, как в институте, корпела над книгами. Не над учебниками, а над теми книгами, что привёз ей Дмитрий Александрович. Самолично появился в их с Наташкой квартире, огляделся, а затем свалил на диван стопку книг в дорогих кожаных переплётах. Маше на самом деле начало казаться, что пять лет в институте прошли для неё зря. Харламова не интересовали никакие её знания, опыт и привычки. Он вкладывал в её голову то, что он считал нужным. И к привычным понятиям юриспруденции это имело весьма отдалённое отношение. По утрам, на планёрке, он выдавал сотрудникам стандартные задания, обсуждал дела, давал подсказки и указывал на правильные решения. Маша всегда сидела в стороне, слушала и наблюдала за поведением более молодых и менее опытных юристов. Как жадно они внимали ему, и чувствовала оттенок своей вины и неловкости за то, что всё основное внимание шефа достаётся ей. Вне планёрки, за дверью его кабинета, и об этом все прекрасно знают. Но шёпота за спиной или явно демонстрируемого недовольства в свой адрес она не замечала. Видимо, просто потому, что спорить с Харламовым было бесполезно. И если он выбрал её, ей надо радоваться, а остальным смириться и продолжать работать в прежнем ритме. Правда, Маша до сих пор не понимала, чем её «учёба» должна закончиться. По крайней мере, лично для неё. И поэтому необходимо было соблюдать осторожность и обдумывать каждый свой шаг, а ещё держать Харламова на расстоянии вытянутой руки. Понимала, что его это выводит из себя. Подобной сдержанности Дима не понимал и уж точно не одобрял, для него секс был чем-то естественным и в особых объяснениях и поводах не нуждался. Но Маша считала, что в нынешних обстоятельствах у неё есть все шансы потерять себя, попросту раствориться в нём. Он учил её разговаривать с людьми, учил улыбаться им, одевал и при необходимости поднимал ей подбородок пальцем, и если она ещё в постель его вернётся, то что от неё останется?

Но, надо признать, что это было самым трудным: стараться сдерживать и его, и себя, при этом изображать спокойствие и непосредственность. Конечно, Харламов ей не верил. В конце концов, они много времени проводили вместе, и не замечать сексуального напряжения, электризующего воздух между ними, было невозможно. Но Маша старалась, а Дима ждал, когда ей надоест стараться. Время от времени он откровенно провоцировал Машу, наслаждаясь её реакцией, невольным румянцем и суетливой попыткой в очередной раз от него сбежать.

Да ещё Стас… За прошедшие недели они ни разу не встретились, даже не созванивались. Это было странное, и самое горькое в прекращающихся отношениях двух людей. Вроде бы совсем недавно жизнь вдалеке, отдельно друг от друга никак не представлялась, а когда всё закончилось, выяснилось, что их жизни настолько разные и отдельные, что им даже встретиться, не сговариваясь, негде. Они попросту не пересекались. Но Маша продолжала о нём думать. Точнее, даже не о Стасе конкретно, а о том, что не сложилось, о том, что планировать что-то – дело весьма неблагодарное. И, возможно, Дима прав, и ориентироваться нужно на сегодняшний день, максимум на завтрашний. А она, как девчонка, распланировала всё на двадцать лет вперёд. Как они со Стасом поженятся, будут любить друг друга, у них родятся дети. Двое. Маша всегда хотела двоих, мальчика и девочку. Это была идеальная картинка жизни, жизни, которую она мечтала построить со Стасом Тихоновым. Но всё сложилось иначе, и она оказалась в совершенно иных обстоятельствах, и рядом другой мужчина. Абсолютно непохожий ни на одного мужчину, с которым Машу когда-либо сводила жизнь. Харламов её привлекал, интриговал, манил, но при всём при этом он был родным дядей её бывшего жениха. И это было одним из обстоятельств, которое так кстати охлаждало Машин пыл. Да и три недели это не тот срок, за который можно выкинуть из памяти большую любовь, и переключиться на другого мужчину. Маша жила с уверенностью, что в её душе подобного переключателя нет. Но то, что сердце делало кульбит всякий раз, когда Дмитрий Харламов приближался к ней на критическое для её покоя расстояние, беззастенчиво внедряясь в Машино личное пространство, это было бесспорно. И бороться с этим было бесполезно, Маша уже поняла.

Единственное, что не поменялось за прошедшие три недели, это то, что Маша не перестала слышать имя Анны Александровны. Если раньше Стас о матери говорил с придыханием, так теперь Дима брал трубку по первому звонку сестры, не смотря ни на какие обстоятельства. Вот, например, сейчас. Стоял перед машиной и разговаривал, а Маша, через открытое окно, расслышала душевно-сдержанное:

- Нюта, - в его исполнении.

Когда Харламов в машину всё-таки сел, Маша встретила его выжидательным взглядом. Он странно кашлянул, ключ в замке зажигания повернул, а Маше сказал, не поворачивая к ней головы:

- Семейный ужин.

- Как это мило, - вырвалось у неё. Внутри всё клокотало, и Маша даже причины этого возмущения до конца не понимала. Но одно имя Анны Александровны вызывало у неё весьма бурную реакцию, которую трудно было контролировать.

Дима всё-таки посмотрел на неё, потом взял и положил ладонь на её колено. Погладил, весьма откровенно.

- Маня, ты ведёшь себя так, будто ревнуешь.

Руку его она решительно убрала.

- А ты расскажешь сестре обо мне?

Дима скупо усмехнулся.

- А есть о чём рассказывать?

- А ты назови моё имя и проверь реакцию.

- Прекращай уже. Что за женские заморочки?

Она недовольно вздохнула, отвернулась к окну.

- Я хочу, чтобы ты переключила мозги на работу. Возьми дело Буряка. Почитай, изучи документы. Завтра обсудим.

Маша раздумывала, потом спросила:

- Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой в Москву?

- А ты против?

Она улыбнулась, но не ему, а своим мыслям.

- Дмитрий Александрович, а вы не боитесь, что люди подумают что-то не то?

- О нас с тобой?

- О вашем предвзятом отношении.

- Так я о нём предупредил всех изначально. А ты переживаешь?

- Дима, я девушка. У меня должна быть репутация.

- Ты всё-таки хочешь, чтобы я на тебе женился, да?

- Иди к чёрту.

Харламов окончательно развеселился.

- Не нужно стесняться своих желаний, Маня. Я тебе давно об этом твержу.

Она кинула на него скептический взгляд.

- Ты всерьёз думаешь, что ты предел женских мечтаний?

- Мне об этом пару раз говорили.

- Тебе льстили.

- Поясни.

- Поясняю. Только сумасшедшая выйдет за тебя замуж.

- Помню, одна такая нашлась.

- И как?

- Моего задора надолго не хватило.

- Твоего? А она, надо думать, пребывала в диком восторге от жизни с тобой? Кстати, сколько ты был женат на ней?

Дима глаза закатил.

- Опять ревнуешь.

- Я просто спросила. Можешь не отвечать.

- Ну почему? Скажу. Я отлично это помню. Пять лет, три месяца и двадцать три дня. Последний год, три месяца и двадцать три дня мы разводились. Мне это время лучше всего запомнилось.

Маша обдумывала, на полном серьёзе.

- Почему так долго?

- Она считала, что наш брак можно спасти. Что было довольно странно, если после четвёртой годовщины мы разъехались. Но что-то там спасали. Она ходила к психоаналитику, жаловалась на меня, писала список обвинений в мой адрес. Короче, этот психоаналитик влетел мне в хорошие бабки. Но, надо сказать, что он оказался деловым мужиком. Я ему платил, он спал с моей женой, а когда пришёл к выводу, что она окончательно выздоровела, решил на ней жениться. Мань, честно, я был впечатлён такой коммуникабельностью.

Маша потёрла кончик носа, пытаясь скрыть улыбку. Но всё же полюбопытствовала:

- И что ты сделал?

- Ничего. Я уважаю чужой талант. Даже если это талант дурить людям головы.

Маша губы сжала, качнула головой. После чего спросила:

- Они до сих пор вместе?

Харламов презрительно фыркнул и пожаловался:

- Маня, какая же ты ещё глупая! Что за романтические причуды?

Она кивнула, ответа уже не требовалось.

- Они до сих пор вместе, - проговорила она уверенно, - и тебя это бесит.

- Дорогая, успокойся. Я люблю только тебя.

Это признание прозвучало издевательски, и Маша переспросила:

- В данный момент? Пока тебе интересно.

- Именно. Так что оставь мою бывшую жену в покое.

- Последний вопрос, - не утерпела Маша. – Как Анна Александровна относилась к твоей жене?

- Она её обожает. До сих пор перезваниваются, встречаются, когда Нюта в Москве. – Дима весело хмыкнул, волосы взъерошил. – После нашего развода они просто не разлей вода.

Маша засмеялась.

- Я так и знала.

- Что?

- Ты любимый младший брат. И никто тебе не пара.

Он плечами пожал, после чего разулыбался.

Маше было легко улыбаться. Даже когда она злилась, то выглядела милой и молоденькой. В плане работы это был самый большой её недостаток на данный момент – молодость. Вот и приходилось её натаскивать, учить, как себя держать, в какой момент улыбаться, а в какой сохранять строгость и хладнокровие, а порой и равнодушием пожонглировать. Необходимо было вытащить из неё все актёрские таланты, которые в ней заложены природой. Всего остального было в избытке. И старательности, и терпения, и амбиций, и даже ума было достаточно. Необходимо лишь справиться с эмоциями, которые рвались наружу, захлёстывали её, и Дима отлично знал, как с ними справиться и куда направить, но Маша, принципиальная душа, держала его на расстоянии. Но, наблюдая её душевные метания, Харламов уже готов был этим наслаждаться. Пытался вспомнить, сколько лет прошло с тех пор, как он считал себя таким же принципиальным, порядочным, когда его также переполняли чувства, и он им поддавался. Получалось, что очень давно. И рядом с собой такого фейерверка не помнил. В последние годы его женщины проходили определённый отбор, и главным условием было – не приносить в его жизнь проблем и не отвлекать от работы. Маша отвлекала, и почему-то он ей это позволял. Говорил себе, что выполняет просьбу сестры, держит девушку подальше от племянника, но то, что не просто держит, а чувствует определённый интерес, время от времени заставляло остановиться и задуматься. Вся эта история определённо затянулась. И он сделал всё, чтобы затянуть её надолго. Даже на работу Машу взял, хотя, вполне мог обойтись и без этого. Без этого даже проще было бы. Маша просто исчезла бы с горизонта Стаса, их семьи в целом, продолжала бы работать в городской консультации, и, возможно, он бы когда-нибудь столкнулся с ней в коридорах здания суда. И это ничего бы не значило. Что скрывать, Нюта хотела именно этого. Чтобы Маша исчезла, растворилась в большом городе, и можно было бы забыть о ней. Потому что её сыну она не пара.

- И нечего проявлять сочувствие, - говорила Анна Александровна негромко, но весьма выразительно. Дима вошёл в дом, по коридору прошёл и оказался перед дверями кухни. И вот тогда услышал голос сестры. И вроде бы её фраза ничего конкретного не значила, но он почему-то сразу понял, о чём сестра говорит. И даже догадался кому. Раз уговаривает и убеждает, значит, Люсе. – Стасу это совсем не нужно, - добавила Анна Александровна. – Разве он выглядит убитым горем? Может быть немного расстроенным.