Симона Элькелес - Закон притяжения

Все это точно поднимает определение «комнаты отдыха» на абсолютно новый уровень. На коричневом кожаном диване сидит белый парень, развалившись так, словно собирается остаться на этом месте навечно. На нем обычная белая футболка, черные джинсы и ботинки. По нему видно, что он считает себя крутым чуваком. На небольшом столике перед ним стоит бонг[32].

— Карлос, это Ник, — говорит Мэдисон.

Ник кивает мне. Я киваю в ответ.

— Как жизнь?

Мэдисон садится рядом с Ником, берет бонг и лежащую рядом с ним зажигалку и делает долгую затяжку. Черт, а эта девчонка умеет затягиваться.

— Ник хотел с тобой познакомиться, — говорит она.

Я замечаю, что ее глазные яблоки уже порядком красные. Интересно, сколько раз она уже приняла, пока я не появился.

К нам заглядывает Лейси.

— Мэдисон, ты мне нужна! — визжит она. — Иди сюда.

Мэдисон говорит нам, что скоро вернется, и, шатаясь, выходит из комнаты. Ник подзывает меня к дивану, на котором сидит.

— Присаживайся.

Сиденье слишком скользкое, и это заставляет меня насторожиться. Я знаю, что за игру он ведет, потому что видел за свою жизнь сотни Ников. Черт возьми, да я сам был таким Ником в Мексике.

— Так ты приторговываешь? — спрашиваю я.

Он усмехается.

— Если ты покупаешь. — Он протягивает мне бонг. — Будешь?

Я приподнимаю банку пива, которую держу в руке.

— Позже.

Он смотрит на меня, прищурившись:

— Ты ведь не нарик, правда?

— А я похож на нарика?

Он пожимает плечами:

— Сложно сказать. Сегодня наркоши бывают всех форм и размеров.

Я тут же думаю о Киаре. Она и правда стала для меня источником ежедневного веселья. Каждый раз, подкалывая ее, я пытаюсь заранее предугадать ее реакцию. Ее нежно-розовые губы сжимаются в тонкую линию всякий раз, как я отпускаю очередной скандальный комментарий или флиртую с другой девушкой. Что бы я ей ни говорил и сколько бы крошек от печенья ни валялось теперь у меня по всему шкафчику, я буду скучать по ней, когда она перестанет быть моим гидом.

Я пока не решил, что сделаю с ней в отместку за трюк с печеньем. Но что бы это ни было в итоге, она точно будет поражена.

— Я слышал, что Мэдисон не прочь стянуть с тебя штаны, — говорит Ник, доставая из кармана пакетик с таблетками. Он высыпает их все на стол.

— Да? — спрашиваю я. — И где ты это услышал?

— От самой Мэдисон. И знаешь что?

— Что?

— Обычно Мэдисон получает то, что захочет.

Он закидывает в рот голубую таблетку и запрокидывает голову, проглатывая ее.

— Я ДАЛЬТОНИК, — жалуется мистер Уиттэкер капризным скрипучим голосом, обмакивая кисточку для рисования в баночку с коричневой краской и проводя линию на холсте. — Это зеленый? Как я должен что-то рисовать этими красками, если они не подписаны?

На уроке рисования в Хайлэндсовском оздоровительном центре долгосрочного пребывания, чаще именуемом местным домом престарелых, никогда не бывает скучно.

Постоянный преподаватель уволилась, но поскольку я была волонтером, помогавшим на этих занятиях, я в каком-то смысле просто взяла инициативу в свои руки. Администрация центра предоставляет материалы, а я придумываю разные темы для тех, кому хочется немного порисовать после ужина в пятничный вечер.

Когда я подхожу к мистеру Уиттэкеру, пожилая дама с совершенно белыми волосами по имени Сильвия шаркающими шагами также приближается к нам.

— Он не дальтоник. — Сильвия кряхтя опускается за пустой мольберт. — Он просто уже ослеп от старости.

Мистер Уиттэкер поднимает свое худое морщинистое лицо, и я присаживаюсь возле него на корточки и подписываю краски черным маркером.

— Она просто злится, потому что я не стал танцевать с ней на празднике на прошлой неделе, — говорит он.

— Я злюсь, потому что ты вчера забыл вставить зубы перед ужином. — Она взмахивает рукой. — Сверкал своими деснами. Тоже мне Казанова, — фыркает она.

— Вот нахалка, — ворчит мистер Уиттэкер.

— В следующий раз потанцуйте с ней, — говорю я ему. — Помогите ей вспомнить молодость.

Он протягивает мне свою огрубевшую, искривленную артритом руку и жестом просит приблизить к нему лицо.

— У меня обе ноги левые. Но не говори Сильвии, она мне плешь проест.

— Разве здесь нет танцевальных занятий? — спрашиваю я его шепотом, достаточно громким, чтобы он расслышал меня, но остальные — нет.

— Я едва хожу. Не быть мне Фредом Астером. Но если бы ты вела уроки танцев вместо этой старой летучей мыши Фриды Фитцгиббонс, я бы точно начал ходить на них. — Он играет своими кустистыми седыми бровями и шлепает меня по заднице.

Я шутливо грожу пальцем.

— Вам никто не говорил, что это сексуальное домогательство? — поддразниваю его я.

— Я старый развратник, милая. В дни моей молодости о таких вещах, как сексуальное домогательство, и не слыхивали, и девушки спокойно позволяли нам, паренькам, покупать им содовую, открывать перед ними дверь… и пощипывать их за попки.

— Я позволяю молодым людям открывать для меня двери, если они не ждут от меня никаких ответных услуг. Но вот от щипков за зад я бы с радостью отказалась.

Он прогоняет меня.

— Эх, вот все вы, девушки, сегодня такие… вам не угодишь.

— Не слушай его, Киара, — говорит Сильвия, подзывая меня к себе. — Тебе нужен хороший юноша… настоящий джентльмен.

— Таких не бывает, — говорит Милдред, сидящая рядом с ней.

Хороший юноша. Я думала, что Майкл был хорошим, но он даже бросить меня не удосужился как джентльмен.

— Может быть, я просто на всю жизнь останусь одна.

И Милдред, и Сильвия яростно качают головами, так что их седые волосы разметываются в разные стороны.

— Нет! — одновременно говорят они.

— Ты ведь этого не хочешь, — настаивает Сильвия.

— Я не хочу?

— Нет. — Она смотрит на мистера Уиттэкера. — Потому что они нам нужны… пусть даже они воплощения дьявола. — Она подзывает меня поближе. — Я бы не была против, чтобы он потрогал меня за зад.

— Воистину, сестричка, — говорит Милдред, проводя кисточкой по своему холсту. Она рисует силуэт, подозрительно напоминающий обнаженную мужскую фигуру. — Почему бы тебе не попросить этого славного парнишку Така прийти и попозировать нам? Ты говорила, что мы скоро порисуем с натуры.

— Я думала о собаке, — говорю я ей.

— Нет. Приведи нам настоящего натурщика.

— Я не собираюсь рисовать какого-то парня, — кричит мистер Уиттэкер через всю комнату. — Киаре тоже придется попозировать.

— Ничего не обещаю, — говорю я своему классу. Я собираюсь поговорить с Таком сегодня и попросить его побыть моделью на моем занятии. Думаю, он запросто согласится.

— ХЭ-Э-Э-ЭЙ, — напевает Мэдисон. — Я вернулась.

И привела с собой еще человек десять. Они все рассаживаются вокруг бонга и пускают его по кругу, по очереди делая затяжки. Мне становится интересно, чем занята сегодня Киара со своими друзьями. Готов поспорить, она готовится к выпускным экзаменам, чтобы поступить в хороший колледж, пока я прожигаю жизнь на этой тусовке с бонгом и маленькими голубыми таблетками.

Ник выкладывает таблетки в ровную линию на подносе. Это напоминает мне о штуке, которую Алекс назвал пу-пу ассорти. Когда Мэдисон с широкой улыбкой передает мне бонг, я хочу забыть о Киаре и выпускных экзаменах, о колледже и о том, что значит быть хорошим парнем. Я подонок, так пора начинать вести себя подобающе.

Я делаю затяжку, и сладковатый дым наполняет мои легкие. Дурь определенно сильная, потому что я начинаю чувствовать эффект еще до того, как передаю бонг следующему человеку. Когда он возвращается ко мне, я еще раз долго и глубоко вдыхаю из него. К четвертому кругу я достаточно накурен, чтобы не думать о Киаре, ее печеньях, Алексе, который постоянно лезет в мою жизнь, и Бриттани, которой я солгал о том, что не буду сегодня пить или принимать наркотики. Прямо сейчас меня волнуют только животрепещущие вопросы, такие как…

— Почему Трудная Шеви не сбреет свои усики?

— Может быть, она мужик, просто шифруется, — говорит Ник.

— Но почему тогда он притворяется уродливой женщиной? — спрашиваю я. — Нет, серьезно.

— Может, это уродливый мужик, и у него просто нет выбора.

— Логично.

Я смотрю, как Мэдисон делает еще одну затяжку. Она видит, что мой взгляд прикован к ней, улыбается и, пританцовывая и облизывая губы, подходит и забирается ко мне на колени. Судя по длине ее языка, можно предположить, что в ее роду были игуаны. Она наклоняется, и ее сиськи оказываются в миллиметре от моего лица.

— У Ника лучшая дурь, — мурлычет она и выгибает спину, потягиваясь на мне, словно кошка. Я сижу не в состоянии пошевелиться. Она придвигается ближе, обвивает обе свои руки вокруг моей шеи. Ее глаза даже не фокусируются должным образом. — А ты сексуальный.

— Ты тоже.

— Мы просто идеально подходим друг другу.

Она проводит пальцем по моему подбородку и наклоняет ко мне лицо. Потом высовывает свой игуаноподобный язык и начинает всем телом тереться об меня. Она даже облизывает мой подбородок, чего, честно признаюсь, ни одна девушка прежде со мной не делала. И, не менее честно, я бы не хотел, чтобы именно эта девушка снова так меня наградила.

Мы начинаем целоваться на глазах у всех. Думаю, Мэдисон нравится быть в центре внимания, потому что, когда какая-то девушка говорит кому-то из парней перестать пялиться, она немного отстраняется и начинает задирать свою блузку, словно стриптизерша, танцующая для меня приватный танец. Очевидно, Мэдисон хочет, чтобы на нее смотрели все парни и чтобы все девушки ей завидовали.

Эта девушка явно любительница публичных представлений, но, когда я бросаю короткий взгляд налево и вижу, как Ник целуется с Лейси, на которой уже нет рубашки, я начинаю задумываться о том, не принято ли здесь в принципе выставлять на всеобщее обозрение свои сексуальные таланты. Это не по мне.

— Пойдем куда-нибудь, где не так много людей, — говорю я Мэдисон, когда ее рука скользит вниз, чтобы потрогать меня сквозь джинсы.

С секунду она недовольно дует губы, а потом спрыгивает с меня и протягивает руку.

— Идем.

События этой ночи развиваются слишком быстро. Я бы с большим удовольствием просто расслабился, и в глубине своего сознания я все еще помню предупреждения Рэма о Мэдисон, но она хватает меня за руку и поднимает с дивана.

— Повеселитесь там! — выкрикивает нам вслед Ник.

Через пару минут мы оказываемся в огромной комнате с широченной двуспальной кроватью.

— Это твоя комната? — спрашиваю я.

Мэдисон качает головой.

— Спальня родителей, но их ведь здесь нет. Они сейчас в Финиксе.

Я слышу язвительные нотки в ее голосе, и мне становится ясно, что секс на их кровати будет местью.

Стоит ли мне сказать ей, что я лучше займусь этим на полу, чем в постели ее родителей?

— Пойдем к тебе, — говорю я.

Она качает головой и притягивает меня к кровати.

— Что Рэм говорил обо мне? — спрашивает она.

— Слушай, сейчас трудновато об этом думать, — отвечаю я ей. — Я под кайфом не меньше, чем ты.

— Просто попробуй вспомнить. Он говорил, почему мы расстались? Потому что если да, виновата была не только я. В смысле, не то чтобы я не знала, что он знает, и не понимала, на что иду, когда делала это. И даже если бы я знала, это не было бы потому, что я знала то, что знает он. Даже если бы его мамочка об этом узнала, вряд ли бы она стала всех нас сажать за решетку.

У меня начинает болеть голова от ее балабольств.

— О’кей, — говорю. Я ни слова не понял из того, что она только что сказала, но простое «о’кей» всегда способно спасти ситуацию. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Правда? — улыбается она.

Серьезно? Да я же понятия не имею, о чем говорю. И о чем она говорит тоже. Она крепко обнимает меня, и ее грудь вдавливается в мою. Надеюсь, она не лопнет от того, что ее так сильно ко мне прижали. Мысли о лопающейся груди заставляют меня напрячься. Мое сознание переносится к Киаре и тому, как выглядит она под своими мешковатыми шмотками. На секунду мне даже кажется, что ее скрытое тело может быть сексуальнее, чем то, что Мэдисон каждый день выставляет напоказ.

Я что есть силы зажмуриваюсь. О чем я вообще думаю? Киара вовсе не сексуальная. Она раздражает меня и бросает мне вызов мощнее, чем моя собственная семья.

— Я говорил тебе, что Киара сделала с моим шкафчиком? — спрашиваю я.