Эрин Боу - Закон скорпиона

– Грета… – прошептала Зи.

– И вот мои условия. – Я закрыла глаза. – Что камберлендцев не будут далее преследовать: больше никакого уничтожения городов. И чтобы камберлендский заложник Элиан Палник был отпущен.

– Тайно, – подсказал Талис.

– Отпущен тайно, вышел на свободу, сменил имя и начал новую жизнь.

Я открыла глаза. Элиан смотрел на меня так, будто я предатель.

– Стать настолько никем, насколько ему это удастся, – добавила я. – Чтобы остаться в живых.

Теперь на меня в глубоком молчании смотрели все.

– Идет? – подсказала я Талису.

– Идет, – тихо ответил он.

– Свидетель, – воззвала я.

Никто не ответил.

Талис посмотрел на Да Ся и поднял брови.

– Я не могу… – Да Ся уже переоделась в чистое самуэ и тщательно оттерла руки – они еще были розовые, но без следа крови Грего. Зи посмотрела на них и повторила: – Я не могу это засвидетельствовать…

Я еле удержалась, чтобы не подойти к ней, хотя мне так хотелось подержать в руке ее сильную руку. Нестерпимо хотелось.

– Да Ся. Прошу тебя.

Она посмотрела мне в глаза.

– Я свидетельствую… – Она осеклась, но продолжила: – От имени Горно-Ледниковых штатов, не являющихся стороной в данном конфликте, я свидетельствую о… – И снова голос ей отказал. – О заключении этого перемирия. Связываю вас обязательством исполнения вашего договора и… желаю вам благоденствия.

– Ваше божественное высочество. – Я прикоснулась к ее щеке.

Она повернула голову у меня в руке и поцеловала мою ладонь.

– Ах! – сказал Талис. – Восхитительно. Взгляните все, ну разве они не восхитительны?

Элиан глядел на меня, разинув рот.

– Ты это всерьез?

Я издала звук, который задумывался как смешок, но вместо этого прозвучал так, как если бы Элиан ударил меня в грудь.

– Разве я не серьезно говорила?

– Ты собираешься стать роботом? Ты хочешь стать роботом?! Ради меня?!

Талис взял его за локоть:

– Ради тебя, а также ради городской агломерации Большого Луисвилла. Кроме того, предпочтительнее использовать термин «ВЛ».

Элиан выдернул руку.

– Ах, Элиан, Элиан! – Талис печально покачал головой. – В этом безумном мире проблемы трех маленьких людей не стоят и выеденного яйца. Тебе придется отпустить ее, сынок. Если не отпустишь, ты об этом пожалеешь. Может, не сегодня и не завтра, но скоро и на всю…[19] – Но, глядя, как пораженный Элиан узнает цитату, Талис перестал изображать какого-то задуманного им персонажа и широко ухмыльнулся. – Ха! Смотри-ка, отгадал! «Касабланка»! Кино, значит, любишь? Эта твоя шутка насчет Спартака – она зря пропала, тут ее никто не оценил. Ужасно, сколько мы потеряли, да? Грета, когда мы приедем в Красные горы, я заставлю тебя пересмотреть целую кучу фильмов.

Сперва несколько секунд Элиан смотрел на Талиса, тупо ухмыляясь. Теперь казалось, что его вот-вот вытошнит. Я же для себя из выступления Талиса выудила одну очень важную новость – начиная подозревать, что этот навык впредь станет для меня жизненно необходимым.

– Мы едем в Красные горы?

– А ты думала, я запихаю твои мозги в ящик, подключу все это к роботу и выгоню? Тебе потребуется очень интенсивная поддержка, если хочешь сохранить рассудок.

Я глянула на аббата, и тот подтвердил:

– Совершенно верно. И я надеюсь, Грета, что Майкл тебя предостерег. То, что останется от тебя, с большой степенью вероятности окажется неузнаваемо. И есть также большая вероятность, что ты, в любом общепринятом смысле этого слова, не выживешь.

– Я учила историю.

– Историю… – протянул аббат. Как и я, он любил историю, но сейчас произнес это слово так, будто оно почти ничего для него не значило. – Грета, я рассчитывал дать тебе больше подготовки, больше времени, больше… – Он не стал договаривать и повернулся к Талису, медленно, как орудийная платформа.

– Майкл, предупреди ее. Лучше сейчас.

И Талис… Как ни странно, стратегический ум эпохи не мог подобрать слов. Лицо у него было озадаченное, как у маленького ребенка. Он казался… беззащитным. Я решила сказать, главным образом из жалости:

– Я все знаю. Большинство ВЛ погибло.

– Да, – начал он, но остановился и провел рукой по затылку, отчего волосы снова взъерошились, как иглы дикобраза. – Короче, дело в том, что человеческий разум – чудо интеграции. Вы успешно обманываете самих себя, считая, что человек – единое целое, что есть одно главное маленькое «я», которое за все отвечает. Это полный самообман, фикция. Но это работает. Виртуальные личности – другие. У нас есть слои. – Он щелкнул языком. – У нас есть слои, и мы их теряем. Раньше специалисты называли это отслаиванием. При этом они представляли, как снимают слои шелухи при чистке лука, но этот термин не описывает всей сути. Клиенты тоже называли это отслаиванием, но мы под этим подразумевали… нечто иное.

Меня будут отслаивать! По телу побежали мурашки. Мне вспомнился смартплексовый планшет в руках у Толливера Бёрра. Вот и со мной так будет. Разлечусь на куски, и каждый кусок будет продолжать звучать, продолжать помнить…

– Ты должна понимать это, – сказал аббат. – Понимать, прежде чем сделаешь выбор.

Я посмотрела на аббата, на хорошо знакомую мне абстрактную картинку, которая заменяла ему лицо. Посмотрела на Талиса, который вдруг снова заулыбался. Его улыбка была как солнце: такая яркая, что на нее было больно смотреть.

«Внутрь гляди, – писал Аврелий, – внутри источник блага, и он всегда может пробиться, если будешь всегда его откапывать»[20].

Элиан смотрел на меня не отрываясь. Рука Зи скользнула в мою и переплела пальцы с ее пальцами. «Поглядев внутрь», я ответила:

– Я выбрала.

Три дня. Талис куда-то исчез, сияя и неся разную чепуху, и позже возвратился с известием. Ремонт серой комнаты займет три дня. Талис был весь перепачкан смазкой, держал в руках мультиинструмент и выглядел очень довольным.

– Но мне потребуется посидеть ночь-другую. В обители существует кофе? – На него смотрели все, но обращался он только ко мне. – Грета, держу пари, что ты больше по чаю, и честно скаж у, тут ты категорически неправа, но подойдет все, содержащее кофеин.

– Та-а-ак, кофе, значит, – протянул Элиан. – Да, вам как раз не помешает быть поактивнее.

Я вмешалась, чтобы спасти Элиана от самого себя (уже в который раз).

– Боюсь, что если он не растет в Саскачеване, то у нас его нет, властелин Талис. То есть исключены и кофе, и чай. Но тем не менее благодарю за сообщение, сколько мне осталось жить.

Он улыбнулся мне непривычно сдержанной улыбкой. А потом – о чудо! – ушел.

– Ты только что отшила Талиса, – сказал Элиан. – Ты должна меня научить, как это делать.

– Мне кажется, ты задела его чувства! – Да Ся удивленно воззрилась вслед ВЛ.

– Что заставляет тебя думать, будто у него есть чувства? – поинтересовался Элиан.

– Если у него нет чувств, – сказала я, – то что же он испытывает по отношению ко мне?

Мы сидели на скамейке, там, где когда-то складывали тыквы как символ неповиновения и надежды. Внизу, как мыши под тенью ястреба, суетились камберлендцы, пытаясь уложиться в отведенный Талисом срок.

– Атту отпустили? – спросил Элиан.

Зи кивнула:

– Камберлендцы его осмотрели. Небольшое сотрясение. Он уже нормально себя чувствует. А вот Хан…

– Да. – Элиан опустил глаза и принялся отрывать от деревянной скамейки длинную щепку. – Знаю.

Хан и Грего. Я столько упустила. Столько потеряла. Но и сделала кое-что хорошее. Оранжевые тыквы, например, уже стали ярче. Зреют. У них все получится.

У Элиана тоже все получится.

Он, кажется, этому не слишком радовался.

– Не понимаю. С того самого дня, как меня притащили сюда, я готовился умереть – мы оба готовились, – и ты ждала этого спокойно.

– Я ошибалась.

Я сказала это очень просто. Как будто от этих слов не сжималось мое сердце. Как будто это знание не выбило опору из-под ног, оставив мне шаткое равновесие.

– Я ошибалась. Всю жизнь я… Элиан, здесь погибли мои друзья. Один мальчик до тебя… Ты его не знаешь, но он был моим другом, мог бы быть моим другом. И он погиб. Мне хотелось, чтобы это было не напрасно. Я хотела, чтобы все оказалось правильно.

– Это не напрасно, – проговорила Зи.

– Но все неправильно. И всегда так было.

– Да. Все неправильно.

Элиан все еще смотрел на меня так, будто я превратилась в курицу.

– Так что, ты просто собираешься стать заодно… с этой штукой?

Элиан разорвал свою полоску дерева в мелкие щепки и бросил в том направлении, куда ушел Талис.

– Я спасу нас. Всю жизнь я пыталась, но у меня не выходило. Наконец у меня появилась возможность. Я спасу нас.

Помолчав, я глубоко вздохнула.

«Это больнее, чем ты можешь себе представить», – предупреждал Талис.

Талис, который прекрасно знал, сколько я в состоянии себе представить. Который видел, как мне ломают руки.

Камберлендцы паковались, но никто не убрал яблочный пресс. И камеры.

Зи обняла меня. Я прижалась к ней и закрыла глаза.

Утро продолжалось, теплея. Ударный корабль уже почти загрузили.

Остался один груз – гроб. Конечно, они прилетели с гробами. В него положили тело Грего, чтобы репатриировать на территорию Балтийского альянса. За четыреста лет Грегори станет первым заложником, которому устроят достойные похороны. Для камберлендцев это первый шаг в переговорах о репарациях – которые, вероятно, будут долгими и болезненными. Для нас это был друг, который погиб и теперь покидает нас. Мы смотрели, как простой ящик поднимают по трапу, и держались за руки.

Молодая камберлендка вернулась с лошадью Талиса, которая (несмотря на то, что ее бог знает сколько довольно жестко гнали) оказалась живехонькой. Девушка вела ее, держа за… штуку, за которую ведут лошадь (лошади – не моя сильная тема), а та, видимо, проверяла, нет ли у нее за ушами кусочков сахара. Обе улыбались.

Элиан беспокойно ходил взад и вперед, не в состоянии усидеть на месте, сдержать свои порывы – ведь он был «лишен преимуществ образования, полученного в обители». Он посмотрел на лошадь, потом снова на нас с Да Ся, сидящих рядышком. Кто-то из младших заложников принес нам ооновское голубое покрывало и еды – горячую лепешку и соленый козий сыр.

– Можно… – порывисто сказал Элиан. – Можно было бы спрятать тебя на борту корабля – и тайком вывезти.

Я посмотрела на корабль, вспомнила, с каким энтузиазмом говорил про него Грего – про силу торможения и предохраняющие от действия гравитации ремни; вспомнила тесные помещения и кровь, сворачивающуюся на плитках настила.

– По-моему, Элиан, это неосуществимо, – заметила Зи.

Это правда.

– Или вот лошадь, например. Мы могли бы украсть лошадь.

– Не умею я пользоваться лошадью, – ответила я. – А ты умеешь?

Зи подняла подбородок и показала большим пальцем в небо. Паноптикона нет, но сеть спутников, принадлежащая Талису, явно осталась на месте. Элиан проследил за направлением ее взгляда и помрачнел.

– Кончится тем, что нам придется ее съесть, – сказала я.

Лошадь посмотрела на меня с упреком и, готова поклясться, с тревогой.

Элиан тоже был встревожен – почти в панике. По-моему, на самом деле не из-за меня. Рядом с яблочным прессом в ожидании стояли камеры. Мы все явственнее понимали, для чего они: снимать смерть Уилмы Арментерос.

Элиан остановился и посмотрел на камеры, но не выдержал и отвернулся.

– Она… Бабушка говорит, обещала моей матери. Что не вернется домой без меня. А я…

Элиан предал свою бабушку – всю свою страну, но прежде всего бабушку. Чтобы спасти меня, он предпочел сорвать организованные помехи, которые держали Талиса на поводке. А теперь, когда Талиса больше ничего не сдерживает, он разорвет Уилме глотку.

– Я не могу ехать домой, – прошептал он.

Его ссылка уже была вписана в соглашение. А разбитое сердце Элиана его скрепит.

Внизу холма Талис объяснял Арментерос эту часть сделки. Генерал глянула на нас, и во всем ее облике засветилась радость.

– Она сейчас услышала, что ты будешь жить. – Голос Да Ся был мягким, ровным, уверенным. – Посмотри на нее, Элиан, так, чтобы запомнить. Она ни на секунду не сожалеет о том, что делает, поскольку это означает: ты будешь жить.

Элиан молча смотрел на нее. Я тоже, понимая то, что лучше не произносить вслух. Спасение Элиана должно остаться тайной. Если Талис говорит об этом Арментерос, значит он уверен – уверен безоговорочно, – что она не проболтается. Ей недолго осталось. Значит, он рассказывает ей от… Можно ли сказать, что от доброты?

– О! Я знаю! – плыл над травой звенящий голос Талиса. – Он может поехать в Мус-Джо и помогать расчищать завалы. Ему понравится.

– Не смешите меня, – сказала Арментерос.

– Прекрасно, – махнул рукой ВЛ. – Мне все равно. Я дам ему лошадь. Пусть едет куда захочет. Но скажи ему, Уилма, что он должен исчезнуть, а то пожалеет.