Снежана не знала, долго ли они сидели вот так, только чувствовала мерные поглаживания. Кажется, даже несколько поцелуев в висок. Стоило чуть склонить голову, слышала какие‑то отрывки фраз, слова, он что‑то говорил, а что — уже не важно, потом девушка почувствовала толчок — ее оторвали от мягкой поверхности дивана, но не от его плеча, куда‑то понесли.

— Тихо, спи, — кажется, она даже попыталась протестовать, но осознав, что живой, теплый бок не собирается никуда пропадать — смирилась.

А потом была уже прохлада покрывала в спальне, касание теплыми губами ее лба и попытка Марка отстраниться.

— Нет, — не размыкая век, Снежана придержала его на расстоянии вдоха, перехватив за шею. Знала, он собирается уйти и как ни странно… не хотела отпускать.

— Спи, Снежка, спи…

— Нет, — она притянула его к себе еще ближе, прикладывая нечеловеческие усилия заставила себя подвинуться, освобождая место рядом с собой.

— Посидеть с тобой? — мужчина понял все не совсем так. Решил изобразить из себя хранителя снов… Благородно.

— Куда ты пойдешь? Ночь на дворе, просто ляг, — хорошо находиться в состоянии между сном и явью. В такие моменты легко принимать глупые решения.

— Я не хочу создавать неудобства, — он еще и сопротивляться пытался. Странный. Они оба странные. Им будто вечно нужно, чтоб один добивался внимания другого, а другой сопротивлялся.

— Ты создал их, ввалившись ко мне без спросу, а теперь спи, я прошу тебя, — видимо, у нее получилось очень жалостливо, потому что кровать прогнулась под весом мужчины, какое‑то время он потратил на то, чтоб снять пиджак, галстук, туфли, а потом опустил голову на подушку, не спеша закрывать глаза. Лежал и смотрел перед собой. На нее. Смотрел так пристально, что девушка ощущала скользящий по лицу взгляд.

— Снежка, — кажется, слышать этот оклик, ей было уже не положено. Очень тихий, но такой нежный и трепетный.

Отвечать на него девушка не спешила. Во всяком случае, словами. Придвинулась к мужчине вплотную, провела по кромке ремня на брюках, достала полы рубашки, взялась за пуговки на ней, расстегивая их одну за другой. Раз уж она почти спит, можно заснуть так, как ей нестерпимо хочется, чувствуя его близко — близко, тесно — тесно.

— Что ты делаешь?

— Мы должны правильно проснуться, Марк, — более ясных объяснений мужчина не требовал. Обвил талию девушки, прижимая ее к себе, зарылся носом в белые волосы, втягивая в себя ее запах, а потом наконец‑то закрыл глаза, чувствуя, что она так и заснула, застыв в его объятьях.

Кажется, он только что получил очередной шанс. Шанс, который потратить зря уже никак нельзя.

* * *

— Снежка… — тихий оклик над самым ухом, потом слегка колючее касание щеки к коже на скуле, еле уловимые движения где‑то под одеялом, совсем не способствующие тому, чтобы у девушки возникло желание открыть глаза.

Ночью они вместе как‑то решили, что спать в узких джинсах Снежане абсолютно неудобно. Впрочем, как и в блузке, да и его рубаха, если быть совсем уж честными, не лучший наряд для спокойного сна, а может, дело совсем даже не во сне… Утро пришло неожиданно, застав их в состоянии и положении совсем не таком, в каком они засыпали.

Марк перекочевал куда‑то за спину девушки, сейчас совсем уж по — хозяйски исследую «объект», мешая спать и даже делать вид, что спишь.

— Доброе утро, Марк, — извернувшись, Снежана оказалась лицом к лицу с мужчиной, открыла один глаз, отмечая, что он очень даже доволен и смотрит как‑то лукаво, потом второй, убеждаясь в том, что права. Однозначно доволен и точно лукаво. Этому конкретному коту ночью перепало слишком много сметаны. А если учесть, как он вел себя вечером, то сметана перепала вообще чудом, или по глупости. Той, которая бабская.

— Доброе утро, — теперь улыбаясь совсем уж бесстыже, «кот» потянулся к лицу девушки, чтобы поцеловать что‑то протестующе мычащую «сметану».

— Это не значит, что я буду терпеть подобное впредь, — когда Марк снова отстранился, Снежана ткнула пальцем в твердую грудь, бросая на него взгляд с прищуром. Ночью поговорить им больше не удалось, да и не хотелось особо… разговаривать, зато сейчас можно было если не выяснить все, то хотя бы правильно расставить акценты.

— Нечего будет терпеть, Снежана… Как вас по батюшке? Запамятовал.

— Дмитриевна.

— Да, простите. Нечего будет терпеть, Снежана Дмитриевна. Мы будем учиться раз — го — ва — ри — вать. — Последнее слово было произнесено по слогам, будто так она бы не поняла… Хотя она таки не поняла. Вопросительно приподняв бровь, Снежана ждала объяснений. — Мы больше не сбегаем и не сбрасываем вызовы друг друга. А вместо этого — говорим, выясняем и все решаем. Хватит вести себя как два глупца.

Не давая девушке время ответить, возмутиться или на худой конец согласиться, Марк резко приподнялся, нависая над Снежаной, приблизился, поцеловал, а потом снова отстранился.

— Начнем, пожалуй, с самого простого… — он прошелся взглядом по лицу напротив, будто сканируя, а потом озвучил свой первый вопрос. — Утром ты пьешь чай или кофе?

— Дурак, — Снежана не смогла удержаться от того, чтобы еще раз тыкнуть его в грудь. А ведь так смотрел, будто собирается душу вывернуть, и вдруг чай или кофе… — По утрам я пью воду. С лимоном. Очень полезно.

— А я кофе, — не дожидаясь, пока она успеет заметить, что от подобного знания ей ни горячо, ни холодно или еще раз попытаться проткнуть его своими пальчиками, Марк скатился с кровати, проявив поистине армейскую дисциплину и скорость, облачился в брюки, направился прочь.

— Ты куда? — пожалуй, вопрос прозвучал глупо, как и беспокойство на ее лице казалось бы неуместным, не помни Снежана как он умеет резко исчезать.

— За кофе и за водой, — Марк обернулся у самой двери, ответил серьезным голосом, а потом расплылся в улыбке. — Или ты передумала?

— Нет. — Вздох облегчения удалось сдержать лишь чудом. Снежана действительно в какой‑то момент подумала, что он снова просто уйдет.

— Значит, жди, — отдав приказ, мужчина скрылся за дверью, а Снежана…

Накрывшись с головой одеялом, она снова закрыла глаза, больше не сдерживая улыбку и погружаясь в воспоминания… Боже, как же с ним может быть хорошо. Тяжело с ним тоже может быть. Но хорошо… Сейчас не хотелось думать, взвешивать, правильно ли поступила, разрешив остаться, вновь проведя вместе ночь… Все глупости. Было хорошо, а теперь есть шанс, что еще не раз будет хорошо. Что закономерностью станет не то утро, когда ей осталась на память о нем только смятая подушка, а такие, как это, которое запомнится теплыми объятьями, в котором ее ждет кофе в постель, а еще мужчина в хорошем расположении духа, который все еще чувствует свою вину и, судя по всему, настроен долго и нудно ее заглаживать.

Чертовски удачное утро…

— Снежа, а где в твоем доме сахар? — из кухни донесся оклик Самойлова.

Сахар… Она не пьет ничего с сахаром, да и вообще он хранится у нее только на случай, если кто‑то заглянет. Где‑то на задворках верхнего ящика, ближе к стеночке…

— Нашел!

Талантливый. Или удачливый. Она и сама бы вряд ли нашла так быстро, а у него получилось. У него вообще многое получается, например, растопить ее сердце всего несколькими встречами, парой слов и практически одними взглядами. Взбесить он тоже мастер, но это свое мастерство, кажется, применять больше не планирует. Зато решил, что им стоит учиться раз — го — ва — ри — вать… Правильное решение, было бы неплохо…

Сладко потянувшись, Снежана подтянула к себе подушку, на которой не так давно спал Марк, обняла ее, втянула воздух с еле — еле ощутимыми нотками его туалетной воды и шампуня, а потом расслабилась, готовясь снова заснуть. Когда вернется, он разбудит, а без него здесь все равно делать нечего, кроме как спать…

Вот только сделать ей этого не дали. Уже на грани между сном и явью, Снежана почувствовала, как ее рывком усаживают в кровати.

* * *

Вчера он повел себя как истинный кретин. Махровый эгоист. Сначала, вывалил весь свой идиотизм ей на голову, потом заставил если не оправдываться, то изливать перед ним душу — так точно, а потом еще и слушать его глупые оправдания.

И ведь ему важней было объясниться, чем обратить внимание на то, насколько она устала. Прямо так и заснула, привалившись к его плечу. А он понял это только тогда, когда перестала реагировать на вопросы, когда голова отяжелела, а дыхание выровнялось.

Потом он собирался перенести ее на кровать, дать выспаться по — человечески, оставить наедине с собой и дать возможность самой определиться, хочет ли она видеть его в своей жизни и дальше. Такого заносчивого дурака.

Но она воспротивилась, неизвестно, во сне ли или наяву, но, кажется, решила, что хочет. А потом была ночь, в которую он долго не рисковал заснуть. Прижимал к себе теплое хрупкое тело, гладил по мягким волосам, дышал одним воздухом с ней и думал, думал, думал. Думал о том, что она рассказала, о том, что умолчала.

Он ведь действительно дурак. Слышал что‑то о бывшей Самарского, даже, скорей всего знал, что ее зовут Снежана, просто как‑то не сопоставлял правильно. А все оказалось неожиданно по — другому, чем он себе представлял. Вот только что делал в ту ночь Самарский под ее дверью, Снежа так и не объяснила, и что это был за хмырь в ресторане — тоже. Но он и не спросит. Пока. Не имеет права. Разве что она сама захочет поделиться, но это вряд ли…

Ночь была длинной, примирительной и совсем не сонной. Нет, местами конечно сонной, но не для него. Марк предпочитал тратить время с пользой, выспаться еще успеет, а вот на нее насмотреться вряд ли когда‑то сможет. Утро подкралось как‑то незаметно…

— Снежка, — Марку нравилось, как ее имя играет на языке, как она реагирует на звук его голоса даже через сон.

— Доброе утро, Марк, — его имя было произнесено с особым акцентом. Будто в подтверждения того, что теперь‑то она точно в курсе, кто с ней был ночью и остался утром. Правда он и не особо нуждался в таком подтверждении. Благо, все понял. Теперь, лишь бы не испортить…

Оставлять ее не хотелось, но рано или поздно все равно пришлось бы вставать.

Выйдя из спальни, мужчина направился вглубь квартиры. Здесь он был уже дважды, а весь маршрут сводился к перемещениям по холлу к гостиной, а оттуда в спальню и обратно. Зато сегодня географию можно немного расширить.

Кухня встретила его ярким солнечным светом и идеальным порядком, которому, кажется, скоро придет конец, так как кроме как кофе, он собирается испробовать себя и в кулинарном искусстве.

В этом он по собственному мнению, не очень силен, но Котенок говорит, что он не безнадежен, а его молочную кашу даже можно есть, если хорошенько сдобрить сахаром.

Открыв несколько ящиков наобум, ничего похожего на крупу Марк не нашел, впрочем, как и молока в холодильнике, зато кофе обнаружился как‑то сразу, да и с лимонной водой проблем не возникло, единственное — неизвестно где взять сахар.

— Снежа, а где в твоем доме сахар? — мужчина решил, что с завтраком, кажется, здесь не сложится, а потому лучше быстро заправиться кофеином, и отправиться куда‑то утолять уже голод.

Ожидая ответ, он методично открывал ящик за ящиком, не обнаружив в нижних, полез в верхние. Видимо, сахар в этом доме не жалуют, ибо обнаружился он в самом дальнем углу на высоте, явно превосходящей рост девушки. Достав пластиковую колбу, Марк опустил ее на стол, открыл крышку.

— Нашел!

А потом решил сделать доброе дело и наполнить сиротливо пустую сахарницу. Добрые дела, как известно, чреваты последствиями.

Никогда Марк не отличался везучестью в поисках клада. В детстве все экспедиции по поиску сокровищ пиратов заканчивались полнейшим провалом, а тут… Клад сам нашел своего героя.

Когда совочек для сахара наполнился во второй раз, он задел какой‑то кусочек полиэтилена. Хотя Марку просто показалось, что это кусочек полиэтилена, а потом…

Вдруг позабыв о сахарнице, кофе, своих планах, Марк опустил руку в колбу, запуская пальцы в сахар. Гладкая поверхность упаковки обнаружилась почти сразу. И пока он извлекал ее на свет божий, молился лишь об одном — лишь бы показалось. Черт возьми, лишь бы показалось.

Гладкий пухлый пакет с белым порошком был извлечен из колбы, отброшен на стол.

Несколько секунд Марк потратил на то, чтоб найти нож, распороть полиэтиленовую поверхность, ковырнуть ногтем содержимое пакета. Он не колебался, поднося палец к губам, проводя по поверхности десны, а потом застыл, понимая, что десна немеет…

— Черт, — схватив пакет, он направился обратно в спальню. Глаза застилала ярость, а в голове билась только мысль о том, что это не может снова быть то, что он думает. Не может опять быть то, что он когда‑то уже переживал.