Спальни моих друзей отличаются от моей. Комнату Нокса украшают десятки мониторов и последние новинки компьютерной техники. Главной гордостью Круза является коллекции рок-гитар и масляных картин, которые, по моему мнению, ничем не отличаются от граффити снаружи.

Но больше всех отличается спальня Грейсона, источающая уют и домашнюю обстановку, благодаря стараниям Эбби. Все мы немало поиздевались над девушкой, пока она украшала заколоченные и закрытые стальными жалюзи окна яркими шторами. Все окна в доме тщательно закрыты, ведь никто из нас не хочет, чтобы люди на улице увидели свет.

Я подхожу к прикроватному столику и зажигаю лампу.

— Боюсь, здесь особо не на что смотреть.

Брук обходит комнату по кругу:

— Здесь… мило.

Я усмехаюсь, скрывая тот факт, что мне становится не по себе. Брук выросла в чёртовом дворце, а теперь стоит посреди моей гребаной полупустой спальни с виноватым видом.

— Как ты провёл сюда электричество?

Я закрываю дверь со словами:

— Ты действительно хочешь сейчас поговорить об этом?

Брук медленно оборачивается. По выражению ее лица можно понять, что она скорее желает узнать, зачем мы здесь. В воздухе нет никакого намёка на романтическую атмосферу, как было накануне в коттедже, но это не значит, что я не хочу прямо сейчас задрать эту милую клетчатую юбку и уткнуться носом в сладкую влажную плоть. Я хочу, чтобы она кричала и билась в экстазе, но цель нашего прихода заключается не в этом.

Возможно, было бы лучше привезти Брук обратно в домик в лесу, но я не знал, чем может закончиться сегодняшний день. Если все полетит к чертям, как и вся моя жизнь до этого, мне хочется, чтобы у меня осталось место, хранящее в себе только хорошие воспоминания. Как капсула времени, в которой навсегда сохранится взгляд Брук, доказывающий, что я заслуживаю того, чтобы за меня бороться.

Она выглядит обеспокоенной:

— А о чем мы должны поговорить?

Я отворачиваюсь и направляюсь к бару, где достаю бутылку хорошего виски «Макаллан», выдержка которого старше самой Брук. Разливаю янтарную жидкость в два стакана, один из которых протягиваю ей.

— Пей.

— Что это?

— Скотч.

— Сейчас… немного рано, — в ее голосе слышится сомнение, отчего предложение звучит почти как вопрос.

Я понижаю свой голос:

— Я сказал: пей.

Брук делает крошечный глоток. Отворачиваясь, я залпом выпиваю свой стакан, отчаянно нуждаясь в добавке. Правда в том, что нет на свете такого количества алкоголя, которое заставило бы меня причинить ей боль.

— Наверное, сейчас родители уже обнаружили, что я пропала, — говорит Брук. — Они буду разыскивать меня.

— Я в этом не сомневаюсь, — кивком головы указываю на ее чуть тронутую выпивку. — Допивай.

— Что если я не хочу?

— Ты должна, — говорю я мягко.

Настороженность сияет в ее глазах. Наконец-то.

Наверное, я должен чувствовать облегчение от того, что до Брук начинает доходить вся серьёзность ситуации, но вместо этого я ощущаю только глубокий тошнотворный страх. Мне приходилось совершать множество плохих поступков, но я никогда еще не чувствовал такого рода нежелание. Подними меня посреди ночи и скажи, что необходимо в очередной раз выбить дерьмо из кого-либо, пытать или убивать, я бы сделал это не задумываясь. Осознание того, что все те мужчины были мразями, не делало убийство легче, каждый раз каждый из них вырывал себе кусочек моей души. Я делал всю грязную работу, чтобы моим друзьям не пришлось марать руки. Вот почему у меня нет души: ее попросту уничтожили. Или я так думал, пока не встретил Брук. И вот теперь она стоит передо мной, источая такую нереальную силу и одновременно с этим слабость, что мне хочется опуститься перед ней на колени.

— Почему я должна пить это? — спрашивает она печальным голосом.

— Потому что это все облегчит.

Ее взгляд устремлён на стакан.

— Я не хочу.

— Давай, Брук, не заставляй меня ждать.

Она поднимает на меня взгляд шоколадных глаз, и доверие в них попросту убивает меня.

— Хорошо, — отвечает она.

Твою мать, Брук доверяет мне. Не могу выдавить из себя усмешку, пока в последний раз впитываю в себя этот проблеск доверия. Сохраняя свой взгляд на мне, она опрокидывает жидкость в рот, после чего возвращает стакан мне в руки.

— Хорошая девочка. — Я наливаю вторую порцию.

— Стоун, отвези меня обратно, — произносит Брук дрожащим голосом. — Ты меня пугаешь.

— Я отвезу. Как только ты расскажешь мне, кто такой Смотритель.

Двадцать седьмая глава

Брук

Сразу же представляю, что я на одной из тех вечеринок, когда вспыхивающие огни освещают лицо, а люди, которых я едва знаю, улыбаются и здороваются со мной как с лучшим другом. Вот где начинается притворство: проще с широкой улыбкой на лице пройти мимо, нежели обидеть кого-нибудь или в очередной раз подвести маму.

Вот как я чувствую себя, когда понимаю, зачем на самом деле Стоун пришёл за мной и привёз к себе.

— Что заставило тебя думать, что мне известно кто такой Смотритель? — мой голос звучит необычайно спокойно, пока я чувствую подступающую паническую атаку. Внутри меня все переворачивается, уничтожая уверенность и страх, пока внешне я остаюсь все такой же собранной.

— Потому что ты сама сказала мне об этом, — выплёвывает Стоун грубым голосом. — Я называл его Смотритель, ты же сказала — Хозяин.

От страха у меня начинает шуметь в ушах:

— Когда?

— Когда я хорошенько оттрахал тебя.

Я вздрагиваю от резкости его слов. По крайне мере, теперь я знаю, когда это произошло. Мы были в том коттедже вдвоём и то, как Стоун касался меня, заставило полностью открыться ему. Как я могла допустить подобное? В раннем возрасте я поняла, что никогда и ни перед кем нельзя расслабляться и снимать свою броню. Ни перед камерами или общественностью, даже перед собственной матерью. И вот один раз я позволила себе расслабиться, и теперь это может уничтожить все вокруг.

— Я никогда не называл его Хозяином, — продолжает Стоун. — Этот факт натолкнул меня на мысль, что ты знаешь личность этого мужчины. Вот так сюрприз, не так ли? Тебе не спрятаться от меня, Брук.

Я пытаюсь сглотнуть неожиданную сухость во рту.

Дом в лесу был красивый, но простой, и Стоун использовал его красоту, чтобы соблазнить меня. Здесь же, в своей комнате, наполненной единением и странным величием, он будет использовать все необходимое, чтобы причинить мне боль. Чтобы заставить меня говорить.

Я обнимаю себя руками.

Папа приходил на каждое моё балетное выступление, он работал до поздней ночи, чтобы оплатить частную школу. Может, у меня никогда не было счастливой семьи, но у меня все еще есть моя.

Стоун защищает своих парней, и продолжил бы защищать, соверши они ужасную ошибку. Поэтому я также должна защитить своего отца. Он заслуживает правосудия, не мести.

— Этот человек важен для тебя, поэтому ты скрываешь его от меня. Член семьи или друг. Один из отцов твоих подружек. — Он дарит мне тяжёлый взгляд, и передо мной больше не тот мужчина, в которого я влюбилась. — Возможно, даже твой отец.

Я стараюсь не реагировать на его заявление, но никак не могу успокоить учащённое сердцебиение, которое вот-вот, кажется, пробьёт мне ребра.

Несмотря на все попытки сдержать самообладание, я вздрагиваю, но не осознаю этого, словно кто-то другой управляет моими мышцами.

— Ты должна просто рассказать мне, — говорит Стоун. — В конце концов, ты все равно скажешь мне.

Угроза в его словах звучит в десять раз хуже из-за того, с каким спокойствием он говорит об этом. Если бы он кричал, орал на меня что есть мочи, мне не было бы так страшно, как сейчас из-за холодной ужасающей реальности. Стоун собирается причинить мне боль.

— Почему? Потому что ты собираешься заставить меня?

Он просто всматривается в моё лицо, не говоря ни слова.

Я стою на своём, пока чувства распирают меня изнутри или, может быть, это действие виски.

— Я не могу.

Я шумно вздыхаю. Может быть, Стоун никому и не доверяет, но я доверяю детективу Ривера. Я верю в справедливость, хоть и знаю, что Стоун никогда не сможет поверить в неё. И я все еще доверяю своему папе, хоть и не должна.

— Я не скажу.

Угроза висит в воздухе между нами.

— Я не шучу, Брук.

— Ты же не хочешь причинять мне боль, — я с отчаянием всматриваюсь в глаза мужчины, пытаясь отыскать там того, кто не смог утопить меня в реке. Того, кто подарил мне маленькую птичку и придумал историю про дверцу в печи.

— Ты права, я не хочу причинять тебе боль, — его голос необычайно мягок, но за ним скрывается темнота. Темнота сотни ночей, проведённых в безнадёжности. — Но я сделал много вещей, которых никогда не хотел делать.

Он совершал все те ужасные поступки ради своих братьев. Ради ребят, заключённых вместе с ним в том проклятом подвале. Ради детей, которые заключены прямо сейчас. За это я всегда буду глубоко уважать Стоуна, буду любить его, но из-за этого какая-то часть в нем навсегда сломалась. Он убивает людей с таким видом, словно это ничего ему не стоит. Словно это не разбивает его сердце вновь и вновь.

Мой пульс ускоряется.

— Я не знаю, я не уверена, Стоун.

Мои слова все меняют. Теперь он наверняка знает, что у меня есть конкретная информация. Я не хотела говорить этого, и теперь атмосфера меняется. Взгляд его зелёных глаз становится холоднее, вся человечность уходит прочь. Словно он внутренне готовится к тому, что сейчас произойдёт.

Страх берет верх, когда я разворачиваюсь и бегом бросаюсь к двери. Как только я успеваю распахнуть ее, Стоун врезается в меня сзади, рукой захлопывая дверь прямо перед моим носом.

Я оборачиваюсь к нему, пока Стоун вжимает моё дрожащее тело в дверь. Он выглядит устрашающе, на резных скулах виднеется тёмная щетина. Мои колени превращаются в желе, пока я в мольбе смотрю ему в глаза:

— Пожалуйста, — из моих глаз начинают катиться слезы.

Он трясёт головой.

— Мы уже два года ходим вокруг да около, я и этот Смотритель. И есть только один выход из данной ситуации — моя пуля в его голове.

Страх угрожает поглотить меня с головой, но я подавляю его. Вместо него я пытаюсь сосредоточиться на красивом яростном лице передо мной.

— Подумай об этом, Стоун. Ты как-то говорил, что не сможешь жить нормальной жизнью, но ты можешь. Ты можешь начать прямо сейчас, позволив справедливости все решить. Прекрати отравлять свою душу насилием.

— Отравлять душу? Немного поздно для этого, сладкая. Внутри меня чернота.

— Нет, — шепчу я.

— Где-то там мальчики сидят в клетках, как животные. Бл*дь, хуже, чем животные! И ты знаешь что-то, что поможет мне отыскать их! Су*а, неужели тебе все равно?

— Конечно, мне не все равно! Я хочу не меньше тебя освободить тех детей. Я хочу справедливости для них, как и для тебя. Именно поэтому я рассказала всю информацию о Смотрителе полиции.

Стоун выпрямляется, дрожа от ярости.

— Что ты сделала?!

— Для этого и создана полиция, — я умоляю Стоуна. Молюсь, чтобы он понял меня, но боюсь, он не сделает этого. — У них есть все необходимые ресурсы отыскать их, а после и помочь пройти реабилитацию.

— Ты думаешь, полиция не замешена во всём этом? Твою мать, да они же просто перевезут их в другое место. — Стоун проводит рукой по лицу, выглядя при этом ужасно злым и уставшим. Утомлённым.

— Не все коррумпированы. Детектив Ривера…

— Один из хороших парней? Серьёзно? Ты уверена в этом?

— Да.

— Бл*дь! — Его широкие накачанные плечи опускаются в разочаровании. — Ты не можешь знать наверняка. Ты не уверена в этом.

— Ты можешь довериться кому-нибудь, — говорю я мягким успокаивающим голосом, но мои слова повисают в воздухе словно бомба. Это из-за того, что я имею в виду себя. Я хочу, чтобы он доверял мне, даже если он не хочет. Или не может.

Зелёные глаза сверкают в обрамлении черных ресниц напротив моего лица. Моя кожа пылает под его взглядом, как будто он умеет прожигать насквозь.

— Я должен доверять? Вот что ты думаешь? Кому же я должен довериться? Кому?!

Не стоило говорить этого Стоуну, ведь он был брошен на съедение хищникам, когда был уязвим более всего. Был забыт всеми и брошен умирать. Потерянный несчастный мальчик, защищающий своих друзей в аду.

Но на самом деле он не сбежал оттуда. Все это время он оставался в аду, или же точнее сказать, ад оставался в нем. Мужчина напротив меня наполнен силой, он в ярости, но я почти могу разглядеть, насколько он разрушен и уязвим внутри.

Стоун никому не доверяет. Как он может, если никогда не делал этого ранее?

— Ты должна рассказать мне, кто такой Смотритель прежде, чем они опомнятся и перевезут детей туда, где мы уже никогда не сможем найти их, — Стоун шумно выдыхает, прислоняясь лбом к моему. Его рука скользит от моей талии все выше и выше, прежде чем смыкается на моей шее, обжигая мою кожу.