– Противоядие, разрази меня гром! Да это же одурманивающие травы! Они делают слабой душу! И давно она это принимает? – спросила Агнес у оробевшей Мириам.

Пожилая женщина, как оружием, потрясала мешочком с травами перед лицом служанки.

– Их мне дал приор в аббатстве, тетя Агнес, – отозвалась с постели Бронуин, она только что проснулась. – Ульрик подумал, что, если продолжать пить отвар, боль пройдет.

– В таком случае он утратил свой прирожденный здравый смысл!

Агнес открыла ставню и выбросила мешочек.

– Миледи! – в ужасе вскричала Мириам.

– А что, если… если боль вернется? – подала голос Бронуин.

Она еще помнила, какие муки претерпела. Несмотря на то, что Ульрик снимал пробу со всех блюд, которые она ела, во время еды желудок не давал ей покоя, как бы напоминая о случившемся.

– Здесь тебя не отравят! – заявила тетя Агнес с такой уверенностью, что племянница смогла еще больше расслабиться, лежа на мягких подушках. – Это надо же, уэльские поверья – глупые россказни! Не удивительно, что с таким вот безбожным «лекарством» и богохульством твоего мужа ты совсем лишилась сил! Мои больные колени совсем мне отказали бы, не будь я такой упрямой!

Тетя Агнес указала служанке на свою племянницу.

– Эта девочка с характером, имей в виду, – предупредила она Мириам, слегка усмехнувшись. – Характер, как у меня, только еще тверже!

Агнес склонилась над очагом и сняла с огня горшочек с отваром омелы, приготовленный ею. Не обращая внимания на горячий пар, поднимавшийся к лицу, она глубоко его вдохнула.

– Ах, это будет в самый раз, хоть и кипело не на очаге в большом зале! Надо же, – отрешенно усмехнулась она, – отдельная спальня с очагом! Этот новый лорд с причудами! Впрочем, так или иначе, уединением он воспользуется, чтобы поскорее заполучить наследника, такого же красивого, как сам.

– Миледи! Тетя Агнес! – одновременно вскрикнули Мириам и Бронуин, чрезвычайно смущенные.

Озорные искорки мелькнули в светло-карих глазах тетки.

– Если бы в Карадоке было заведено подобное при жизни твоих родителей, дорогая, то у тебя непременно было бы много братьев и сестер. А теперь выпей-ка, что я приготовила, а то твои голубые глазищи выкатятся на бледные щеки.

Бронуин выпила отвар, раздумывая, смотрит ли хоть кто-нибудь на нее как-то иначе, кроме как на племенную свинью для Ульрика.

– Ты сама знаешь, милая тетя, что никакого наследника в Карадоке не родится, если того не пожелает леди Карадок.

– Как же это может быть? – поинтересовалась Мириам, чье любопытство раздразнил многозначительный обмен взглядами между теткой и племянницей.

– Это секрет женщин с острова Англси.

Когда стало ясно, что секретом с нею не поделятся, Мириам принялась распаковывать сундук Бронуин. С появлением каждого красивого наряда или вещи, извлекаемой из сундука, тетя Агнес всплескивала руками и ахала от восхищения, что делало ее похожей на квохчущую курицу. Бронуин все больше убеждалась в том, что единственное, чего тетя не принимает в Ульрике, это его отказ подтвердить необыкновенность дарований седьмых сыновей, но «красивый», «щедрый» и «мужественный» были лишь немногими из хвалебных замечаний, которые обронила достойная дама в адрес нового лорда Карадока.

Мириам горячо поддерживала похвалы, и Бронуин снова задумалась над своими собственными суждениями. Тетя не знала всего, что произошло между ней и Ульриком. Бронуин предпочитала обсудить это наедине с теткой, несмотря на тесные взаимоотношения, сложившиеся у нее с Мириам.

Был ли отвар из листьев омелы причиной прилива сил, или это была радость от сознания, что она находится дома? Бронуин не знала, однако испытывала настоятельную потребность принять ванну и надеть одежду, которая не хранила бы на себе грязь и запахи всех этих дней, проведенных в пути. Отослав Мириам вниз сообщить слуге о ее намерениях, Бронуин поведала Агнес о событиях, заставивших ее заподозрить мужа.

– Ох, – задумчиво покачала головой тетка. – Все хуже, чем я думала.

– Ульрик?

– Нет! Он допустил, конечно, промах, но кое-кто другой выбрал не того человека, которому можно перейти дорогу, свалив с себя на него вину. Плохо придется тому…

– Ульрик не ворон! – усмехнулась Бронуин.

– Ворон, дитя мое! Он твой муж, соединенный с тобою перед Богом и людьми! Он отец будущего наследника Карадока. Да это все равно, как если бы в его жилах текла кровь самого Оуэна!

– Кто же тогда хочет сделать убийцу из моего мужа? – настаивала Бронуин.

Агнес взяла руку племянницы в свои теплые ладони.

– Никому не доверяй, девочка! Похоже, все дело в одержимости.

– Одержимости? Что еще за одержимость такая?

Появление Ульрика на пороге заставило замолчать обеих женщин.

– Ну, что вы языки проглотили?

– Вы запрещаете, кому бы то ни было говорить о таких вещах, милорд, по крайней мере, в вашем присутствии. Иначе вам придется высечь свою жену или, быть может, ее немощную тетку. Чтобы не пришлось прибегать к наказанию, извольте предупреждать о своем приближении.

Ульрик стиснул зубы, чтобы не дать прорваться волне гнева, опять взметнувшейся в душе. Со времени его отъезда никто не погиб в Карадоке, но работы на внешнем дворе замка и на сторожевых башнях застопорились, леса расшатались, веревки сгнили, а известковый раствор был испорчен солью – драгоценной солью, из его собственных запасов, без сомнения! Работа, выполненная в один день, рассыпалась в прах под тяжестью кладки, сделанной в последующие дни. Этого всего ему хватило бы. Но больше он уже вытерпеть не мог.

– Мне не требуется бросать клич, приближаясь к своей комнате, женщина. Она такая же моя, как и твоя.

– Ох, думай, прежде чем что-нибудь сказать, парень!

Бронуин не раз имела возможность хихикнуть, прикрывшись ладошкой, когда тетя Агнес, возмущаясь каким-нибудь изречением ее отца, так плотно закрывала рот, что подбородок почти касался носа. Если бы не охватившее негодование, Бронуин могла бы и сейчас усмотреть что-то смешное в высказывании тетки. Но было ей не до веселья. Агнес обиженно вылетела из комнаты. Бронуин выбралась из кровати и сунула ноги в туфли.

– Это ваша комната, милорд?

– Да, это комната лорда, миледи.

– Вы хотите сказать, что я не имею права находиться в этой комнате?

– Имеете, но только в тех случаях, когда ваше присутствие желательно вашему лорду и мужу.

Бронуин рассердилась, услышав неслыханное по наглости утверждение.

– Половина всего принадлежит мне по праву, согласно брачным обетам! А если бы суд вершился по справедливости, то все было бы моим, а вы так и остались бы безземельным бродягой, наемным воякой без денег и без какого бы то ни было здравого смысла!

– Разговоры о справедливости? Поражаюсь, миледи! Вы притворились слабой, чтобы добиться моей благосклонности, а потом взбунтовались против меня с безудержной яростью! Если вам удалось овладеть всякими женскими хитростями, то сообразительность могла бы помочь быть более последовательной.

Женские хитрости? Бронуин просто не могла объяснить себе намеки Ульрика. В самом деле, она сама не знала, откуда брались у нее силы возмущаться. И еще одно противоречие: как только муж покидал комнату, она чувствовала себя так, будто терпит поражение в изматывающем противостоянии. Но пока он находился рядом, она готова была стоять до конца перед натиском его оскорблений.

– Сам дьявол, что сидит в вас, лишает меня сил, милорд! – надменно заявила Бронуин. – До последнего издыхания я буду защищать от вас мой народ. Что же касается вашей комнаты, она мне не нужна! Зал хорошо служил моей семье прежде, послужит и теперь.

Ульрик преградил Бронуин дорогу, загородив дверь.

– Не испытывайте мое терпение, миледи! Вы моя жена и будете спать в этой комнате.

– Как какая-нибудь рабыня, лишенная всяких прав? Нет уж, милорд!

– У вас будут все права жены, когда я получу свои права мужа!

– У вас уже были однажды ночью права, милорд! Ваше же приказание остаться заставит меня страдать еще больше, учитывая мое болезненное состояние.

Бронуин не давала чувству вины завладеть собой. Ульрик вел нечистую игру, и, только действуя подобным же образом, могла она остаться в живых – так рассуждала Бронуин, опуская свою узкую ладонь на живот. Кроме всего прочего, то была совсем маленькая ложь в сравнении с тем, как он обманывал ее.

Глаза Ульрика подозрительно сощурились.

– Когда я спрашивал, не в тягости ли вы, то с большим жаром вы отвергли мое предположение. Так вы ждете ребенка или нет?

– Я пока не уверена, милорд, но в любом случае яд причинил страдания только телу, вынашивающему плод.

– Тогда вы непременно должны остаться в этой комнате.

– Нет, милорд, я вполне хорошо проведу ночь в зале, как прежде. Тетя Агнес ляжет спать со мной на одной постели и станет ухаживать за мной. Я не собираюсь купаться в роскоши за счет моего народа.

Ульрик поднял глаза к потолку, расписанному золотом художником из Италии. Роспись гармонировала с рисунками на стенах. Только зал и комната хозяина были украшены столь изысканно, причем за его собственный счет. Королевские деньги были истрачены на сооружение укреплений, чтобы эти строптивые люди, уэльсцы, разгневанная представительница которых стояла сейчас перед ним, помнили о подчинении Англии. Однако он не собирался опускаться до защиты самого себя в собственном замке, полученном вполне заслуженно, если уж ни за какие прочие подвиги, то хотя бы за терпение, проявленное в трудном деле быть мужем леди Бронуин Карадокской!

– Боже, вы невыносимы! – он отступил, галантно кланяясь и разводя руками. – В любом случае, миледи, я знаю, спать вы ляжете, где захотите, хотя вам прекрасно известно, что общество рыцарей не очень подходит вашей нежной и ранимой женской натуре.

– Если выбирать, с кем спать, с вами или со свиньей, я выбрала бы свинью, сэр!

– Однако за последние несколько ночей я не слышал жалоб!

Бронуин встала на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей вниз.

– Я находилась под одурманивающим воздействием отвара, который вы считали столь благотворным для моего здоровья! Но отныне я буду всегда настороже!

Ульрик буквально дрожал, ухватившись за ручку недавно поставленной дубовой двери. Проклятье, оба они должны почему-то плясать под мелодию безразличия, которая, как он подозревал, была фальшивой, исходя из медовых уст, с готовностью принимавших его поцелуи, когда исчезала, под действием ли дурманящих трав или по другой причине, настороженность. Если он не сможет усмирить бешеный нрав жены лаской, то, во имя неба, придется как-то иначе подчинить Бронуин своей воле. Если бы только удалось достаточно умно представить дело!

– Пусть будет так, женщина. Это избавит меня от докучной необходимости делить с тобой ложе и даст волю развлекаться по своему усмотрению, раз я лорд этого замка!

Бронуин уставилась на разделившую их враждебным хлопком дверь. «Я докучная необходимость?» – негодовала она, когда, круто развернувшись, спускалась по лестнице, еще пахнущей свежей известкой. Святые угодники, она станет докучать ему лишь настолько, насколько он заслуживает того своим упрямством!

На последней ступеньке винтовой лестницы она остановилась, удивленная теми изменениями, что произошли в этом, таком знакомом ей прежде, замке. С удивлением рассматривала Бронуин узоры бледно-голубого цвета, нанесенные на гладко оштукатуренную стену песочного цвета. Раньше здесь, прикрывая грубую каменную стену, где скреплявший камни раствор выкрошился и торчал безобразными кусками, висели ковры, вытканные ее матерью.

Подняв глаза вверх, Бронуин обнаружила, что свет проникает сквозь открытые окна, куда свободно залетает и ветер. Охватывая все стены зала, поверху тянулась галерея, а окна были расширены и теперь закрывались двустворчатыми ставнями, заменившими узкие щелеобразные отверстия, позволявшие лучникам стрелять по приближавшемуся неприятелю. Но, давая для освещения зала в два раза больше света, окна впускали в два раза больше холодного воздуха!

Однако холод проникал в основном через окна, выходившие на северо-запад, к морю, а они сейчас как раз были закрыты… и на них висели ковры ее матери! Открытыми оказались только окна, выходившие во двор, защищенный от ветра, и лишь сквозняки самого замка слегка шевелили знамена, украшавшие стены. Поднявшись на галерею второго этажа, где раньше едва могли разминуться два человека, она обратила внимание на сам зал.

Кровати, на которых спали ее родители и она сама, были вынесены вместе с вышитыми ширмами на прочных дубовых каркасах. Привычный ей зал стал похож на зал Вестминстерского дворца – помещение лишь для совместных трапез и времяпрепровождения. Даже от очага больше не исходили соблазнительные запахи, обычно будившие Бронуин по утрам и усыплявшие каждый вечер.