Линда Уиндзор - Заложница любви

– Где еще гвозди, миледи?

– Все «деревья леди» висят на железных гвоздях, сэр… и в кровати гостей есть гвоздь.

– Лишь потому, что других кроватей в замке просто нет!

– Но это же всего лишь мера предосторожности, Ульрик! Кому, какой от этого может быть вред? – возразила Бронуин. – А если это защитит нашего будущего ребенка от опасности? Не стоит ли его спасение небольшого беспокойства с твоей стороны?

Она подняла свои юбки и стала их выжимать, как вдруг услышала, что Ульрик направляется к двери.

– Куда ты идешь?

– Вытащить гвоздь из кровати Мерионвитов, пока кто-нибудь из них не поранился! – Ульрик остановился на пороге. – Лорд Жиль – ученый человек, он даже работал с сэром Фрэнсисом Бэконом.[10] Ты знаешь, кто это?

Бронуин покачала головой.

– Человек, который может совершить переворот в военном деле своими исследованиями. Я попросил лорда Жиля показать мне некоторые чудодейственные результаты их работ, чтобы усилить мощь Карадока, а ты выставляешь меня в дурацком виде с этими твоими колдовскими штучками! – его ноздри трепетали от едва сдерживаемого гнева. – Я требую, чтобы сию же минуту все водоросли были выброшены из замка и чтобы живность забивалась мясником на бойне, даже если все дубы в округе окажутся, срублены для построек, понятно?

– Тиран!

– Вам понятно, миледи?

Бронуин неохотно кивнула. Черт бы побрал этого человека! Если бы он оказался в лохани, она бы его утопила!

– А гвоздь, милорд?

От Ульрика не укрылось движение ее руки к животу, как бы продиктованное стремлением защитить дитя, росшее у нее под сердцем. Вздохнув обреченно, лорд ответил:

– Положите его под матрац, где он никого не поранит.

Бедная Мириам вскрикнула при виде своей госпожи, выжимавшей одежду, стоя в лохани, приготовленной для сердитого лорда, встретившегося служанке на лестнице. Тетя Агнес, подоспевшая на испуганный крик Мириам, бросила взгляд на племянницу и удалилась, покачивая головой и разговаривая сама с собой. Она даже не обратила внимания на сердитый возглас Бронуин:

– Трудно иметь дело с невежественным человеком, милая тетушка!

Понимая, что Мириам должна идти прислуживать Жилю, Бронуин не стала отвечать на расспросы служанки и отослала ее в комнату гостя.

Появившись спустя некоторое время в зале, Бронуин обнаружила, что Ульрик беседует со своими гостями за столом, а перед ними стоят кубки с гасконским вином, привезенным с собой лордом Жилем. Бронуин надела бледно-голубое верхнее платье на нижнее, отделанное золотой тесьмой. Голубые с золотом ленты были вплетены в короткую косу и переброшены через плечо, зрительно удлиняя волосы – так, она видела, делают и другие молодые женщины. На ней не было украшений, кроме золотого обруча, поблескивавшего на столе лорда. Неукротимые черные кудри выбились из косы и обрамляли лицо изящными завитками.

Ульрик все еще не снял своего охотничьего костюма из зеленого сукна. Лицо у него покраснело от солнца и ветра из-за охоты… а может быть, от чрезмерного количества крепких напитков, которыми он накачивался после того, как оставил жену в одиночестве наслаждаться купанием. Бронуин была так сердита, что расслабиться в постепенно остывающей воде оказалось для нее невозможным, но она все же быстро вымылась душистым мылом, приготовленным когда-то в замке под бдительным присмотром леди Гвендолин, и выбралась из лохани, чтобы одеться, пока не пробрала дрожь.

– Миледи, у вас свежий вид!

Водоросли, которые она повесила над очагом, исчезли. Скорее всего, сгорели в огне по приказу лорда, догадалась Бронуин. Быстрый осмотр показал, что гвозди, однако, остались нетронутыми, только были забиты поглубже, чтобы не привлекать внимания. Бронуин не придала значения восхищенным взглядам, устремленным на нее, и обратилась к гостям:

– Надеюсь, вы остались довольны приготовленной к вашему приезду комнатой?

– Дитя мое, я так рада была оказаться в отдельной комнате, а также тому, что вы предложили нам смыть дорожную пыль! – уверила ее леди Мария. – Такое гостеприимство – редкость даже в английских замках, но найти его в диком Уэльсе… А какое чудо – ваша крепость!

– Это еще одно свидетельство английского ума и изобретательности, – заметил Ульрик.

– И уэльского пота и мастерства, милорд, – мягко напомнила ему Бронуин. – Сегодня утром я слышала, как Бланкард говорил, что за последнюю неделю сделано больше, чем за четыре предшествующие, когда трудились лишь работники, присланные королем из Англии.

Жиль де Клер поднял кубок.

– За союз Англии и Уэльса! Пусть он процветает, как ваш союз!

– Вы знаете, последние намерения Эдуарда в Карнарвоне и Руддлане не идут ни в какое сравнение с тем, чего вы здесь добились, – одобрительно отозвалась гостья. – Жиль непременно расскажет его величеству о Карадоке, и я уверена, его рассказ понравится королю.

– Да уж, все, что делает этот светловолосый лорд, нравится Эдуарду… и мне тоже! – с похвалой заметил лорд Жиль. – Если вам потребуются мои молодцы, чтобы прогнать разбойников, побеспокоивших вас, только скажите слово.

Ульрик горделиво расправил грудь и кивнул.

– Благодарю, милорд. Отрадно знать, что лорды приграничных владений стремятся поддержать друзей. Но довольно о делах! Для них хватит времени и завтра. Вечера предназначены для удовольствий и развлечений, не правда ли, миледи?

Бронуин покраснела под пристальным взглядом мужа.

– Конечно, милорд. Гости, разумеется, надеются провести веселый вечер в Карадоке, – она бросила взгляд на галерею, где уже собирался ансамбль арфисток, флейтистов и певцов. – Думаю, скоро заиграют наши музыканты. Трогательная баллада согреет мне сердце не хуже, чем бутылка наилучшего эля или вина, – призналась она леди Марии, – а Дамарис знает наизусть больше стихов, чем я.

Отметив оценивающее внимание Ульрика, обратившегося в слух при первых же звуках приятной мелодии, Бронуин устремила взгляд на галерею и слушала музыку, пока леди Мария не пересела к ней, чтобы поговорить о гораздо более интересных вещах, чем послеобеденная охота, запахи которой все еще, увы, распространял Ульрик. «Такое впечатление, словно ужинаешь в конюшне», – размышляла Бронуин немного позднее, когда неохотно брала со стоявшего рядом с ним блюда куски жареного мяса. От Ульрика несло конским потом.

Появление собак, вбежавших в зал вместе с вереницей слуг, возглавляемых Гарольдом, произвело неблагоприятное впечатление: собаки начали рыскать под ногами у сидевших за столами и хватать куски мяса и жира, бросаемые Ульриком им прямо на пол. Бронуин сердилась и злобно поглядывала на свой обеденный кинжал, не имея при этом в виду пролить хоть каплю крови своего мужа. Однако она могла бы, если б только тут не находились гости, припечатать хорошую пощечину на его раскрасневшемся лице. Поистине, любовь – самое противоречивое чувство!

По причине приезда гостей и благодаря удаче охотников Карадока были поданы три перемены блюд, и каждая состояла из мясного блюда, птицы и рыбы. Творения мастера Мейтлена заслужили множество похвал, как своим внешним видом, так и вкусовыми качествами. Орехи, сливки, желе, хлебцы и другие яства вносили приятное разнообразие и дополняли ужин. Бронуин была сыта уже после первой перемены, но пробовала понемногу каждое блюдо из вежливости перед гостями, пока те не приступили к фруктовым тортам и сладким пирогам и пирожным.

Несмотря на присутствие знатных гостей, зал был, как обычно, уставлен столами, за которыми сидели не только обитатели замка и слуги, но и некоторые вилланы, еще не нашедшие себе пристанища. Они насыщались остатками мясных блюд, пирогов и жаркого со стола лорда. Однако крестьяне думали и о тех, кому меньше их повезло, и клали куски на стоявшие на каждом столе блюда для сбора подаяний, вместо того чтобы набивать кусками карманы, оставляя еду про запас.

– Теперь я могу понять, почему о вас складывается столь благоприятное мнение у людей, лорд Ульрик. Вам делает честь то, что вы приютили этих бездомных, пока их деревня не будет отстроена заново.

– Моя обязанность – их защищать. Если мне это не удалось, то единственно правильным решением было помочь им всем, чем только можно, – грусть в голосе Ульрика заставила Бронуин поколебаться в своем раздраженном отношении к мужу в этот вечер.

– Но если бы вы со своими рыцарями не подоспели, резня и разрушения были бы еще страшнее, милорд, – заметил Жиль: – Я знаю, такой человек, как вы, с поражением никогда не смирится, но рано или поздно поражение случается в жизни и самых лучших из нас! Я нисколько не сомневаюсь, что вы доберетесь до сути случившихся бесчинств, окончательно искоренив их.

– Лорд Жиль прав, милорд! – вмешалась тетя Агнес. – Прислушайтесь к совету старой женщины и направьте свои помыслы и усилия на то, что можно сейчас сделать, а не на то, что следовало сделать.

– Хорошо сказано, миледи! – воскликнула леди Мария. – Лорд Ульрик, помните, вы говорили, что мы сможем поиграть в разные игры после трапезы. Могу я предложить жмурки?

Жиль де Клер рассмеялся.

– Это ее любимая игра! Но предупреждаю вас: пойманный мужчина или женщина, – повернулся он к Бронуин, – должен одарить поцелуем того, кто ловил с завязанными глазами, а если попадаются двое мужчин, то достаточно рукопожатия.

– Значит, жмурки! – объявил Ульрик, подзывая Гарольда, чтобы отдать необходимые распоряжения. – Давно я не играл в эту игру, но поцелуй… очень соблазнительно!

Бронуин не могла не заметить нетвердую поступь человека, предложившего ей руку; Оказалось, что скорее она его поддерживает, чем он ее. Бронуин видела и раньше Ульрика громогласным и шумным, но не пьяным настолько! Должно быть, он пил с тех самых пор, как вышел из своей комнаты, оставив ее в лохани с водой.

– Может быть, вы хотите подышать свежим воздухом? – предложила она. – Можете взять с собой собак и отвести их в загон, не то они начнут лаять и станут мешать игре.

«Так можно будет убрать два докучливых обстоятельства сразу», – с досадой думала Бронуин. Она собиралась поговорить с Ульриком о собаках. Если он настаивает на том, чтобы их впускали в дом, то следует научить их, себя вести, собаки клали морды на колени обедавших и пытались красть куски со стола, и это было так же неприятно, как и их беспорядочное отправление естественных надобностей. Женщины Карадока всегда гордились чистотой пола в замке и свежим воздухом с ароматом пряностей, высушенных цветов и тростника.

– Мне не нужен никакой воздух, кроме сладкого запаха вашего мыла, миледи, – ответил Ульрик, склоняясь в преувеличенно низком поклоне и чуть ли не падая.

При этом две борзых воспользовались случаем и лизнули лорда в лицо.

– Что касается моих собак, – продолжал он, игриво обхватывая борзых за шеи, – они имеют право побыть со своим хозяином.

Бронуин отказалась от мысли выставить их всех и улыбнулась гостям, как бы умоляя о снисхождении. Ночь обещала показаться ей очень долгой.

Игры продолжались до позднего вечера, хотя лорд Карадок в них и не принимал участия. Пока он мирно спал в кресле, Бронуин и ее гости, а также рыцари и оруженосцы проводили время приятнейшим образом. Даже тетя Агнес принимала участие в шарадах, хотя стихи, выходившие у нее, приводили пожилую женщину в замешательство, немало при этом всех веселя. Она ретировалась, чтобы кто-то другой принялся строить из себя дурака, что получалось непременно, потому, как шарады на то и были рассчитаны.

В конце концов леди Мария удалилась в свою комнату, оставив лорда Жиля веселиться в обществе мужчин. Бронуин воспользовалась моментом, чтобы извиниться перед гостями и проследить, как Ульрику помогает управляющий добраться до комнаты. Подвыпивший владелец Карадока растянулся на кровати, и его жена вместе с Бланкардом раздели рыцаря. Бронуин собиралась все же выкупать мужа, так как невозможно было ей смириться с запахом лошадей, эля и собак. Отправив управляющего к гостям, Бронуин принялась за дело.

Ульрик был ее первым и единственным возлюбленным, и потому неудивительно, что он оказался также и первым и единственным мужчиной, которого она мыла. Он крепко спал, слишком много выпив и мало съев, и Бронуин могла удовлетворить свое любопытство, уделив великолепному телу мужа то внимание, какого оно заслуживало, ведь когда они ласкали друг друга, было достаточно трудно что-либо рассмотреть. По крайней мере, сейчас он не отвлекал ее от сосредоточенного созерцания своими поцелуями.

«Ульрик и вправду очень красив», – думала она, оттаивая, хотя твердо намеревалась остаться беспристрастной к стройному мускулистому телу. То была безупречная красота статуй юных римских богов с чреслами, прикрытыми тканью, но то, что открылось ее взору, отличалось прекрасными пропорциями и силой. Шрамы воина говорили о доблести, и каждый из них был достоин уважения, а со стороны жены – поцелуя.