В страстную пятницу, после полудня, Изабель отправилась погулять с маленьким Уильямом Вейном; к ним присоединился капитан Ливайсон, и вся троица вернулась лишь к обеду. На леди Маунт-Северн, и без того уже ненавидевшую Изабель, злосчастная судьба наложила епитимью в виде общества миссис Ливайсон, которая не позволила ей пойти прогуляться.

У Изабель осталось совсем мало времени на то, чтобы переодеться к обеду, и она отправилась прямо в свою комнату. Она сидела в халате, Марвел причесывала ей волосы, а Уильям о чем-то весело болтал, усевшись рядом с нею, когда распахнулась дверь и пред ними предстала миледи.

— Где вы были? — спросила она, дрожа от ярости.

Изабель уже знала, что это означает.

— Прогуливались по аллеям и лужайкам, — ответила она.

— Как ты смеешь вести себя столь неприлично?

— Я не понимаю Вас, — сказала Изабель, сердце которой учащенно забилось. — Марвел, ты делаешь мне больно.

Когда женщины, подверженные приступам ярости, перестают владеть собой, они сами не ведают, что говорят. Леди Маунт-Северн разразилась потоком упреков и оскорблений, чрезвычайно унизительных и несправедливых.

— Мало того, что тебя приютили в моем доме, так тебе еще нужно опозорить его? Три часа ты пряталась где-то с Фрэнсисом Ливайсоном! Ты только и делаешь, что флиртуешь с ним с самого его приезда, и на Рождество ты занималась тем же самым.

Этот приступ был более продолжительным и яростным, чем ранее, но причина его была настолько явной, что Изабель воспротивилась, рассердившись почти столь же сильно, как и графиня. Сказать такое в присутствии ее служанки! В своей безумной ревности столь оскорбительно обвинять ее, дочь графа, которая по рождению гораздо выше, нежели Эмма Маунт-Северн! Изабель отстранила Марвел, поднялась и взглянула на графиню, пытаясь говорить спокойно, что стоило ей немалого труда.

— Я не флиртую — сказала она, — и никогда не флиртовала. Я предоставляю это право, — она не сумела скрыть презрения в голосе, — замужним женщинам, хотя мне и кажется, что для них это — менее простительный грех, чем для незамужних. Насколько я успела заметить с тех пор, как живу в этом доме, лишь один из его обитателей флиртует, и это вовсе не я, а Вы, леди Маунт-Северн.

И это была истинная правда о ее светлости. Она побелела от ярости, забыла о хороших манерах и, подняв правую руку, что было силы ударила Изабель по левой щеке. Изабель не могла пошевелиться от боли, смятения и ужаса, и, прежде чем она успела что-либо сказать или сделать, миледи ударила ее левой рукой по другой щеке. Леди Изабель задрожала, словно от внезапного холода, вскрикнула, закрыла лицо руками и упала в кресло. Марвел в ужасе вскинула руки, а Уильям Вейн разразился таким громким ревом, словно это побили его самого. Будучи натурой весьма чувствительной, он испугался. Леди Маунт-Северн закончила эту сцену тем, что влепила подзатыльник Уильяму за поднятый шум, вытолкала из комнаты и обозвала обезьяной.

Изабель Вейн ночь напролет пролежала без сна, плача от боли и возмущения. Она не могла более оставаться в Кастл-Марлинге да и кто бы смог после такого оскорбления? Однако, куда же ей было идти? Не единожды за эту ночь она пожалела, что не покоится рядом с отцом, ибо чувства порою брали верх над разумом; успокоившись, она содрогалась при мысли о смерти, как и должно молодому и здоровому человеку. В голове ее роились различные планы: убежать во Францию и рассказать все лорду Маунт-Северну, попросить убежища у миссис Ливайсон, найти Мейсон и жить с ней. Все они развеялись при свете дня. Она не флиртовала с капитаном Ливайсоном, однако принимала его знаки внимания и терпела его ухаживания: любящая женщина не флиртует, а в сердце Изабель уже поселилась любовь или нечто весьма близкое к ней.

Она встала в субботу утром, слабая и вялая после ночных страданий, и Марвел принесла ей завтрак. Вскоре к ней в комнату прокрался Уильям Вейн, чрезвычайно привязанный к Изабель.

— Мама уезжает, — воскликнул он, спустя некоторое время. — Посмотри, Изабель.

Изабель подошла к окну. Леди Маунт-Северн сидела в коляске, запряженной пони. Правил Фрэнсис Ливайсон.

— Теперь можно спуститься, Изабель. Там никого нет.

Она встала и спустилась вниз с Уильямом. Но едва они вошли в гостиную, как появился слуга с визитной карточкой на подносе.

— Некий джентльмен желает видеть Вас, миледи.

— Видеть меня? — удивленно спросила Изабель, — или леди Маунт-Северн?

— Он спрашивает Вас, миледи.

Она взяла карточку. «М-р Карлайл».

— Ах! — с радостным удивлением воскликнула она. — Проси.

Это очень любопытно, нет, скорее страшно — следить за нитью человеческой жизни, видеть, как самые незначительные происшествия ведут к значительным событиям, приносят счастье или горе, радость или печаль. Клиент м-ра Карлайла, будучи в поездке, слег из-за болезни в Кастл-Марлинге; недуг оказался серьезным, возможно, даже смертельным. Он, как принято говорить, не сделал ранее распоряжений на случай своей смерти, и м-ра Карлайла срочно вызвали телеграммой, чтобы составить завещание и прочие бумаги. Эта поездка представлялась м-ру Карлайлу самой рядовой, однако с нее суждено было начаться череде событий, конец которым наступит только с его смертью.

Итак, м-р Карлайл вошел в комнату, простой и естественный, как всегда. Та же самая благородная осанка, открытое привлекательное лицо с характерными тяжелыми веками.

Она с искренней радостью на лице двинулась ему навстречу, протягивая руку.

— Вот уж действительно приятная неожиданность! — воскликнула она. — Как я рада видеть Вас!

— Вчера я по делу приехал в Кастл-Марлинг, и, конечно же, не мог уехать, не навестив Вас. Я слышал, лорд Маунт-Северн находится в отъезде?

— Он во Франции, — ответила она. — Я же говорила, что мы непременно встретимся, помните, мистер Карлайл? Вы…

Изабель внезапно замолчала, так как, произнеся слово «помните», она тоже кое-что припомнила — банкноту в сто фунтов, и слова застряли у нее на языке. Она действительно смешалась, ибо, увы, разменяла ее и успела истратить часть денег. Ну как могла она попросить денег у леди Маунт-Северн? К тому же, граф почти постоянно был в отъезде. М-р Карлайл заметил ее растерянность, хотя и не догадывался о причине.

— Какой чудесный мальчуган! — воскликнул он, глядя на ребенка.

— Это лорд Вейн, — сказала Изабель.

— У него правдивая, искренняя натура, я уверен, — продолжал он, глядя на открытое лицо мальчика. — Сколько тебе лет, малыш?

— Шесть лет, сэр, а брату моему было четыре.

Изабель склонилась к мальчику, пытаясь скрыть свое смущение.

— Ты не знаком с этим джентльменом, Уильям. Это мистер Карлайл, и он сделал для меня много хорошего.

Маленький лорд обратил задумчивый взгляд на м-ра Карлайла, явно изучая его лицо.

— Я буду хорошо относиться к Вам, если Вы добры к Изабель. Вы же добры к ней?

— Очень, очень добр, — прошептала Изабель, отпустив Уильяма и поворачиваясь к м-ру Карлайлу, избегая, однако, его взгляда.

— Я, право же, не знаю, что сказать; я должна поблагодарить Вас: я не собиралась тратить… тратить их… но я…

— Тихо! — перебил он, рассмеявшись ее смущению. — Я не понимаю, о чем Вы говорите. Однако я должен сообщить Вам о большом горе, леди Изабель.

Она обратила к нему свои глаза и пылающие щеки, как бы очнувшись от, задумчивости.

— Две Ваши золотые рыбки умерли.

— Вот как!

— Думаю, всему виной мороз. Ума не приложу, отчего еще это могло бы случиться. Возможно, Вы помните холодные январские дни; именно тогда они и умерли.

— Это очень мило с Вашей стороны — заботиться о них все это время. Как сейчас выглядит Ист-Линн? Ах, мой милый Ист-Линн! Вы уже переехали в него?

— Еще нет. Я вложил некоторую сумму денег в покупку, и сейчас поместье окупает эти расходы.

Радостное возбуждение, вызванное его приездом, прошло, и она снова приобрела свой обычный бледный и грустный вид; он не удержался и заметил, что она изменилась.

— Я не могу в Кастл-Марлинге выглядеть так же хорошо, как в Ист-Линне, — ответила она.

— Надеюсь, Вы счастливы в этом доме? — порывисто спросил м-р Карлайл.

Она подняла на него глаза: этот взгляд ему не суждено забыть никогда, ибо в нем сквозило отчаяние.

— Нет, — сказала она, покачав головой. — Я несчастна, и не могу более оставаться в этом доме. Сегодня я не спала всю ночь, думая, куда же мне отправиться, но не пришла ни к какому решению. У меня нет ни единого друга на всем белом свете.

Никогда не рассказывайте свои секреты при детях, ибо они, будьте уверены, понимают гораздо более того, что им надлежит понимать: выражение «дети любят подслушивать взрослые разговоры» замечательно точно отражает истинное положение дел. Лорд Вейн поднял голову и сказал м-ру Карлайлу:

— Изабель сегодня утром заявила мне, что уедет от нас. Сказать Вам, почему? Вчера мама, разозлившись, ударила ее.

— Замолчи, Уильям! — перебила его леди Изабель, лицо которой вспыхнуло.

— Она два раза что было силы ударила ее по щекам, — продолжал молодой виконт. — Изабель вскрикнула, я заревел, и мне тоже досталось от мамы. Но мальчики для того и созданы, чтобы их били; так говорит няня. Когда мы пили чай, Марвел вошла в детскую и рассказала об этой истории няне. Она говорит, что Изабель слишком красивая, и поэтому мама…

Изабель закрыла ему рот, позвонила, подвела его к двери и отправила в детскую с появившимся слугой.

Во взгляде м-ра Карлайла явственно читались возмущение и сочувствие.

— Неужели это правда? — тихо спросил он, когда она вернулась. — И в самом деле, Вы нуждаетесь в друге.

— Я должна нести свой крест, — ответила она, подчиняясь тому же порыву, который заставил ее признаться во всем м-ру Карлайлу. — По крайней мере, до возвращения лорда Маунт-Северна.

— А потом?

— Право же, не знаю, — сказала она, не сумев сдержать слезы, хлынувшие из глаз. — Он не может предложить мне другого дома, но жить с леди Маунт-Северн я не хочу и не буду. Она разобьет мое сердце, как уже почти разбила мою душу. Я не заслужила этого, мистер Карлайл.

— Конечно же, нет, я в этом уверен, — ласково ответил он. — Как бы я хотел помочь Вам! Что мне сделать для Вас?

— Вы ничего не можете сделать, — сказала она. Да и что тут поделаешь?

— Как бы я хотел, как бы я хотел помочь Вам! — повторил он. — Ист-Линн в целом тоже не был для Вас таким уж приятным домом, но, покинув его, Вы, похоже, ничего не выиграли, скорее наоборот.

— Не таким уж приятным домом! — как эхо повторила она, с восторгом вспоминая дни, проведенные там, ибо недаром говорят, что все познается в сравнении. — Милый дом! Возможно, у меня никогда более не будет такого. Ах, мистер Карлайл, не говорите пренебрежительно об Ист-Линне. Ах, если бы я могла проснуться и узнать, что последние несколько месяцев были просто страшным сном! Что мой дорогой отец снова жив, и мы по-прежнему мирно живем в Ист-Линне! Сейчас это показалось бы мне раем!

Что мог ответить на это м-р Карлайл? Отчего вдруг изменилось его лицо, внезапно покраснев, а дыхание сделалось прерывистым? Его ангел-хранитель не наблюдал за ним в этот момент, иначе то, что он скажет через миг, никогда не сорвалось бы с его языка.

— Есть только один путь, — начал он, взяв ее руку и нервно пожимая ее, возможно, сам не ведая, что делает. — Есть только один способ, при помощи которого Вы можете, вернуться в Ист-Линн. И это… я, право же, не решаюсь сказать…

Она смотрела на него, ожидая объяснений.

— Если мои слова оскорбят Вас, леди Изабель, остановите меня, чего я, возможно, вполне заслуживаю за свою самонадеянность, и простите, бога ради. Могу ли я… смею ли предложить Вам вернуться в Ист-Линн его хозяйкой?

Она просто не поняла его; ход его мыслей для нее был совершенно непонятен.

— Вернуться в Ист-Линн его хозяйкой? — повторила она в замешательстве.

— И моей женой.

Теперь она поняла его и испытала сильнейшее потрясение и удивление. Она же стояла рядом с ним, рассказывая ему о своем сокровенном, глубоко уважая его, чувствуя, что у нее в целом свете нет друга вернее, чем он, всем сердцем ища у него успокоения, любя его почти как брата, позволяя ему держать ее руку в своей! Но быть его женой! — эта идея никогда не приходила ей в голову, и сначала все ее существо воспротивилось этому; она даже попыталась отодвинуться от него и освободить свою руку.

Но м-р Карлайл не позволил ей этого. Он не только не выпустил ее руку, но завладел и другой, и теперь, когда первый шаг был сделан, ничто не могло удержать слов любви. Это была вовсе не напыщенная и ничего не значащая речь о сердце, пронзенном стрелой, и о готовности умереть за нее, которую на его месте произнес бы кто-нибудь другой, но искренние слова, полные глубокой нежности, взывавшие в равной мере к сердцу и разуму, хотя и ласкающие слух, как и должно словам любви; возможно, если бы ее помыслами не владел кое-кто другой, она бы сразу ответила согласием.