М-р Карлайл кивнул в знак согласия.

— Итак, моя дочь — бесприданница, — снова заговорил граф, подавив готовый вырваться вздох. — Мысль о том, как это может тяжело сказаться на ее жизни, если я умру раньше, чем она устроит свою судьбу, иногда приходит мне на ум в минуты серьезных размышлений. Нет сомнений в том, что хорошее замужество ей обеспечено, поскольку она обладает редкостной красотой и воспитанием истинной англичанки, не подверженной щегольству и легкомыслию. Она до двенадцати лет воспитывалась своей матерью, которая (если не считать того сумасбродства, к которому я склонил ее), была олицетворением добродетели и утонченности, а впоследствии этим занималась прекрасная гувернантка. Вот уж кто не сбежит в Гретна-Грин, так это моя дочь.

— Она была прелестным ребенком, — заметил адвокат. — Я помню ее.

— Да, Вы же действительно видели ее в Ист-Линне еще при жизни ее бедной матери. Но вернемся к делу. Если Вы приобретете Ист-Линн, мистер Карлайл, это должно держаться в секрете. Как я уже говорил Вам, деньги, которые останутся после уплаты по закладной, должны поступить в мое личное распоряжение. Но Вам должно быть прекрасно известно, что я не смогу воспользоваться ни фартингом из этих денег, если детали нашей сделки станут достоянием возмущенной общественности. Для всего остального мира владельцем Ист-Линна по-прежнему должен оставаться лорд Маунт-Северн, хотя бы на некоторое время. Надеюсь, Вы не будете возражать против этого.

М-р Карлайл согласился после непродолжительного размышления, и, когда переговоры возобновились, было решено, что на следующий день он не мешкая встретится с Уорбортоном и Уэйром для того, чтобы обсудить детали. Было уже достаточно поздно, когда он собрался откланяться.

— Останьтесь отобедать со мной, — предложил граф.

М-р Карлайл с сомнением оглядел свою одежду: простой утренний костюм джентльмена, но явно не наряд для обеда в обществе лорда.

— Пустяки! — заявил граф. — Не будет никого, кроме моей дочери.

У нас также остановилась миссис Вейн из Кастл-Марлинга, приехавшая для того, чтобы представить мою дочь на последнем Салоне, но, по-моему, сегодня она дома не обедает. Если же я ошибся, мы отобедаем вдвоем прямо здесь. Надеюсь, Вас не затруднит потянуть за шнур звонка, поскольку состояние моей злосчастной ноги не позволяет мне сделать это самому.

Появился слуга.

— Спросите миссис Вейн, обедает ли она сегодня дома.

— Миссис Вейн, приглашена сегодня в гости, — последовал немедленный ответ. — Коляска ожидает ее у дверей.

— Прекрасно. Мистер Карлайл отобедает с нами.

В семь часов был подан обед, и кресло с восседающим в нем графом вкатили в соседнюю комнату. И вот, в тот самый момент, когда граф и мистер Карлайл оказались в столовой, открылась противоположная дверь и… Боже, кто это!? М-р Карлайл не мог оторвать взгляда от этого создания, скорее напоминавшего ему ангела, нежели простого смертного: легкая, грациозная девичья фигурка, лицо той исключительной красоты, которая встречается разве что в воображении художника, но в обыденной жизни, темные блестящие локоны, падающие на нежные, как у ребенка, шею и плечи, изящные белые ручки, украшенные жемчугом, и ниспадающее свободными складками платье из дорогих белых кружев. Одним словом, она действительно показалась ему неземным созданием.

— Моя дочь, мистер Карлайл, леди Изабель.

Лорд Маунт-Северн занял место во главе стола, несмотря на свою подагру и причинявшую некоторое неудобство скамеечку для ног, а молодая леди и м-р Карлайл оказались сидящими друг напротив друга.

М-р Карлайл не считал себя особым почитателем женской красоты, но необыкновенная прелесть сидевшей напротив девушки так потрясла его, что он с трудом отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг него. Его поразило не столько совершенство черт ее лица, нежный румянец ее щек или великолепие ниспадающих волос, сколько выражение ее нежных темных глаз, подобных которым он еще не видел. Он не мог оторвать от нее взгляда и вдруг понял, внимательно изучив это лицо, что в его выражении было нечто грустное и даже скорбное. Это можно было заметить нечасто, лишь когда ее черты были неподвижны, и таилось оно именно в столь восхитивших его глазах. Редко встречается такое бессознательно горестное выражение, но оно служит верным признаком горести и страдания, чего м-р Карлайл, увы, не мог понять. Да и кто, скажите на милость, смог бы представить печаль при столь блестящей будощности, как у Изабель Вейн?

— Ты уже одета, Изабель, — заметил граф.

— Да, папа, чтобы миссис Ливайсон не пришлось долго ожидать чаепития. Она любит пить чай пораньше, а ей, вероятнее всего, уже пришлось отложить обед на более позднее время из-за миссис Вейн, которая уехала из дома в седьмом часу.

— Надеюсь, ты не припозднишься сегодня, Изабель.

— Все зависит от миссис Вейн.

— Тогда ты наверняка приедешь поздно. Когда молодые леди в нашем светском обществе превращают ночь в день, это дурно влияет на цвет их лица, делая его бледным. Как Вы полагаете, мистер Карлайл?

Мистер Карлайл бросил взгляд на те розы, которые цвели на щеках у девушки, сидевшей напротив; право же, они выглядели слишком свежими и яркими для того, чтобы так просто завянуть.

Когда обед закончился, вошла горничная с белой кашемировой накидкой, укутала ею плечи молодой леди и сообщила, что экипаж подан.

Леди Изабель подошла к графу.

— До свидания, папа.

— До свидания, моя милая, — ответил граф, привлек ее к себе и поцеловал нежное личико. — Скажи миссис Вейн, что я не позволю продержать тебя до утра: ведь ты еще совсем дитя. Мистер Карлайл, позвоните, пожайлуста. Сам я лишен возможности проводить мою дочь к экипажу.

— Если позволите, Ваша светлость, и если леди Изабель не откажется от услуг человека, малоискушенного в обращении с молодыми дамами, я почту за честь проводить ее, — слегка смущенно ответил м-р Карлайл, прикасаясь к звонку.

Граф поблагодарил его, молодая леди улыбнулась; мистер Карлайл спустился с ней по широкой освещенной лестнице и, стоя с непокрытой головой у дверцы роскошного экипажа, помог ей подняться в него. Прощаясь, она простым искренним жестом протянула ему свою руку. Карета укатила, и м-р Карлайл вернулся к графу.

— Ну разве она не мила?! — спросил граф.

— Мила — слишком слабое слово для подобной красоты, — тихо ответил м-р Карлайл внезапно потеплевшим голосом. — Я никогда не видел лица, хотя бы отдаленно сравнимого с этим по красоте.

— Она вызвала настоящую сенсацию в Салоне на прошлой неделе, как я слышал. Сам же я из-за этой бесконечной подагры весь день провел дома. Душа у моей девочки, да будет Вам известно, столь же прекрасна, как ее лицо.

Графа нельзя было упрекнуть в необъективности. Природа щедро одарила леди Изабель не только умом и красотой, но и добрым сердцем. Она почти совсем не походила на молодую светскую леди, отчасти потому, что до сих пор была изолирована от светского общества, отчасти благодаря усилиям, приложенным для ее воспитания. Когда ее мать была жива, она жила и в Ист-Линне, но главным образом — в большой графской усадьбе Маунт-Северн, в Уэльсе; после смерти матери она постоянно находилась там под присмотром строгой гувернантки, с немногочисленной прислугой, в то время как граф бывал у них наездами, всякий раз внезапно и ненадолго.

Наша героиня была великодушной и доброжелательной, очень застенчивой и чувствительной, доброй и деликатной со всеми людьми. Право же, не придирайтесь к этой похвале, любите ее и восхищайтесь ею, пока еще не поздно. Сейчас, в своем невинном девичестве, она того стоит; придет время, когда эта похвала, увы, станет незаслуженной. Если бы граф мог предвидеть участь, которая постигнет его дитя, он из любви к ней скорее убил бы ее собственными руками, чем позволил ступить на этот горестный путь.

Глава 2

СЛОМАННЫЙ КРЕСТИК

Леди Изабель продолжала свой путь в экипаже, который спустя некоторое время благополучно доставил ее к дому миссис Ливайсон. Миссис Ливайсон была дамой почти восьмидесяти лет, крайне суровой в речи и манерах, или, как это называла миссис Вейн, «ворчливой». Со сбитым набок чепцом, сердито одергивающая черное атласное платье, она к приходу Изабель выглядела живым олицетворением нетерпения, поскольку мисс Вейн заставила ее дожидаться обеда, а Изабель — чаепития, что весьма вредит как здоровью, так и настроению пожилых людей.

— Боюсь, я опоздала, — воскликнула леди Изабель, приближаясь к миссис Ливайсон, — но некий джентльмен обедал сегодня с папой, что и заставило нас слегка засидеться за столом.

— Ты опоздала на двадцать пять минут, — с упреком воскликнула старая леди, — а мне хочется, наконец, выпить чаю. Эмма распорядилась, чтобы его принесли.

Миссис Вейн позвонила и выполнила эту просьбу. Она была маленькой женщиной двадцати шести лет, с некрасивым лицом, но изящной фигуркой, чрезвычайно утонченной и тщеславной до кончиков ногтей. Ее мать, уже умершая ко времени описываемых событий, была дочерью миссис Ливайсон, а ее муж Раймонд Вейн, был предполагаемым наследником титула графа Маунт-Северн.

— Ты что, не собираешься снимать свой капюшон, дитя мое? — поинтересовалась миссис Ливайсон, которая не разбиралась в новомодных названиях подобных вещей: mantle, bernous[1] и целая вереница прочих.

Изабель сняла накидку и присела рядом с ней.

— Бабушка, но чай не заварен! — изумленным голосом воскликнула миссис Вейн, когда слуги внесли поднос и серебряный чайник. — Не собираетесь же Вы заваривать его здесь, в комнате?!

— А где же, по-твоему, я должна это делать? — осведомилась миссис Ливайсон.

— Но гораздо удобнее, когда его приносят уже заваренным, — сказала миссис Вейн. — Терпеть не могу эту embarras[2] с завариванием.

— Ну конечно! — ответила старая леди. — И он расплескивается в блюдца и делается таким же холодным, как и молоко! Ты всегда была лентяйкой, Эмма, и потом — что за привычка пользоваться этими французскими словечками! Я бы лучше прилепила себе на лоб табличку «Я говорю по-французски», чтобы поведать об этом всему миру.

— А кто вообще заваривает для Вас чай? — спросила миссис Вейн, телеграфируя Изабель презрительную гримаску за спиной своей бабушки.

Но Изабель скромно опустила глаза и залилась густым румянцем. Ей не хотелось в чем-то расходиться с миссис Вейн, гостьей ее отца и особой постарше ее, но даже мысль о неблагодарности и насмешках над престарелой родственницей была ей отвратительна.

— Приходит Гарриет и заваривает его для меня, — ответила миссис Ливайсон, — да уж, а также сидит и пьет чай со мной, когда я одна, что бывает частенько. Ну, что Вы скажете на это, мадам Эмма, с Вашими утонченными понятиями?

— Ну конечно же, как Вам будет угодно, бабушка.

— Как раз возле твоего локтя находится чайница, чайник свистит вовсю, и, если мы вообще собираемся пить чай сегодня, его уже пора заварить.

— Я не знаю, сколько сыпать заварки, — проворчала миссис Вейн, которую приводила в ужас перспектива испачкать руки или перчатки, и которая вообще терпеть не могла делать что-нибудь полезное.

— Давайте я заварю чай, дорогая миссис Ливайсон, — сказала Изабель, поднимаясь с готовностью. — Я всегда делала это в Маунт-Северне, и для папы его также завариваю я.

— Сделай милость, дитя мое, — ответила старая леди. — Ты стоишь десяти таких, как она.

Изабель весело рассмеялась, сняла перчатки и села возле столика. В этот момент молодой и элегантный мужчина ленивой походкой вошел в комнату. Он считался красавцем: правильные черты лица, темные глаза, волосы цвета воронова крыла и белоснежные зубы; но внимательный наблюдатель не смог бы не отметить, что выражение его лица нельзя назвать приятным, а эти темные глаза упорно избегают смотреть на собеседника. Это был Фрэнсис, капитан Ливайсон.

Он был внуком старой леди и кузеном миссис Вейн. Немногие мужчины обладали столь обворожительными манерами (в случае необходимости), лицом и фигурой, немногие были столь красноречивы и в то же время столь бессердечны в глубине души… В свете заискивали перед ним и потакали ему во всем, поскольку, будучи бессовестным мотом, что ни для кого не было секретом, он в то же время являлся предполагаемым наследником старого и богатого сэра Питера Ливайсона.

— Капитан Ливайсон, леди Изабель Вейн, — представила их друг другу престарелая матрона, и Изабель, совсем еще дитя, неискушенное в светской жизни, зарделась под восхищенными взглядами, которые стал бросать на нее молодой гвардеец.

Странно, право же странно, что ей довелось познакомиться в один и тот же день, почти в один и тот же час, именно с этими двумя мужчинами, которым суждено будет оказать столь сильное влияние на ее будущую жизнь!