— Я поговорю с ней, — сказала леди Изабель.

Мисс Карлайл вышла за служанкой, но, вернувшись, сначала вошла одна.

— Пожалуйста, леди Изабель, не нанимайте ее сразу. Если она Вам понравится, пусть придет за ответом попозже, а я тем временем побываю у миссис Хэйр и разузнаю все о причине ее ухода. Она, вероятно, будет все валить на Барбару, но, прежде, чем взять ее на работу, не мешает выслушать и другую сторону.

С этим трудно было не согласиться.

Вошла Уилсон, высокая, приятной наружности женщина с черными глазами. Леди Изабель поинтересовалась, почему она уходит от мисс Хэйр.

— Миледи, всему виной — характер Барбары. В последнее время, примерно в течение года, ей ничем не угодить: она сделалась почти такой же властной, как и сам господин судья. Я неоднократно предупреждала ее, что уйду, а вчера вечером мы снова разругались; вот я и ушла сегодня утром.

— Вы ушли окончательно?

— Да, миледи. Вчера вечером мисс Барбара так обидела меня, что я заявила: ухожу сразу после завтрака. Так я и сделала. Я бы с удовольствием поступила на службу к Вам, миледи, если бы Вы дали мне шанс.

— Вы были старшей горничной у миссис Хэйр.

— Да, миледи.

— Тогда, возможно, это место не так уж подходит Вам. Здесь старшая горничная — Джойс, и Вы, в некотором смысле, будете ей подчиняться. Я очень доверяю Джойс, поэтому, в случае моей болезни или отсутствия, она будет распоряжаться в детской.

— Я ничего не имею против этого, — ответила Уилсон. — Мы все любим Джойс.

Еще несколько вопросов — и леди Изабель попросила ее прийти за ответом вечером. Мисс Карлайл отправилась к Хэйрам, чтобы разузнать все об этой истории, и миссис Хэйр заявила, что не имеет ничего против Уилсон, если не считать ее скоропалительного ухода, в котором главным образом была повинна Барбара. Поэтому решено было принять Уилсон на работу: на следующее утро она должна была приступить к исполнению своих обязанностей.

На следующий день, после полудня, Изабель прилегла на диване в своей комнате. Казалось, она спит, однако на самом деле наша героиня была в том состоянии то ли полусна, то ли полубреда, прекрасно известном людям, у которых бывает слабость и жар. Вдруг она окончательно проснулась, потому что в соседней комнате произнесли ее имя. Там сидели Джойс и Уилсон, одна с шитьем, другая — со спящим младенцем на коленях; дверь между комнатами была приоткрыта.

— Она выглядит такой больной, — заметила Уилсон.

— Кто? — спросила Джойс.

— Ее светлость. Создается впечатление, будто она никогда не поправится.

— Ну, сейчас-то она уже выздоравливает. Если бы ты видела ее неделю назад, сейчас бы она вообще не показалась тебе больной.

— Боже мой! Кое-кто снова приободрился бы, если бы что-нибудь случилось!

— Глупости! — раздраженно ответила Джойс.

— Можешь сколько угодно говорить, что это глупости, Джойс, но это истинная правда, — продолжала Уилсон. — Тогда бы она точно его сцапала; второй раз она его не упустит. Она влюблена в него по уши.

— Это все разговоры и фантазии, — сказала Джойс, — Вест-Линн просто не может без сплетен. Мистеру Карлайлу она никогда не нравилась.

— Ты не все знаешь. Я-то кое-что видела, Джойс. Он целовал ее.

— Чушь какая! — заметила Джойс. — Это ничего не значит.

— Я этого и не говорю. Но он подарил ей цепочку и медальон, который она носит.

— Кто? — резко ответила Джойс, которая хотела сменить тему разговора. — Ничего не хочу об этом слышать.

— Ну кто же еще? Конечно, мисс Барбара. Она почти не снимает его с тех пор; думаю, она даже спит в нем.

— Ну и глупо! — эхом отозвалась Джойс.

— Перед тем, как уехать на свадьбу с леди Изабель — новость о ней была как гром среди ясного неба — он вечером предыдущего дня провожал мисс Барбару, которая была в гостях у мисс Карлайл. Стояла прекрасная ночь, вставала луна, и было светло, почти как днем. Он по пути умудрился сломать ее зонтик, а когда они подошли к нашей калитке, между ними произошла любовная сцена.

— А ты что, присутствовала при ней? — саркастически поинтересовалась Джойс.

— Да… невольно. Этот сквалыга судья не разрешает приводить кавалеров в дом; на этом открытом огороде, где не растет ничего выше цветной капусты, ни с кем тайком не увидишься, поэтому, если к кому-то приходит поклонник, мы можем разве что поболтать с полчасика в роще перед домом. Я ожидала кое-кого в этот вечер — ну и мерзавцем же он оказался, женившись через три месяца на буфетчице из «Оленьей головы» — в этой самой рощице. Тут появились м-р Карлайл и Барбара. Она пригласила его в дом, но он отказался, и они остались снаружи. Она что-то говорила о медальоне и просила у него прядь волос; мне было не очень хорошо слышно, а подкрасться поближе я побоялась: они могли заметить меня. Это была настоящая любовная сцена: я слышала достаточно, чтобы не сомневаться в этом. Барбара Хэйр в этот вечер была уверена, что станет миссис Карлайл в один прекрасный день.

— Ну что ты мелишь? Ты же сама только что говорила, что на следующий день он уехал на свадьбу!

— И тем не менее! Когда он ушел, она в экстазе подняла лицо к небу, воздела руки и сказала, что, когда она станет его женой, он поймет, как она его любит. Можешь не сомневаться, Джойс; у них это было не первое свидание. Я думаю, когда он встретился с миледи, он не мог устоять перед ее титулом и красотой, и старая любовь была забыта. Мужчины вообще непостоянны, особенно те, которые хороши собой, как мистер Карлайл.

— Мистера Карлайла нельзя упрекнуть в непостоянстве.

— Тогда я тебе еще кое-что расскажу. Через два или три дня явилась мисс Корни с известием о его женитьбе. Я была в комнате хозяйки, а она — этажом ниже. Окна были открыты, я высунулась наружу и слышала все. Мисс Барбара извинилась, поднялась наверх и бросилась в свою комнату, а я вышла в коридор. Вскоре я услышала шум, что-то вроде вопля или стона, и тихонько приоткрыла дверь, так как боялась, что она упадет в обморок. Мне было жаль ее до боли сердечной. Она лежала на полу, заломив руки, бледная, словно в предсмертной агонии. Я, наверное, отдала бы трехмесячную зарплату, чтобы подойти и утешить ее, но не решилась побеспокоить человека в таком горе. Я снова вышла и прикрыла за собой дверь. Она меня не заметила.

— Она вела себя как дурочка, — сказала Джойс. — Страдать из-за того, кто тебя не любит!

— Откуда тебе знать, Джойс, что он ее не любит. Ты такая же упрямая, как господин судья! Не перебивай меня, ради Бога. Они явились сюда поздравить молодоженов всей семьей; хозяин, хозяйка и она. Прикатили с шиком, на экипаже для парадных выездов. Ну, да ты это помнишь, если у тебя осталась хоть какая-то память. Мисс Барбара осталась в Ист-Линне на весь день.

— Это я помню.

— Вечером меня послали проводить ее домой, поскольку Джаспера не было. Я пошла через поля, потому что на дороге можно было задохнуться от пыли, и, как ты думаешь, на кого я наткнулась у предпоследнего перелаза?

Джойс подняла глаза.

— Наверное, на змею.

— На мисс Барбару и мистера Карлайла. Что там случилось, никто, кроме них, не знает. Она прислонилась спиной к ступеням перелаза и плакала, точнее сказать, рыдала так, словно у нее разрывалось сердце. Казалось, она упрекает его; видимо, между ними произошло объяснение, и я слышала, как он сказал ей, что впредь они могут быть не более чем братом и сестрой. Вскоре я заговорила, поскольку боялась, что они заметят меня сами, и мистер Карлайл перебрался через перелаз. Мисс Барбара сказала ему, что дальше он может не идти, но он подал ей руку и проводил до нашей задней калитки. Я пошла открывать дверь, но успела заметить, как он склонился к ней, держа ее руки в своих. Говорю тебе: мы не знаем, что было между ними.

— Как бы то ни было, она полнейшая дура, если по-прежнему любит его! — возмущенно воскликнула Джойс.

— Конечно, однако она его любит. Она частенько подкрадывается к калитке в то время, когда он должен пройти мимо, и тайком наблюдает за ним. Она сделалась такой раздражительной только из-за своего горя и ревности к леди Изабель. Уверяю тебя, Джойс; за последний год она изменилась до неузнаваемости. Если мистеру Карлайлу надоест миледи, и…

— Уилсон, — резко перебила ее Джойс. — Не забывайся, Бога ради!

— А что я такого сказала? Ничего, кроме правды. Все мужчины ужасно неверные, а мужья — еще похлеще, чем просто воздыхатели, и я, мне кажется, ничего дурного не сказала. Однако, возвращаясь к нашему спору, хочу, заметить: если бы что-то случилось с миледи, мисс Барбара наверняка заняла бы ее место.

— С ней ничего не случится, — спокойно ответила Джойс.

— Я тоже надеюсь на это, хотя бы ради этой милой невинной малышки, что лежит у меня на коленях, — продолжала гнуть свое Уилсон. — Доброй мачехи из нее не получилось бы, это ясно: если ты ненавидишь первую жену своего мужа, нельзя полюбить ее детей. Она бы настраивала мистера Карлайла против них…

— Послушай-ка, Уилсон, — перебила ее Джойс решительным тоном, не предвещавшим ничего доброго собеседнице, — если ты собираешься и дальше обсуждать эту тему в Ист-Линне, я вынуждена буду сказать хозяйке, что ты не подходишь для этого места.

— Ну, конечно!

— И ты знаешь, что, если я решила что-то сделать, я это сделаю, — продолжала Джойс. — Мисс Карлайл говорит, что у тебя самый длинный язык в Вест-Линне, но ты должна бы понимать, что болтать об этом не годится, независимо от того, чей хлеб ты ешь: мистера Хэйра или мистера Карлайла. И еще, Уилсон: сдается мне, ты привыкла шпионить в доме миссис Хэйр, и не дай тебе Бог делать то же самое здесь!

— Ну, ты всегда была такой пуританкой, Джойс, — воскликнула Уилсон, добродушно рассмеявшись. — Но теперь, когда я выговорилась, я умолкаю, и не считай меня дурочкой, способной разболтать это остальным слугам.

Нетрудно представить себе, какое впечатление этот разговор произвел на леди Изабель. Она слышала все, до последнего слова. Конечно, легко сказать: «Не стоит придавать значения сплетням слуг». Тут все зависит от того, на какую тему сплетничают. Это бы не произвело на нее такого впечатления, если бы она пребывала в добром здравии, но у нее была слабость, жар, полубредовое состояние; неудивительно, что Изабель тут же вообразила, будто Арчибальд Карлайл никогда не любил ее, а женился на ней только из честолюбия, причем сердце его на самом деле принадлежало Барбаре Хэйр. Она чрезвычайно разволновалась: ревность, жар, да и любовь тоже сыграли с ней злую шутку. Время шло к обеду, и когда м-р Карлайл пришел проведать ее, он просто поразился: ее бледные щеки покрыл нездоровый румянец, а глаза лихорадочно блестели.

— Изабель! Тебе стало хуже! — воскликнул он, бросившись к ней.

Она привстала и нервно сжала его в своих объятиях.

— Ах, Арчибальд, Арчибальд! — пролепетала она. — Не женись на ней! Мне тогда и на том свете не будет покоя!

М-р Карлайл так поразился, что подумал, будто у нее в результате слабости и болезни начались галлюцинации. Он попытался успокоить ее, но она не могла успокоиться. Она разрыдалась и снова начала бессвязно говорить:

— Она будет плохо относиться к моему ребенку, она заставит тебя разлюбить наше дитя и забыть обо мне, Арчибальд, ты не должен жениться на ней.

— Тебе, наверное, что-то приснилось, Изабель, — попытался он успокоить ее. — Ты спала, и все еще не можешь окончательно проснуться. Не шевелись, успокойся, и память вернется к тебе. Подожди, моя милая, обопрись на меня.

— От одной мысли о том, что она может стать твоей женой, мне делается так больно, что жить не хочется, — продолжала повторять она. — Обещай мне, что не женишься на ней, Арчибальд, обещай мне!

— Я пообещаю тебе все, что возможно выполнить, — ответил он, ошеломленный ее словами, — но я не знаю, что ты имеешь в виду. Я ни на ком не могу жениться, Изабель: моя жена — ты.

— А если я умру? Я ведь могу умереть, ты знаешь, и многие считают, что я умру. Не позволяй ей захватить мое место.

— Ну, конечно, я не позволю ей, о ком бы ты ни говорила. Что тебе приснилось? Кто так беспокоит тебя?

— Ты еще спрашиваешь, Арчибальд? Разве ты никого не любил до того, как женился на мне? Может быть, ты продолжал любить ее и все еще любишь и теперь?

М-ра Карлайла не на шутку обеспокоили ее слова. Он сменил свой шутливый тон на серьезный и искренний:

— О ком ты говоришь, Изабель?

— О Барбаре Хэйр.

Он нахмурил брови, не на шутку рассердившись. Кто мог вбить ей в голову эту глупость? Он встал с дивана и выпрямился во весь рост, спокойный, величавый, почти мрачный в своей серьезности.

— Изабель, я не знаю, что ты вообразила обо мне и Барбаре Хэйр. Я никогда не любил Барбару Хэйр. Я никогда не питал ни малейших чувств к ней: ни до, ни после нашей свадьбы. Скажи мне, с чего ты это взяла?