Генри Вуд - Замок Ист-Линн

Радостное сердцебиение и чувство грешного счастья, которое она испытала, когда Фрэнсис Ливайсон говорил о своей любви, яснее ясного свидетельствовали о том, что для нее было бы разумнее совершенно избегать его общества и его опасной софистики; ей хотелось покинуть то место, где находился он, уехать от него за море. Поэтому она быстро написала письмо мужу, призывая его срочно приехать к ней, поскольку она просто не могла более оставаться в этом городе. Она могла бы и сама пуститься в дорогу, не дожидаясь приезда м-ра Карлайла, если бы не боялась, что у нее не хватит денег на это путешествие после того, как она оплатит квартиру и прочие расходы.

М-р Карлайл призадумался, получив это письмо и почувствовав, что это был настоящий крик души. Он написал в ответ, что приедет к ней в следующую субботу, и они спокойно обсудят, возвращаться ли ей в Англию с ним или же побыть в Булони еще некоторое время. Твердо решив не встречаться более с капитаном Ливайсоном, Изабель в оставшиеся до приезда мужа дни совершала прогулки лишь в коляске. Он один раз явился с визитом, и его даже проводили в гостиную, однако леди Изабель, которая в тот момент находилась в своей комнате, велела передать через Питера, что «миледи передает наилучшие пожелания, но, к сожалению, не принимает сегодня».

В воскресенье утром — поскольку он не смог выбраться раньше — приехал м-р Карлайл. Он сделал все возможное, чтобы убедить ее не возвращаться домой, пока не закончатся шесть недель; он едва не заявил, что не возьмет ее с собой, и она принялась горячо упрашивать его, разволновавшись не на шутку.

— Изабель, — сказал он, — расскажи мне о мотивах твоего решения, ибо, как мне кажется, у тебя есть серьезная причина просить меня об отъезде. Пребывание здесь явно идет тебе на пользу, а твои рассказы о том, что тебе «скучно», звучат неубедительно. Расскажи мне, в чем дело.

Внезапно у нее возникло желание и в самом деле рассказать ему правду. Точнее, не говорить ему о том, что она любила Фрэнсиса Ливайсона, или же о том, что он говорил с ней о своих чувствах; она слишком дорожила своим мужем, чтобы доставить ему такую неприятность, последствия которой, к тому же, трудно было предвидеть. Нет! Она хотела признаться, что когда-то у нее было мимолетное увлечение Фрэнсисом Ливайсоном и она предпочла бы не оставаться в его обществе. Ах, если бы она поступила именно таким образом! Почему она не сказала этого своему доброму, великодушному, рассудительному супругу? Рассказать всю правду о своих чувствах, конечно же, было бы неразумно, однако она могла бы во многом признаться ему. Он еще больше лелеял бы ее за это и защитил бы от беды, окружив самой нежной заботой.

Почему же все-таки она не решилась? Она уже собиралась сделать это, когда м-р Карлайл, вынув письмо из своего бумажника, вручил его леди Изабель. Боже всевышний, от каких мелочей зависят иной раз наши судьбы! Она отвлеклась, пока открывала конверт, и не произнесла ни слова. Сие послание просила передать мисс Корни, вручив его брату перед отъездом, дабы избежать почтовых расходов. М-р Карлайл чуть не опустил его в почтовый ящик в Фолкстоуне. Письмо было таким же сухим и чопорным, как и его автор. Дети были здоровы, дела в доме шли нормально, и мисс Карлайл выражала надежду на то, что состояние леди Изабель улучшается. Письмо занимало три страницы, но не содержало никаких известий, кроме вышеперечисленных, и завершалось следующей фразой: «Я бы продолжила свое послание, но только что пришла Барбара Хэйр, которая сегодня гостит у нас».

Барбара Хэйр проводит целый день в Ист-Линне! Этого было вполне достаточно для того, чтобы она снова замкнулась в себе, хотя минуту назад готова была раскрыть сердце своему супругу.

Она принялась умолять его позволить ей вернуться к детям, разлуку с которыми она была не в силах переносить, и в конце концов просто разрыдалась.

— Ну что же, Изабель, — сказал м-р Карлайл, — если тебе так сильно этого хочется, ты, разумеется, вернешься домой со мною вместе.

Что тут началось! Она, как ребенок, вырвавшийся из смертельно надоевшей школы, смеялась, танцевала от избытка чувств, осыпала мужа поцелуями и восторженными словами благодарности. М-р Карлайл пришел к заключению, что причиной такой бурной радости была ее любовь к нему, что она говорила истинную правду, без устали повторяя, будто разлука с ним для нее была просто невыносима.

— Изабель, — сказал он, нежно улыбнувшись ей, — помнишь: в первые дни после нашей свадьбы ты говорила, что еще не любишь меня, но любовь придет. Я думаю, это время наступило.

Она покраснела так, что готова была расплакаться от стыда; щеки ее буквально пылали. М-р Карлайл снова неверно истолковал причину лестным для себя образом и прижал ее к сердцу.

Еще день — и широкое море будет отделять ее от того человека! Одна мысль об этом заставила Изабель вознести в сердце своем благодарную молитву. Она понимала, что расстаться с ним — то же самое, что лишиться солнечного света, что по ту сторону пролива ей какое-то время будет немного тоскливо; тем не менее, она горячо возблагодарила Всевышнего.

Читатель, не подвергай сомнению принципы бедной леди Изабель, ее нравственность, стремление поступить так, как должно, неприятие зла; ее помыслы и намерения были высокими и чистыми.

Капитан Ливайсон навестил м-ра Карлайла и осведомился, было ли у того время увидеться с сэром Питером. Нет, м-р Карлайл был слишком занят, чтобы думать об этом, однако вскоре у него будет больше свободного времени и он не преминет выполнить свое обещание.

Именно так ответил честный мужчина человеку бесчестному, даже и не подозревая об истинной сути своего собеседника. Жаль, что дурных людей нельзя просто взять иной раз и вывернуть наизнанку, дабы все остальные были настороже!

После обеда начинался прилив, и было объявлено, что пароход на Фолкстоун отходит в час пополудни, Карлайлы вместе со слугами заблаговременно отправились на корабль, и капитан Ливайсон попрощался с ними, когда они ступили на борт судна, Леди Изабель села в кресло на палубе, м-р Карлайл стоял рядом; вот, наконец, отдали швартовы, и пароход медленно двинулся к выходу из гавани. Фрэнсис Ливайсон, стоя на берегу, неотрывно смотрел на нее. Это был наглый, беспринципный человек, и не было никакого сомнения в том, что в каких бы возвышенных и чистых чувствах он ни признавался леди Изабель, все они были выдуманы им для того, чтобы достичь своей цели. Однако он остался ни с чем. Когда он скрылся из виду, чувство облегчения буквально пронзило ее, заставив вздрогнуть всем телом и непроизвольно сжать руку м-ра Карлайла.

— Тебе не холодно, Изабель? — спросил он, склонившись к ней.

— О нет! Мне очень хорошо; я так счастлива!

— Но ведь ты дрожала.

— От мысли о том, что бы я делала, если бы ты уехал и оставил меня здесь, совершенно одну. Арчибальд, — продолжала она страстным шепотом. — Никогда более не позволяй мне уезжать, всегда будь со мной.

Он улыбнулся, глядя на ее глаза, полные мольбы, и ответил искренне, с неподдельной любовью и нежностью.

— Всегда, всегда, Изабель. Для меня быть с тобой в разлуке — еще большая боль, чем для тебя.

Ну как ей было не поверить?

Итак, леди Изабель вернулась домой, физически здоровая, радостная от встречи с детьми и полная счастливого ощущения безопасности. Но постепенно в ее душу закралось тоскливое чувство, словно все ее близкие люди умерли, оставив ее одну на этом свете. Это была тяжелая депрессия, пустота в сердце, столь болезненно дававшая знать о себе. Она изо всех сил пыталась не думать об этом дурном человеке, но, как ни старалась, в мечтах снова и снова возвращалась к нему. Слишком часто она ловила себя на мысли о том, что, если бы только смогла увидеть его еще раз, ненадолго — на один час, на один день, — душа ее успокоилась бы. Она не позволяла себе подолгу предаваться подобным раздумьям — читатель, знающий нашу героиню, не станет в этом сомневаться — но они постоянно возвращались помимо ее воли. Образ Фрэнсиса Ливайсона всегда был с ней: днем он заполнял ее мысли, а ночью — приходил в ее сны. Ах, эти сны, после которых было больно просыпаться, больно прежде всего потому, что они являли собой разительный контраст с действительностью, и в равной мере болезненно для ее совести, заставлявшей Изабель считать неправедными такие сновидения. Она бы многое отдала, чтобы не видеть их, никогда не встречаться с ним во сне и даже никогда не думать о нем. Но как она могла избежать этого? Да никак, ибо, когда наш разум (или воображение, если читателю больше нравится это слово) целиком поглощен подобным предметом размышлений, особенно если к ним примешивается несчастье, сны неизменно вторят тем мыслям, которые посещают бодрствующий рассудок. Бедная леди Изабель просыпалась в раскаянии, встревоженная и возбужденная, мечтая о том, чтобы с корнем вырвать эту ужасную болезнь, и в то же время понимая, что лишь время, величайший целитель, может помочь ей в этом.

Однажды утром м-р Карлайл сел верхом на лошадь и отправился в Ливайсон-Парк. Он справился, примет ли его сэр Питер, но сначала нашего героя препроводили к леди Ливайсон, молодой и хорошенькой женщине, довольно кричаще одетой, которая осведомилась, по какому делу он приехал.

— Мое дело, мадам, касается только сэра Питера.

— Но сэр Питер недостаточно хорошо себя чувствует для того, чтобы заниматься делами. Они расстраивают его и выводят из душевного равновесия.

— Тем не менее, он сам назначил мне встречу на двенадцать часов, которые, как мне кажется, только что пробили.

Леди Ливайсон прикусила губу и холодно поклонилась, в этот момент вошел слуга, чтобы проводить м-ра Карлайла к сэру Питеру. Оба джентльмена немедленно приступили к делу, которое привело в этот дом м-ра Карлайла, заговорив о Фрэнсисе Ливайсоне, его долгах и недостойном поведении. Сэр Питер, старый джентльмен в бархатной ермолке, особенно упирал на последнее.

— Я бы сегодня же уплатил все его долги и позволил ему встать на ноги, но я же знаю, что мне придется делать это снова и снова, как и раньше, до конца дней моих, — воскликнул сэр Питер. — Его дед был моим единственным братом, отец — почтительным и любимым племянником; он же — прямая противоположность им. Он совершенно беспутный малый, мистер Карлайл.

— Его рассказ вызвал мое сочувствие, вот я и пообещал встретиться с Вами и замолвить словечко за него, — ответил м-р Карлайл. — О личных достоинствах и недостатках капитана Ливайсона мне ничего не было известно.

— И чем меньше Вы знаете, тем лучше, — проворчал сэр Питер. — Я полагаю, он хочет, чтобы я выручил его и позволил начать все заново.

— Что-то в этом роде, как я понял.

— Но как сделать это? Я здесь, дома, а он там, за морем. Дела его чрезвычайно запутаны, и никому до конца не разобраться в них без его собственных объяснений. Кредиторы клянутся, что некоторые задолженности, на которые я выделял деньги, до сих пор не погашены. Пусть приезжает, если хочет, чтобы что-то было сделано.

— Куда же ему ехать. Он может находиться в Англии лишь нелегально.

— Только не сюда, — поспешно ответил сэр Питер. — Леди Ливайсон не позволит ему и дня остаться здесь.

— Он мог бы остановиться в Ист-Линне, — великодушно предложил м-р Карлайл. — Никому и в голову не придет искать его там. Было бы очень прискорбно, если бы Вы, на самом деле желая помочь ему, не имели возможности встретиться.

— Вы заботитесь о нем более, чем он того заслуживает, мистер Карлайл. Могу ли я поинтересоваться, собираетесь ли Вы выступить в качестве его поверенного?

— Нет.

Они обменялись еще несколькими фразами, и решено было немедленно послать за капитаном Ливайсоном. Выйдя от сэра Питера, м-р Карлайл встретил леди Ливайсон.

— Вы думаете, я не понимаю, что у Вас с моим мужем шел разговор о его внучатом племяннике? — заметила она.

— Именно о нем, — ответил м-р Карлайл.

— Я очень плохого мнения о нем, м-р Карлайл, однако я не хочу, чтобы Вы составили неверное представление обо мне. Фрэнсис Ливайсон — племянник моего мужа, его предполагаемый наследник, поэтому может показаться странным, что я так решительно настроена против него. Два или три года назад, до моего замужества и даже до знакомства с сэром Питером, мне пришлось иметь дело с Фрэнсисом Ливайсоном. Он был знаком с моими друзьями, в доме которых я и встретилась с ним. Он вел себя постыднейшим образом, отплатив черной неблагодарностью за их гостеприимство; мне также стали известны другие подробности и факты, касающиеся его поведения. Одним словом, я считаю его низким и презренным человеком, по природе и его наклонностям, который останется таковым до конца дней своих.